Как ни удивлялась старушка Мавра Ивановна доброте Саломеи, как ни приятна ей была сначала эта доброта, в которой она видела уважение к своей старости, но вскоре что-то тяжелы стали Мавре Ивановне ласки Саломеи Петровны; точно как будто бы старушка становилась рабой прихотливой девочки: смертельно хочется домой отдохнуть, — «нет, нет, нет, не пущу вас, Мавра Ивановна!» — Мавра Ивановна и оставайся. Мавра Ивановна и ночуй, когда то угодно Саломее Петровне.
— Матушка, мне надо завтра рано вставать к заутрене; а вы долго изволите почивать: чтоб не потревожить вас.
— Нет, нет, нет! Я сама рано встану! — И уложив Мавру Ивановну подле себя, проговорит с ней целую ночь и уснет перед заутреней.
Мавра Ивановна и слышит колокол, да встать не смеет, чтоб не потревожить сладкого сна Саломеи Петровны.
Все это так тяжко Мавре Ивановне; да что будешь делать: за оказываемые ей ласки нечем платить, кроме повиновения. Иногда Мавра Ивановна утомится, сходит к празднику к обедне, рада бы соснуть; да Саломея Петровна карету прислала, просит к себе пожаловать, и поезжай! Совестно: как можно, чтоб даром карета прокатилась!
На другой же день Василиса Савишна успела побывать у обеих сторон.
— Ну, что, сударыня, Софья Васильевна, как вам понравились?
— Бог знает, милая, как тебе и сказать. Только уж во всяком случае это не жених Саломее. Катеньке — дело другое.
— Не понимаю, а кажется кавалер на редкость.
— Да не для Саломеи; ей избави бог и сказать об этом; она скорее умрет.
— Вот, сударыня, Софья Васильевна, и затруднение! Сами вы говорили, что старшую наперед отдадите, я так и дело вела; о Катерине Петровне и слова не было. Уж знать бы, так Саломею Петровну и не показывать на первый раз. Катерина Петровна красавица, нечего сказать, да очень молода и не кидается в глаза.
— Ты, Василиса Савишна, перерви как-нибудь дело.
— Право, сударыня, я уж и отчаиваюсь, уж знаю вперед, что такой человек, как Федор Петрович, прельстился Саломеей Петровной; и как заберет в голову, так не скоро выбьешь.
— Гм! — грустно произнесла Софья Васильевна, — правда твоя, — при Саломее Кати не заметишь. Я же ее по сю пору ребенком держу.
— Вот то-то и есть! Поеду, узнаю, что и как.
— Поезжай, да тотчас же приезжай сказать мне.
— Не буду медлить. На всякий случай придумаю какую-нибудь штучку, чтоб отклонить его от Саломеи Петровны.
— Зови его сегодня на вечер к нам; я Саломею куда-нибудь отправлю.
— Уж, конечно, матушка: нет солнца, и месяц светел. Прощайте покуда, сударыня…
Федор Петрович мечтал, расхаживая по комнате, когда Василиса Савишна явилась к нему.
— Здравствуйте, батюшка, Федор Петрович! По лицу вижу, что вы веселы и радостны. Как изволили ночевать, не было ли чето в думке, не приснился ли кто-нибудь? Довольны ли, сударь, знакомством?
— Очень-с! Не прикажете ли чайку?
— Не лишнее. Ну-с, как же вы провели время?
— Очень, очень хорошо-с, прекрасные люди! Уж видно, что знатные.
— Что ж вам особенно-то понравилось, Федор Петрович?
— Все понравилось! Признательно сказать, что уж тут похулить нечего.
— Да особенно-то что?
— И дочка понравилась! такая миленькая! Не понравилась мне только француженка, гувернантка, что ли.
— Какая француженка?
— Да все по-французски говорила: мадам Саломэ, кажется.
— Мадам? Что вы это, Федор Петрович, это старшая дочка.
— Неужели? Так которая ж невеста-то?
— Обе невесты, да вам бог верно судил и само сердце избрало меньшую.
— Меньшую? Катеньку? славная девочка! а правду сказать, и та хороша, на вид еще авантажнее. Ну! какого же я промаху дал! Вообразил, что она француженка.
— Э, ничего, Федор Петрович, что за беда такая.
— Как что за беда! как-то стыдно.
— Ведь я не перескажу.
— Пожалуйста, не сказывайте; а то я в глаза не взгляну, право!
