Тренировочные бои «стариков» с молодыми — это обя­зательно. Как сделает молодой с десяток таких выле­тов, так только тогда начинает летать на сложные зада­ния. Такой ситуации, как под Сталинградом, когда не­обстрелянный летчик едва только успевал прибыть в полк и его тут же посылали в бой, мы уже не допускали. Даже на Курской дуге, где мы вели тяжелейшие бои, основную часть этих боев провели именно опытные летчики, желторотиков почти не пускали. Не было в этом никакой необходимости.

—  Уже упомянутый мной П. Клостерман сказал: «...В принципе для люфтваффе Российский фронт был отдыхом, количество значило больше, чем ка­чество, а лучшие части немцы держали в резерве, чтобы встретиться с ВВС Великобритании или за­щищать немецкие города от бомбардировки амери­канцами...» Надо сказать, что мнение — «Восточный фронт—это место, где люфтваффе отдыхало» — весьма распространено среди западных историков. Как вам это мнение, в смысле об «отдыхе»?

—  Правда, есть такое мнение? Хм... Даже в голове не укладывается!.. А с чего они так решили?

—  Ну, по разным причинам. Вот пример одной из них: 5 июля 1943-го немецкие части перешли в наступление, атаковав советскую оборону в районе Орел — Белгород, начав операцию под кодовым названием «Цитадель», у нас известную как «битва на Курской дуге». В этот день (5.07.1943 года) люфтваффе заявило сбитыми 432 советских само­лета при своих общих потерях в 26 машин. Если в боях соотношение потерь один к шестнадцати в твою пользу, то иначе как отдыхом это и не назо­вешь.

— Не верю! Вранье! Я сам отвоевал на Курской дуге от первого и до последнего дня и могу оценить соотно­шение потерь. Они были примерно одинаковые. Да по-другому и быть не могло. Бои были тяжелые, но рав­ные. Мы ни на секунду не усомнились в том, что усто­им, хотя силы немцы бросили в бой большие.

У нас ведь в основном вели бои уже опытные летчи­ки, с боевым опытом, желторотики почти не летали. И техника у нас уже была современной, ведь не на «ишаках» дрались, а на «яках», «лавочкиных» и «аэро­кобрах». Тактика отработанная была. И числом мы не уступали. Нет, ты назвал совершенно неправдоподоб­ное соотношение потерь.

Слушай, но если у них такие маленькие потери бы­ли, то почему у них после Курской дуги самолеты за­кончились? На Курской дуге были очень сильные бои, но потом, когда мы начали наступать, то до самого Днепра немецких самолетов в воздухе не было. Куда они делись? Мы летали исключительно на ударные опе­рации. Только над Днепром снова стали воздушные бои вести. А до Днепра — немецкая авиация как вы­мерла.

Скажу больше: на мой взгляд, именно после Кур­ской дуги немецкие летчики-истребители «сломались». Появился в их действиях какой-то внутренний над­лом — видимо, уже в глубине души им стало понятно: «Не победим, проиграем». Хотя еще несколько раз пы­тались.

—  Понятно. Согласно тому же П. Клостерману, в 1944 году бывало, что «...в схватке с «Фокке-Вулъфами-190» и «Мессершмиттами-109» фор­мирования «тайфунов» часто теряли по 6 или 7 машин из 12. «Спитфайры» были бессильны...» «Тайфун» — это у британцев был такой ударный самолет-штурмовик, а истребители «спитфайр» их прикрывали. Теперь вопрос — у прикрываемых ва­шим полком штурмовиков бывал такой уровень по­терь в 1944году?

—  Нет. Ты что?! Потерять 6 штурмовиков из 12 — это трибунал ведущему группы прикрытия. Без всяких разговоров. Да что там для 1944-го, даже для 1943 го­да это совершенно неприемлемые потери.

—  А какойуровеньпотерь считалсядопустимым?

—  Один, максимум два из 12. Это если соотноше­ние в бою было 6—10 «яков» против 12—16 «мессеров». Тогда, может, и простят. Да и то как простят — трибу­нала не будет, но все равно ведущему группы прикры­тия всю шкуру с задницы спустят.

—  С летчиками союзных ВВС встречались?

— Самолеты видели. Мы под Полтавой летали, ви­дели в воздухе «летающие крепости». С летчиками нет, не встречались.

— А вас с самолетами союзников знакомили? Там силуэты, основные ТТХ?

— Общее. В основном изучали немецкие машины.

—  Небоевая аварийность в полку была большой?

