Но вернусь к ходу войны. Когда немцы пытались де­блокировать окруженную в Будапеште группировку, наш полк сидел в засаде. Аэродром располагался у са­мой линии фронта под горой, а за ней были немцы. Летчиков в полку человек 16—18 оставалось. Из этой засады вылетали и на задания, и на перехват. Вот там из винтовки техник сбил «мессера». Как было дело? Наш Куклин [Куклин Михаил Николаевич, капитан. Воевал в составе 193, 297 и 31-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 200 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 14 самоле­тов противника. Награжден боевыми орденами и медалями. Погиб 5 февраля 1945 г. на аэродроме от бомбардировки противника] — штурман полка, лет 45 ему было — воз­вращался с задания. Смотрим, у него в хвосте «мес­сер». Кричим ему: «Куклин, у тебя в хвосте «месс»!» Он не слышит, но тот зашел и не стреляет. Наши начали палить по нему из винтовок. Попали — задымил и на аэродром упал. Техники подбежали. Побили фрица не­множко, привели его. Ягода, начальник штаба, хорошо говоривший по-немецки, его спрашивает: «Откуда ты?» — «Я мадьяр». — «Откуда?» — «Из летной шко­лы». — «Почему не сбил?» — «Пушка не стреляла». А если бы мог он стрелять, то прямо над нашим им­провизированным аэродромом сбил бы Куклина. «Кто сбил?» — спрашивает у нас. Все летчики нашей эскад­рильи собрались. Показываем на техника: «Да вот он». Немец «вальтер» вынимает и дарит ему на память. Все оторопели — его даже не обыскали. Разведка приехала к вечеру, забрали мадьяра. Мы стоим кто в чем: в сапо­гах, рубашках, начальство только в куртках. Не особенно были одеты, на летчиков не похожи, «рус Иван». А раз­ведчики, гляжу, только посадили немца, один с него ун­ты снимает, другой — комбинезон. Пока довезут до шта­ба, уже раскурочат. Вот так. Да, забыл сказать, что этот мадьяр подтвердил, что он не знал, что у нас здесь аэ­родром, но, видать, у него был ведомый. На следующий день нас начали бомбить и обстреливать.

Я вылетел на задание с Горьковым [Горьков Борис Сергеевич, старший лейтенант. Воевал в соста­ве 31-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 250 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 12 самолетов про­тивника. Награжден орденами Красного Знамени (дважды), Отечест­венной войны 1-й ст., медалями]. Нас атаковала пара самолетов, которые мы приняли за «мессера». На самом деле это оказались два «яка». Горьков от них в пике ушел, «мессер» от такого маневра сразу отставал, а «як» легкий, от него так не скроешься. Я вошел в пике, забыл закрыть жалюзи, оторвалась одна щечка, но мо­тор работает, машина управляема. После «яки» разо­брались, когда звезды увидели, и отвалили. Возвраща­емся на аэродром. Сажусь и колесом попадаю в ворон­ку от снаряда. Самолет встал на пропеллер и качается. Думаю: «Сейчас меня накроет». Но покачался, покачал­ся и остановился в этом положении. Технари подбежа­ли-, они уже знали, что и как делать — не в первый раз. Опустили машину аккуратненько и отвезли на стоянку. А к вечеру идет пехота через наш аэродром. Нам гово­рят: «Вы чего сидите? Отступаем!» Онуфриенко звонит в штаб армии. Ему: «Сидите, ждите приказа. Вы что, трусите?» А пехота идет мимо нас: «Немцы сейчас здесь будут. Сотрут вас в порошок. Чего сидите?» Что делать? Онуфриенко и туда и сюда. Никто приказ не дает. Тогда он спрашивает: «Ребята, у техников маши­ны есть?» — «Есть». — «Садитесь, и за Дунай».

У меня самолет был поломан. Дали приказ сжечь неисправные машины. Рацию жалко было, такая рация хорошая попалась, а то бывает, такая попадется — один треск в ушах стоит. Снять ее хотел, но Иван Фи­липпов, у которого я должен был в фюзеляже лететь, закричал, что некогда. Вообще-то он прав был — уже сумерки сгущались. Я парашют сунул в фюзеляж и сам туда подлез. Садились уже в темноте, но все нормаль­но, и техники успели на переправу у Тетеля. Даже ко­мандира нашего не наказали за то, что он взял ответст­венность на себя, а приказа сверху не дождался.

