Смотрю — потихоньку отходит немец в сторону. Я делаю вид, что не замечаю. Он — на крыло и в резкое пике, я — полный газ и от него в противоположную сто­рону! Ну тебя на хрен, такого умелого! (Вот и так быва­ло...) Приземлился, и первый вопрос: «Потери есть?» — «Нет. Все вернулись. И наши, и «илы» тоже все». Ху-ух, отлегло!

—   И все-таки, на ваш взгляд, почему вам не удалось одолеть «мессер» в этом бою? Ведь, по большому счету, ситуация складывалась в вашу пользу — бой затяжной, скорость потеряна, что не давало немецкому летчику использовать преиму­щество «мессера» на «вертикали», но бой закон­чился вничью.

—   Почему? Первое и самое главное — в кабине «мессера» сидел классный летчик! Вот поэтому я и не одолел. Остальное несущественно. Главное — летчик! Из несущественного... На мой взгляд, горючего у меня в баках много было... Ведь только взлетели... Атакуй нас немцы хотя бы минут на 10—15 попозже...

Да, чего теперь рассуждать? Много—мало... Было — не было... Немецкий летчик был чертовски хорош! Это — точно!

—   Немцы действительно в лобовые атаки захо­дить не любили?

—   Действительно.

—    Как вы думаете, насколько превосходство «мессера» по скорости определялось тактикой? Ведь, по вашим словам, они во многих случаях на­чинали бой, получив преимущество по высоте.

—  Скажем так: превосходство «мессера» по скоро­сти определялось и этим тоже. Насколько? Затрудня­юсь сказать.

—  У меня сложилось впечатление, что вы зави­довали немецким летчикам-истребителям...

—  Ну, если честно... Завидовал. Вольница неверо­ятная. «Когда захочу — в бой вступлю, когда захочу — выйду». Это же мечта истребителя! А ты, как цепной пес, мотаешься вокруг «илов»!.. Ни высоты, ни скоро­сти!.. Конечно, завидовал.

Я же говорил, у немцев было правило — никогда не вступай в бой на невыгодных условиях. Если бы я по­пробовал подобное применить, меня бы судили.

—  Ну, а если какие-то форс-мажорные обстоя­тельства, когда оперативная обстановка требует вести бой на любых условиях, в том числе и невы­годных? «Война — перманентный кризис» — ведь когда еще сказано было. Всегда же может сло­житься обстановка, когда применяют не то, «что надо», а то, «что есть». Как тогда поступали немец­кие летчики-истребители?

—  У немцев форс-мажора не бывало. Как бы ни складывалась обстановка, но, если они считали, что бой для них делается невыгоден, они его тут же пре­кращали. Или совсем в бой не вступали. Похоже, нем­цы своих летчиков сильно берегли, поэтому и позволя­ли им такие вещи.

У немцев летчики были элитой. Это даже по их внешнему виду было видно. Нам сбитых приводили, по­казывали. Ей-богу, можно было только позавидовать: ведь, бывало, собьем такого — и видно, сопляк, ни хре­на не умеет, но уже как обмундирован!.. Комбинезон, форма — все «с иголочки», шлем-сеточка — чтобы го­лова не потела, перчатки кожаные мягчайшие — чтобы ручку «чувствовать», очки с затемненным стеклом — чтобы солнце не слепило, ботинки на высокой шнуров­ке — случись прыгать, в воздухе динамическим ударом не сорвет... Да что там говорить... Ценили немцы своих летунов, ничего не скажешь.

—  А у нас какое отношение было к летчикам?

—  Отношение было хорошим, но, как говорится, «незаменимых у нас нет». Мы знали, что, если поя­вится необходимость, командиры, не раздумывая, нас пошлют на смерть. А ты как думал? Летную «нор­му» не просто так дают, ее отрабатывать надо, в том числе и тем, что в один далеко не прекрасный момент тебя посылают на смерть. И ты летишь. Беспреко­словно.

У нас самым приоритетным считалось выполнение задания, мнение и желания летчиков никогда и никого не интересовали. Конечно, когда штабы планировали боевые действия, то они всегда старались учитывать соответствие возможностей техники поставленной за­даче: «яки» — сопровождают штурмовиков, «кобры» — летают на перехват и «расчистку», «ла» — сопровожда­ют «пешки», ведут «охоту» и маневренные бои. Эта «специализация», безусловно, учитывалась, но если вдруг возникала оперативная необходимость, на эту «специализацию» плевать хотели.