— Не особо. «Як» не тот самолет, чтобы создавать большую аварийность.

— Потери от «блудежки» были большие?

— Нет, небольшие, но они были очень обидные. У нас не было приборов для полетов в плохих метеоус­ловиях и ночью. Да и мы к таким полетам не были под­готовлены, поэтому обычно в плохих метеоусловиях и в темное время суток не летали. Но иногда случалось.

Помню, под Днепропетровском «сидели», туман был сильнейший. И вдруг приказ: послать пару на разведку. Как раз немного туман разошелся. Полетели командир эскадрильи Герой Советского Союза Сивцов с замес­тителем. Только они взлетели, опять туман весь аэро­дром закрыл. Так они и пропали. Никаких известий о них не было и до сих пор нет. Что там с ними случилось, до сих пор никто не знает.

— От немецкой зенитной артиллерии потери не­сли большие?

— Мы, истребители, нет. Были, конечно, но неболь­шие. Мы ведь в зенитный огонь не лезли, да нас туда и не посылали. Штурмовики, вот те — да, потери от зени­ток несли.

—  Какие в вашем полку были потери от огня стрелков бомбардировщиков?

—  Почти не было. Мы особо с бомбардировщиками не сцеплялись. У нас же основная задача — непосред­ственное сопровождение «илов». А если уж приходи­лось «бомберы» атаковать, то мы под огонь стрелков не лезли. Вначале метров с 300—400 обстреляешь стрел­ка из пулемета, он запрячется и носа не высовывает. Ну, убил ты его или он спрятался, уже точно и не ска­жешь. Главное, что он больше огня не вел.

Тогда уже вплотную подходишь и бьешь из пушки. Я невысокого мнения о мастерстве немецких стрелков, да и пулеметы у них были не особо сильные. Слабые были пулеметы.

—  Немцы ночью бомбили? Если бомбили, то точноилинет?

—  Иногда бомбили, уже под конец войны. Когда мы стояли на аэродроме Шпратау (это уже в Германии, хо­роший аэродром, с «бетонкой»), то немцы попытались нас бомбить. У нас уже ужин закончился, и мы готови­лись ехать ночевать в деревню, когда прилетели не­мецкие бомбардировщики для бомбежки нашего аэро­дрома. Зенитки открыли сильный огонь, и немцы в него лезть не стали, а сбросили бомбы в стороне. Самая близкая упала от аэродрома (от самолетной стоянки) метрах в 200, остальные еще дальше.

—  Вы много летали в непосредственном сопро­вождении Ил-2. На ваш взгляд, это был эффектив­ный самолет?

—  Эффективный. Свои задачи он выполнял превос­ходно. Скажу больше, из всех ударных самолетов Крас­ной Армии Ил-2, наверно, был самым важным. Знаешь, как на фронте говорили: «Ил, а отчего ты горбатый?» — «Оттого, что всю войну на себе вывез». И поверь, в этой шутке есть гигантская доля смысла. Это правда, «илы» действительно на себе «вывезли» войну. Если наступ­ление идет, то на направлении главного удара «илы» работают «конвейером» — каждые 15—20 минут налет группы штурмовиков. Каждая делала по 3—4 захода. Разносили все.

Я горжусь тем, что в бою «илы» прикрывал, что вое­вал рядом с ними.

—   На ваш взгляд, реально ли истребителю-бом­бардировщику заменить штурмовик (на штурмов­ке) при условии сравнимости их ударной нагрузки? Ну, например, будь бы у вас такой «супер-Як» с двумя 23-мм пушками, десятком РС и 600 кг бом­бовой нагрузки. Могли бы вы штурмовать истреби­телем, т. е. делать все то, что и Ил-2, — штурмо­вать колонны, передний край обороны, ближние тылы, укрепрайоны, но на истребителе.

— Ох, сильно сомневаюсь. «Ил» истребителем не заменить. Истребитель зенитному огню ничего проти­вопоставить не может. Броня нужна обязательно.

—  А нельзя противопоставить маневр и ско­рость?

—  Если бы ты видел этот зенитный огонь, то и во­проса такого не задал бы. Слушай, «илы» штурмуют, мы намного выше их ходим, и то от зенитного огня, что по «илам» велся, и нам перепадало. Хотя и стреляли нем­цы не по нам, и летали мы быстро, и маневрировали. Понял, какая плотность зенитного огня была? А если бы мы на одну высоту с «илами» спустились — конец, там бы нас зенитки и посбивали.