– Нечего тянуть время, читая номера купюр, – вмешался Гамильтон Бергер. – Суду представлена одна-единственная купюра, и нам не нужны все эти разговоры с единственной целью протянуть время.

– Суд склонен согласиться с обвинением, – сказал судья Сеймур. – Что там с этой двадцатидолларовой купюрой?

– Я хотел бы допросить миссис Тейлман и узнать у нее, не платила ли она водителю такси, когда он вез ее в казино, двадцатидолларовой купюрой.

– Ну и что? – сказал Гамильтон Бергер. – Это ничего не значит.

– Это очень много значит, – возразил Мейсон. – Эти двадцать долларов, как уже установлено, были в том самом чемодане, который хранился в ячейке «FO восемьдесят два» вокзальной камеры хранения. Если эта двадцатидолларовая купюра принадлежала обвиняемой, то, по мнению обвинения, именно она занималась шантажом и сфабриковала письма, именно она получила чемодан, а когда обо всем узнал мистер Тейлман, ей не оставалось ничего другого, как убить его. Таким образом, эта купюра становится очень важным моментом обвинения. Самой важной уликой. Если же я смогу доказать, что свидетель Дадли Робертс, водитель такси, получил или мог получить эту купюру от миссис Карлотты Тейлман, позиция обвинения значительно ослабнет, более того, обвинение может просто рухнуть.

Судья Сеймур задумчиво нахмурился, аргументы Мейсона явно произвели на него впечатление.

– Ваша честь, – вскочил Гамильтон Бергер, – это все те же штучки! Даже если у нелепой теории защиты есть какие-то основания, это ничего не значит. Миссис Карлотта Тейлман не имела никакого доступа к чемодану. У нее не было возможности получить одну из этих купюр. Она даже не видела убитого, не говорила с ним. Она общалась только с секретаршей покойного, обвиняемой по данному делу. Если даже она и расплатилась такой купюрой, как желает уверить нас защитник, доказательство этого должно быть частью его собственного выступления. Обвинение не возражает, чтобы защитник допросил миссис Карлотту Тейлман как собственного свидетеля. Он может сделать это прямо сейчас.

– Я думаю, мистер Мейсон, так будет лучше всего, – сказал судья Сеймур.

– Можно мне сказать, ваша честь? – спросил Мейсон.

– Конечно.

– Окружной прокурор прекрасно понимает, – начал Мейсон, – что в данном деле у обвиняемой имеются некоторые технические преимущества, которых он хочет ее лишить. Если будет установлено, что миссис Карлотта Тейлман расплатилась с водителем такси двадцатидолларовой купюрой, то будет считаться недоказанным, что обвиняемая имела в своем распоряжении купюру из чемодана. А поскольку обвинение в значительной степени базируется именно на этом утверждении, у меня будут все основания обратиться к суду, чтобы он просил присяжных вынести оправдательный вердикт. Суду известно, что по закону, если косвенное доказательство может быть объяснено чем-то иным, кроме вины подсудимого, должно приниматься именно такое толкование.

– Хорошо, – сказал судья Сеймур после минутного размышления. – Суд – храм справедливости. Он не связан по рукам и ногам процедурными формальностями. Они в первую очередь направлены на соблюдение правосудия. Я намерен позволить защите провести повторный допрос миссис Карлотты Тейлман. Прошу пройти к свидетельскому месту миссис Тейлман. – Судья повернулся к Мейсону: – Но я прошу, чтобы все ваши вопросы касались только данного эпизода.

– Конечно, ваша честь, – ответил Мейсон.

Гамильтон Бергер в отчаянии взглянул на часы.

Служитель разыскал Карлотту Тейлман, и она вернулась на свидетельское место.

– Вы по-прежнему находитесь под присягой, – предупредил ее судья Сеймур. – Мистер Мейсон, можете задавать вопросы.

– Миссис Тейлман, – обратился к ней Мейсон, – вы помните вечер четвертого числа в Лас-Вегасе, когда мы беседовали в отеле? Нас прервала полиция. После этого, насколько мне известно, вы отправились на такси в казино.

– Совершенно верно. Я села в такси, которое ожидало там.

– Вы помните, как расплатились с шофером? Какие деньги вы ему дали?