— В чем летели на задания?

— Гимнастерка х/б. Зимой свитер и курка дермати­новая. Личное оружие — пистолет.

— Мата в радиоразговорах много было?

— Редко. Например, от Скоморохова я ни разу в воздухе матюков не слышал. Да он и голос не повышал.

— Оружие надежное было?

— Отказов не было. Иногда подводили синхрониза­торы, и пушка простреливала лопасть винта. Вообще для воздушного боя огневой мощи двух пушек хватало.

— Было ли вам страшно?

— Страха не было, но волнение всегда было, осо­бенно до того, как сел в самолет. Когда сел, вырулива­ешь, еще волнуешься, а взлетел — все. Вот ты спраши­ваешь, как я себя чувствовал, когда меня зажали четверо и Кирим только под конец пришел помочь? Если бы мне было страшно — сбили бы меня. Зло меня взяло — не получится у вас ничего.

—  Помогал ли техник при запуске двигателя?

—  Двигатель мы сами запускали, там все отрегули­ровано. Техники не помогали.

—  Как вы тогда оценивали немецких летчиков?

—  Когда я воевал, у нас было безоговорочное пре­восходство в воздухе. Тем не менее о квалификации их могу сказать, что хорошие они были летчики. Они тоже боролись за идею. У них своя — у нас своя.

Конец войны получился интересный. Апрель 1945-го уже был. В Альпах мы добивали фашистов, которые нам не захотели сдаваться. Они там держались, хотели сдаться американцам. Мы сначала вместе с «илами» летали на разведку, чтобы точно определить, где враги. Было это 10 мая. Нас к тому времени осталось совсем мало, человек 10 или 12. Сборная эскадрилья. Восемна­дцать «илов» мы повели втроем: Калашонок, Козлов и я. Некому больше было лететь. Калашонок и Козлов повы­ше шли, я в хвосте болтался у «илов», потому что с хвоста обычно заходят на выходе. И тут штук 20 «фоккеров». Та­кая каша была! Как только не столкнулись и живы оста­лись, не знаю, но сбили 9 немецких самолетов, ни одного «ила» не потеряли. Только один из них был чуть подбит.

11-го начали наши немцев бомбить. Мы летали на прикрытие. К вечеру фашистов разбомбили. Хотя дра­лись, конечно, немцы до последнего. Это в книге у Ско-морохова хорошо описано. Он честно написал.

—  С американцами приходилось сталкиваться?

—  Боев с ними не было. Южнее Вены встретили группу. Я резкий маневр сделал — не знаешь же, «мес­сера» там или американцы. Скоморох мне говорит: «Не дергайся, это американцы».

—  За сбитые самолеты получали деньги?

—  Да. За каждый истребитель по 2 тысячи, бомбар­дировщиков я не сбивал. Но мы этих денег не видели. Просто учет был в штабе, кто сколько сбил, а после окончания войны начали считать, кому сколько причита­ется. Мы в 1945 году получили эти деньги. Их в одесский банк перевели. Мы были в Болгарии, говорим: Одесса рядом — слетаем туда и получим. Слетали и получили.

О военных годах с разными чувствами вспомина­ешь. Голодное, конечно, было время. Хотя под конец войны нас уже хорошо кормили. И на Украине — ниче­го. А вначале подвоз был плохой. Но как только появля­лась возможность, летный состав кормили нормально. Иначе один-два боя — больше летчики не выдержали бы. А тут по 5 вылетов в сутки. Поэтому и была у нас 5-я норма — самая большая. Подводники и летный состав только получали такую.

—  Была ли трофейная техника в полку?

—    В годы войны был у нас в полку немецкий «Шторьх» — такая стрекоза: сверху крылья расположе­ны, подкосы под фюзеляжем. А еще у нас был чешский спортивный самолет «икар». Такой изящный, обтекае­мый. С одним крылом спортивным. Хорошая была маши­на. Летчиков простых не допускали, а начальство на нем душу отводило. Наш штурман дивизии на нем все пило­тировал на низкой высоте и разбился у нас на глазах.