Один эпизод того времени запомнился мне хорошо. Как-то раз у нас подбили Ил-2 командира полка Хроленко. После этого такой шум был на аэродроме! Поте­ряли командира полка, и никто толком не приметил, где его подбили! Меня спросили, а я вообще ничего, кроме самолета Абрамова, не видел, потому что на ли­нии фронта был сплошной огонь.

Когда мы прилетели, помню, Абрамов бросил шле­мофон на землю, сел на пень (там пней, в Приютине, было много — лес был сосновый) в совершенно удру­ченном состоянии. Потому, что за это расстреляют! Ведь он ведущий группы прикрытия был, и никто не смог сообщить ни места, ни времени потери.

Прилетел командующий, такой там шум устроили!! Раза два или три летали для того, чтобы найти Хроленко, но нигде не обнаружили. Потом, через некоторое время, из какой-то части позвонили и сообщили, что отбили его у немцев. Он где-то на Неве сел подбитый, и его живого доставили на место [Судя по спискам потерь ВВС КБФ, командир 57-го шап Хроленко не терял сбитым (списанным) ни одного самолета за период январь — апрель 1943 г.].

Абрамова я охарактеризую как человека понимаю­щего. Он действительно понимал «уровень» моей под­готовки и после того случая дал мне на несколько поле­тов другого ведущего — Сашу Груздева [Груздев Александр Кузьмич (416 б/в, 36 в/б, оф. 0+8 в/п и 0+2 на земле).]. Поднимались По всей видимости, эпизод произошел 23 февраля 1943 года, когда группа Ил-2 57-го шап КБФ, прикрываемая 4 И-16 и 4 И-153 71-го иап КБФ, в 9:10—9:20 была атакована парой Ме-109 и потеряла 2 Ил-2 сбитыми (экипажи л-та Геннадия Шубладзе и сержанта Ивана Козьякова погибли) и 1 Ил-2 подбитым.

Последний сел на вынужденную посадку на Неве в районе Корчмина и, видимо, был эвакуирован. Фамилия летчика этого самолета автору пока не известна, но, судя по обстоятельствам, это и был Хроленко. При разборе боя командир группы прикрытия капитан Абрамов был персонально обвинен в потере подопечных с очень резкими опреде­лениями и формулировками. Видимо, сыграло роль то обстоятель­ство, что подобные случаи и обвинения со стороны штурмовиков в ад­рес ведущих групп непосредственного прикрытия 71-го полка Абра­мова, Батурина и Кучерявого неоднократно имели место и ранее, в период с января по февраль 1943 года (например, 11 февраля в бою с немецкими истребителями было сбито 5 и подбито 2 Ил-2). мы на прикрытие аэродрома для того, чтобы мне тре­нировку дать — строем летать и т. д. А потом Абрамов по обстановке посчитал, что лучше меня отправить на остров Лавенсаари, поскольку там больше летали на разведку... одним словом, больше тренировались. Так что под Ленинградом я успел сделать всего где-то 22 вылета, в основном на прикрытие штурмовиков.

На Лавенсаари меня перевезли на «мбрухе», сади­лись на лед. На острове тогда летали несколько летчи­ков, таких же, как я, не кончавших военного училища. Там нас вводили в строй уже не в таких сложных условиях.

В основном мы вели разведку, а также вылетали на прикрытие подводных лодок, прорывавшихся в Балтику из Финского залива. Лавенсаари сам по себе неболь­шой остров, аэродром был не более 600—800 мет­ров — построили искусственный прямо на песке — на­везли дерна, а по бокам лес. Там же, на острове, стоя­ли наши катера. Жили и спали в землянках; девчата, зенитчики, жили в палатках; где кушали, не помню, клу­ба никакого не было. Да и какой там отдых... Мы ведь все время были или около самолета, или в землянках.

На Лавенсаари я успел сделать вылетов 8—12. Как-то раз мы тройкой потопили сторожевой катер около финских берегов. Об этом тогда писали в газете «Страж Балтики» или «Летчик Балтики». Там было и про меня написано: «Последнюю атаку сделал младший лейтенант Рязанов, и катер пошел ко дну... »

Мы ходили на разведку и встретили этот катер. Ве­дущий показал — атакую. Они первые зашли, я послед­ний, а, к слову, по земле стрелял первый раз. Я вклю­чил, чтобы все четыре пулемета стреляли, и открыл огонь. Вижу, снаряды перелетают, и начал дожимать самолет, что на самом деле очень опасно. Смотрю, снаряды уже попадают по палубе — значит, нормально.

Это опять пример моей неопытности в то время. Ведь что случись, так могли просто сказать, что я от­стал от группы. Рассуждая сейчас, я, конечно, пони­маю, что это была только неопытность: ну какой дурак будет отставать на чужой территории?! Один. Зачем? Моя группа была уже далеко — я их еле-еле видел. Промазал — ну и черт с ним! Ведь в это время меня могли запросто сбить. Потом, конечно, я своих догнал. Тогда ведь как думали: раз отстал — значит, умышлен­но, побоялся чего-то.