– Ну да. Я дала ему пятьдесят центов на чай и…

– Я хочу выяснить, – прервал ее Мейсон, – как именно вы расплатились – точно по счетчику или более крупной банкнотой?

– Я дала пять долларов. Я помню, у меня было… Нет, подождите минутку. У меня были пятидолларовые бумажки, когда я вошла в казино. Я играла на автоматах и разменяла две бумажки по пять долларов. Я получила от таксиста сдачу – три бумажки по пять долларов и серебро.

– В таком случае, – заключил Мейсон, – вы должны были дать ему двадцатидолларовую купюру.

– Совершенно верно. Я вспомнила: я дала ему именно двадцать долларов.

– Это были единственные двадцать долларов в вашем кошельке?

– Нет, их было несколько, десять-двенадцать бумажек. Я дала ему одну из них.

– Спасибо. – Мейсон повернулся к судье. – Ваша честь, у меня все.

Гамильтон Бергер и его помощник зашептались.

– У вас есть вопросы к свидетелю, господин прокурор? – спросил судья Сеймур.

Явно выведенный из себя Гамильтон Бергер поднялся со своего места:

– Где вы взяли двадцатидолларовую купюру, которую дали водителю такси, миссис Тейлман?

– Разумеется, у себя в кошельке.

– А до того, как положили в кошелек?

– В банке в Лос-Анджелесе.

– Вот именно, – сказал Бергер, – вы никоим образом не могли получить эти деньги от своего бывшего мужа, не так ли?

Мейсон вскочил раньше, чем прозвучал ответ.

– Минуточку, ваша честь! Вопрос наводящий, он подсказывает свидетельнице ответ. Если обвинение намерено строить свое выступление на косвенных уликах, обстоятельства должны говорить сами за себя.

– Но это же наш свидетель, – возразил Гамильтон Бергер.

– Не имеет значения, – объявил судья Сеймур. – Вы можете обратить внимание свидетеля на какой-то факт или обстоятельство, но не можете подсказывать ему ответ, тем более отвечать за него. Возражение защиты поддерживается.

Гамильтон Бергер даже не пытался скрыть гнев.

– Когда вы видели своего бывшего мужа в последний раз?

– Два года назад.

– Когда вы в последний раз, до вашей поездки в Лас-Вегас, видели его секретаршу?

– Тогда же.

– Пусть факты говорят сами за себя, – сердито заявил Бергер и сел на свое место.

– Извините, миссис Тейлман, – обратился к ней Мейсон. – У меня есть еще вопрос.

– Высокий суд, – сказал Гамильтон Бергер, – это именно то, о чем я предупреждал. Мистер Мейсон вызвал свидетеля, заверив суд, что хочет задать только один вопрос. Теперь он тянет время до обеденного перерыва.

– Я думаю, господин прокурор прав, – сказал судья Сеймур. – Этого свидетеля вызвали с целью задать только один вопрос.

– Совершенно верно, ваша честь. Но вмешалось обвинение и внесло в дело много нового. Я хочу задать вопрос относительно той информации, которая появилась во время допроса свидетеля окружным прокурором.

– Это право у вас, разумеется, есть, – согласился судья Сеймур. – Если ваши вопросы касаются только этой части допроса, вы можете их задать.

Мейсон подошел к свидетельнице:

– Вы говорите, что не видели своего бывшего мужа два года?

– Вношу протест, вопрос уже был задан, и на него ответили, – сказал Гамильтон Бергер. – Если так пойдет, мы просидим здесь целый день.

Судья Сеймур, нахмурившись, взглянул на прокурора и сказал:

– Свидетельнице потребовалось бы гораздо меньше времени, чтобы ответить, чем ушло на внесение протеста. Я полагаю, мистер Мейсон, это предварительный вопрос?

– Да, ваша честь.

– Протест обвинения отклоняется. Свидетельница, отвечайте на вопрос.

– Совершенно верно, – ответила свидетельница.

– А были ли у вас в течение, скажем, двадцати четырех часов до вашей поездки в Лас-Вегас какие-либо контакты с человеком по имени А.Б.Видал?

– Вношу протест! – крикнул Гамильтон Бергер.

– Протест отклоняется, – ответил судья Сеймур.

Свидетельница секунду поколебалась и сказала:

– Я принесла присягу и должна признаться, что беседовала по телефону с человеком, который назвался А.Б.Видалом.