Допустим, засекли наши скопление немецких войск, туда тут же бросают «илы». Но тут выясняется, что «яков» для сопровождения «илов» нет. И «лавочкиных» нет. (Точнее, они есть, но быстро подготовить их к вы­лету не удастся.) Но есть «кобры». И все, задача реше­на, — и полетели одни «утюги» других «утюгов» прикры­вать. Потому, что «аэрокобра» на малых высотах тоже «утюг», как и «ил». А над целью «мессера»... Отсюда и потери.

Другой вариант. Засекает наша разведка в опера­тивном тылу немцев, как на железнодорожной станции разгружаются немецкие танки и пехота. Причем эта же разведка докладывает, что выгрузку прикрывают круп­ные силы «мессеров», занимая все эшелоны от 3 до 7 тысяч метров. Тут же принимается решение — нанести удар двумя-тремя девятками Пе-2. Но тут выясняется, что ни «кобр», ни «лавочкиных» для их прикрытия нет. Зато есть «яки». Так какая проблема? Тут же выделяют группу «расчистки», которая должна связать боем «мес­сера» на 7000 метров. Вперед, ребята! А ты представ­ляешь, каково это — вести на «яке» бой с «мессером» на 7 тысячах?! Это, я тебе скажу, задачка не для слаба­ков. Так дрались, не убегали. Опять потери.

Да что там про кого-то говорить? Я тебе говорил, что обычно нас на бомбометание и штурмовку не посы­лали туда, где был сильный зенитный огонь? Так вот, под Рубином (где я на Як-9Т стрелял по немецким тан­кам) зенитный огонь был сильнейший, настоящая «мя­сорубка». Немцы нагнали туда зениток немерено (вид­но, на свои истребители уже не надеялись). Наша раз­ведка, похоже, эту танковую группировку «вскрыла» в последний момент, уже «изготовившейся», поэтому на ее уничтожение бросили все наличные силы авиации, в том числе и нас, хотя при зенитном огне такой плотно­сти штурмовать истребителями нельзя. Плотнейший огонь «эрликонов»! Но обстановка потребовала, и нас бросили на штурмовку.

Вот так мы и воевали.

Если сравнивать по потерям, то мы их несли всегда больше, чем немцы. И в воздушных боях, и от огня зе­нитной артиллерии. Просто потому, что нам нельзя бы­ло ни выбирать, ни убегать. Тут уж изворачивайся как можешь, но убегать не смей.

— Ну, мне все понятно, но уж больно кроваво нам победа досталась.

— А ты как думал?! Уж поверь, мы своей крови про­лили немало.

Честно сказать, я иногда логики действий немецких летчиков вообще не понимал. Представь, вот ходит на­ша шестерка, патрулирует район, на 3000 метров. Пункт наведении докладывает: «Сокол», внимание, к вам на 3500 подходит восьмерка «мессеров». Ясно, и мы боевым разворотом уже на 4000. Восьмерка «мес­серов» подошла, а мы уже выше их. Что делать нем­цам? Надо, конечно, с нами бой принимать,' но тогда придется драться на «горизонталях», потому как, ата­куя на вертикальном маневре, они скорость потеряют. А что делали немцы? Форсаж, пикирование и в сторо­ну — набирать высоту. Пока они ее набирают, нас пункт наведения уже перенацеливает: «Внимание! Подходят две девятки «Юнкерсов-88»! Немедленно атакуйте!» Мы в пикировании на «юнкерсы». «Юнкер-сы», видя, что на них в атаку идут советские истребите­ли, тут же избавляются от бомб, разворачиваются и на форсаже «домой». Бомбометание сорвано. Мы за «юн-керсами», они от нас. Оглядываемся, а «мессера» уже сзади и выше нас, тоже пикируют, гонятся, но за нами. Догоняют. Та-ак... Хоть и хочется сбить «юнкерс», но дуриком погибать из-за этого не стоит. Боевой разво­рот, и заходим на «мессеры» в лоб. Они, не принимая нашу атаку, уходят кабрированием. На этом все закан­чивается.

Приземляемся довольные страшно: «Ну, мужики, как мы немцев шуганули?! Лихо?! Лихо!» Я потом ду­маю — ну, ладно, мы налет сорвали, а для чего немцы прилетали? Ну какой смысл был в этом вылете?

— Кстати, насчет экипировки, как у нас со снаб­жением летчиков дела обстояли?

— Да по-всякому. В принципе неплохо, но не шико­вали. Иногда самому надо было покрутиться, чтобы по­ложенное получить.