— Не бойтесь. Так дело решенное. Софья Васильевна просит вас сегодня на чашку чаю.
— Да как же, Василиса Савишна, за которую же вы будете меня сватать?
«Вот тебе раз! — подумала Василиса Савишна, — уж я знаю, что он привяжется к Саломее Петровне!..»
— Помилуйте, Федор Петрович, не на обеих же вам жениться! Ведь вам понравилась Катерина Петровна; чай, вы уж и присматривались в нее…
— Оно так, да та повиднее, и голос-то какой! уах!
Федор Петрович совершенно смутил этими словами Василису Савишну; она боялась противоречить ему и отклонять его воображение от повиднее. Совет ни к чему не вел с таким человеком, а начать хулить Саломею и расхваливать Катеньку также неудобно: подумает, что хотят Катеньку насильно навязать на шею.
— Насчет выбора невесты, Федор Петрович… Не мы выбираем, а сердце, говорю вам.
— Оно так, Василиса Савишна, да как узнать-то: кто ее знает, которая лучше приходится… Нечего сказать, Катенька хороша, да не так видна.
— Молода еще, молода; посмотри-ко, как она выправится, как выйдет замуж!
— Дожидай, покуда выправится; а та уж выправилась, — царицей! А голос-то какой! уах!
— Что правда, то правда, — отвечала Василиса Савишна, которая видела, что плохо дело, — зато рассматривайте сами: одной семнадцатый годок, только что расцвела; а другой, Софья Васильевна говорит, двадцать пятый, ан и все двадцать восемь. По годам-то, может быть, и старенька уж для вас. Вам сколько лет?
— Тридцать пять.
— Вот видите ли! десяток еще пройдет, вы-то будете во всей красе мужчина; а супруга-то ваша в сорок-то лет бабий век кончит.
— Гм! — произнес Федор Петрович, задумался и начал гладить затылок.
— Лучше всего положимся на божию волю. Вот побываете еще разика два, три, увидите сами. Чему быть, тому не миновать: увидите, которой и вы понравились. Нельзя же жениться без обоюдной любви.
— Так!.. да черт знает, как же заметить, которой из них понравишься? А если той и другой?
— Этого не бывает.
— Как не бывает! — вскричал Федор Петрович, — да у нас в полку было: в прапорщика Душкова влюбились две сестры. Да еще как подрались-то за него!
— Ах, батюшки, казус какой!.. Ну, верно уж это случилось где-нибудь на городке.
— На городке! нет, не на городке, а в поместье.
— Этого, Федор Петрович, здесь не случится: надо вам и ту правду сказать, что старшая-то дочка Саломея Петровна, кажется, и не расположена замуж выходить, потому что двум женихам уж отказала.
— Вот видите ли! — сказал Федор Петрович, — что ж за охота свататься; а как она и мне откажет?
— Катерина Петровна не откажет.
— Это все уж не то: наверняка не так забирательно.
— Вот опять не то; ну, увидим, как будет, — сказала Василиса Савишна, чтоб скорее отделаться от нерешительности Федора Петровича, в семь часов вас ждут, ровнехонько в семь часов. Пожалуйста, не промешкайте; в таком случае не годится промешкать. А теперь съездите-ко к Иверской да отслужите молебен, так дело-то будет лучше. Или, уж позвольте, я за вас отслужу.
— Сделайте одолжение, Василиса Савишна!
— Да не скупитесь, сударь: всякой раз, как приедете в дом, жалуйте людям на чай, — лучше прислуживать вам будут.
Василиса Савишна, не распространяя вдаль разговора, поскакала с вестями к Софье Васильевне и напугала ее.
— Я Саломею отправлю на вечер к тетке, — сказала она. — И всякий раз, когда буду приглашать его, Саломеи не будет в доме, чтоб он из головы ее выкинул. А Катю принарядим; наложу ей локоны, чтоб не казалась слишком молода.
Как сказано, так и сделано. Когда Федор Петрович явился, это засадили тотчас же за вист, и в продолжение целого вечера он не видал мадам Саломэ, а Катенька, в накладных огромных локонах, но разрумянившись живым румянцем молодости, просидела весь вечер подле матери, просмотрела от нечего делать весь вечер на гостя, не зная того, что он ей суженый.
Несколько уже вечеров Федор Петрович провел в доме, не видя Саломеи Петровны и не заботясь о ней, потому что Катенька так показалась ему хороша в локонах, что уж лучше нельзя быть.