19 апреля 1943 года рано утром мы полетели на штурмовку кораблей противника. Я держался за веду­щим, была сильная облачность. Все внимание было со­средоточено на соблюдении курса. Внезапно меня ата­ковал «мессер», и, обернувшись, я увидел его — не помню, на каком расстоянии, но этот момент я запом­нил очень хорошо. Он был очень близко, летчика я ви­дел в лицо, оно показалось мне крупным, уже немоло­дым... Я смотрел, как винт «мессершмитта» вращается все медленней и медленней — он его «прибрал», на­верное, боялся столкнуться со мной. Помню, кок винта у него был то ли желтый, то ли красный...

Когда он ударил, левая створка р-р-раз — откину­лась (на И-153 створки такие есть), перкаль на левой стороне плоскости вся свернулась, полетели стекла с приборной доски. Я получил два ранения в ногу, пере­било осколками пальцы на руках — один из них так и не вынули, и до сих пор он иногда немного вылазит и ца­рапается...

Я успел сбросить бомбы, по радио передал, что атакую «мессера», потом сразу отворот небольшой сделал и сразу, чтоб не потеряться, повернул обратно. В этот момент выскакивает «мессер», я цепляюсь за него плоскостями, и мы оба падаем. Мне удалось вы­вести машину из штопора у земли, и ведущего своего я уже не видел — во-первых, погода была дрянная, да и связь тогда была плохая, в основном шумы только слы­шали. Набрал высоту от воды, приборов и компаса у меня не было. Я в такую погоду не ориентировался, и для меня найти остров не представлялось возможным.

Я увидел проблеск солнышка. Знал, что в ту сторо­ну — наши, а вокруг с одной стороны финны, а с дру­гой — немцы. Лететь на восток, в сторону солнца, — это, значит, к нашим. Подлетая к какому-то острову (я его не опознал), встретил два истребителя. Поначалу думал — «мессера», но они приветственно покачали крыльями, и повели в Лебяжье. Эти «лагги» сопровож­дали «илов», которые тоже наносили удары по кораб­лям. Если я не ошибаюсь, один из летчиков на «лаггах» был Сашка Ляпушкин.

Когда мы подошли к аэродрому, смотрю, на посад­ку заходят «илы», «лагги», ну я и вклинился в эту катава­сию. А зенитчики в то время знали, что у финнов есть наши «чайки» — часто туда прилетали. Они, видимо, как раз так и подумали насчет меня — начали обстрели­вать. Я смотрю: разрывы снарядов везде... Что за черт? Почему стреляют? Я стал снижаться, чтобы показать, что я все-таки свой, покачал крыльями, выпустил шасси и начал заходить на посадку. Все это в спешке проис­ходило: и стреляют по мне, и самолет разбитый, и кровь течет... такое состояние было, что...

Где-то на высоте 20—30 метров почувствовал, что руль уже не действует — перебит, подбили меня окон­чательно. Вот уже полоса, а у меня прибор скорости не работает, ну и опыта мне не хватило. Если бы сейчас была такая ситуация, то я, конечно, «на газу» сел бы, а тогда я обороты прибрал и потерял скорость. Самолет «клюнул», зацепился за какие-то бугры и разбился. Ме­ня выбросило из кабины, ну а дальше я уже потерял сознание. Человек, который видел мою аварию, — на­чальник штаба, в это время в столовую шел и потом на­писал статью в газету.

О случае с «мессером» я никому никогда не расска­зывал. Во-первых, не было никаких подтверждений. Ведущий, с которым я летал, прилетел в полк и доло­жил о моей гибели, и никто ко мне в госпиталь потом не приходил. Не говорили мне и о судьбе моего самолета, никто, конечно, его не обследовал, все подумали, что самолет этот разбит и все ранения, полученные мной, произошли при аварии, а не от атаки вражеского ис­требителя. Ко мне никто тогда не приходил разбирать­ся, что же на самом деле произошло, а то я бы тогда открылся, рассказал бы, как бой протекал. [Александру Ивановичу, видимо, не сообщили обстоятельств боя, поскольку по документам бой описан достаточно хорошо. В соответствии с оперативной сводкой шВВС КБФ № 208 пять И-153 71-го иап КБФ, ведомые ст. лт. Федором Киринчуком, вылетели на бомбоудар по кораблям противника в районе банки Вигрунд и в 8:00 были атакованы, как сообщается, тремя (sic!) Ме-109. Рязанов на подбитом в бою самолете не нашел своего аэродрома, закрытого ту­маном, направился на аэродром Борки и, не дав сигнала «я свой са­молет», был обстрелян своей ЗА. Не дотянув до аэродрома 2-3 км, самолет упал на береговую черту Финского залива и считался разби­тым от боевых повреждений.]