— Про курсовое вооружение «штуки» мы знали — две 20-мм пушки в плоскостях. А что поделаешь? Строй бомбардировщиков надо разбивать, а атака на ведуще­го в лоб для этого очень эффективный прием.

— А вот интересно, таким же образом, как это делали вы, — в лоб, «мессеры» не пытались атако­вать наших штурмовиков? «Ил» прочный само­лет, но думаю, что сосредоточенного огня шести Ме-109Г (а это шесть 20-мм пушек и двенадцать 13-мм пулеметов как минимум) даже бронирован­ный штурмовик не выдержал бы.

—   Немецкие истребители никогда не атаковали «илы» в лоб. Я таких случаев не только не видел, но да­же о таких и не слышал. У «ила» курсовое вооружение 23-мм пушки и РСы — на лобовой любой истребитель в пыль разметут. Да у немцев вообще насчет лобовых слабо было.

—  На какой скорости обычно атаковали враже­ские бомбардировщики?

—  430—450 км/час. Ю-87 имеет скорость 350 км/час, Ю-88 — около 400 км/час. Так что на скорости в 430—450 км/час ты легко догоняешь немецкие бомбар­дировщики, но эта скорость не настолько велика, чтобы проскочить вперед.

— А на какой скорости вы атаковали истреби­тели?

— Где-то 550 км/час. Всегда оставляли запас, что­бы, случись что, можно было еще прибавить, если тебя обнаружат. Если атака внезапна, то и 550 км/час впол­не хватит; если нет, то твоя большая скорость только поможет противнику увернуться от твоего удара, ты же проскочишь.

На максимальной скорости мы только догоняли, но практически никогда не атаковали. Смысла в такой ата­ке нет никакого. Перед стрельбой все равно надо ско­рость подсбрасывать.

— Все-таки неужели немцы не пытались вас от своих бомбардировщиков отсечь — ну, в тот мо­мент, когда вы уже на дистанции огня?

— Я же говорю — нет. Хороший истребитель «мес­сер», но эта беготня вокруг бомбардировщиков, на ви­ражах, да еще и на относительно малой скорости, со­вершенно не для него.

«Мессера» занимали позицию сверху и ждали, пока мы разобьемся на пары для преследования разбегаю­щихся немецких бомбардировщиков. Вот на преследо­вании они нас и атаковали. Бывало и успешно. Увлечет­ся наш летчик погоней и не замечает немецкой атаки. Тут они свои бомбардировщики и выручали. Я же гово­рил: если брать в расчет только потери среди ударных машин, то эффективность нашей и немецкой тактик одинакова.

— Эшелонирование боевых порядков вы приме­няли?

— Если численность группы позволяла (от шестерки и больше), то обязательно. Этот прием хорош тем, что препятствует противнику проведение вертикального маневра, вроде он от тебя оторвался, выскочил наверх, но скорость потерял, тут-то его и атакует верхний эше­лон. Риск подвергнуться такой атаке вынуждает про­тивника вести бой на «горизонталях». В свою очередь, тебе вертикальный маневр облегчается, ты наверх вы­скакиваешь, а верхний эшелон тебя прикрывает, пока ты потерянную скорость набираешь.

—  Патрулировали как «качелями» или ходили на одной скорости?

—  «Качелями», только у нас это называлось «разво­ротами». Поднимаемся на 4000—4500 метров, потом в пике, чтобы над районом патрулирования быть на вы­соте 3000—3500 на максимальной скорости. Проходим над районом и снова наверх выскакиваем. Потом раз­ворот на 180° и обратно.

— И все-таки неужели наши истребители не пы­тались перенять немецкую тактику?

— В чистом виде — нет. Потом, когда у нас стало больше истребителей, мы, бывало, и выделяли «группу расчистки», задачей которой было вырваться вперед и связать боем вражеские истребители в районе бомбо­метания (так же, как это делали немцы). Такая группа выделялась далеко не всегда. В основном — при при­крытии бомбардировщиков (штурмовики в подавляю­щем большинстве случаев обходились одним непо­средственным прикрытием).

Из «яков» «группу расчистки» составляли редко, обычно — из «аэрокобр» или «лавочкиных». Это было умно. Во-первых, из этих трех типов истребителей «як», в качестве истребителя непосредственного прикрытия, был самым лучшим. Во-вторых, «группа расчистки» часто вступала в бой на 4500—5000, а бывало, и до 7000 метров. Для «яка» с его маловысотным двигате­лем это высоковато.

В общем, правило было такое: много истребителей выделено в прикрытие — «группу расчистки» создаем, мало — обходимся только «непосредственным сопро­вождением». Но «непосредственное сопровождение» имелось всегда! Приказ был строг и недвусмыслен — от штурмовиков или бомбардировщиков не отрываться!

—    Тогда какой смысл был в нашей тактике? Ведь потери ударных машин были не меньше не­мецких, а по истребителям — так, наверно, даже и больше.

—  Да, наши потери были больше. Я, конечно, мог бы сказать, что наше командование исходило из прин­ципа «на Руси народу много», но это будет неправдой. Или полуправдой.

Смысл в нашей тактике был. Что самое ценное в бомбардировщике? Самое ценное в бомбардировщи­ке — это бомбы. Бомбардировщик создан ради одно­го — в нужное время и в нужном месте нанести бомбо­вый удар, чем решить исход наземного боя в нашу пользу. Все остальное вторично.

А что прежде всего дает бомбардировщикам воз­можность нанести эффективный бомбовый удар? Пре­жде всего — это строй. До тех пор пока бомбардиров­щики сохраняют строй, они имеют возможность для на­несения эффективного бомбового удара. Отсюда и задача истребителей прикрытия — сделать все, чтобы бомбардировщики сохранили строй.

—  То есть, если я понял правильно, тактика на­ших истребителей и была рассчитана на то, чтобы ударные машины ни в коем случае не потеряли строя?

—  Совершенно верно. Пойми, истребителям сопро­вождения никто не ставит задачу «прикрыть бомбарди­ровщики». Это так просто говорят (хотя, конечно, с военной точки зрения это неправильное выражение). Задачу ставят на «истребительное обеспечение бомбо­вого (или бомбоштурмового) удара». Главное — удар.

Вся наша тактика непосредственного прикрытия и решала основную задачу — сохранить строй ударных машин. И поверь, против немецкой тактики индивиду­альных атак наша тактика работала очень хорошо. Бы­вало, несли наши штурмовики потери, но строй сохра­няли всегда. Поэтому и удар наносили всегда, пусть и ослабленный, но наносили. А вот немецкая тактика на­нести удар позволяла далеко не всегда.

Точно так же и истребителям, прикрывающим пе­редний край или районы скопления войск, никто не ста­вит задачу «сбивать бомбардировщики», им ставят за­дачу на «отражение бомбового удара». Как истребители будут отражать этот удар, уже зависит от обстановки, мастерства, выделенных сил и многого другого. Глав­ное — не допустить бомбового удара по своим войскам или прикрываемым объектам.

Хорошо, если при отражении удара будут сбиваться бомбардировщики противника, — это самый лучший вариант.

Можно удар отразить и без сбивания ударных ма­шин. Такое бывает чаще, хотя это похуже первого ва­рианта, но вполне допустимо. Надо либо расстроить строй, либо вообще не допустить «бомберы» в район бомбометания.

Единственно, что недопустимо, — это позволить ударным самолетам противника нанести удар. Если удар нанесен, тебя ничто не оправдает, даже сбитые самолеты. Толку от этих сбитых, если противник все равно все разбомбил?!

И потом, когда мы летали «на прикрытие района», всегда стремились выполнить программу-минимум — разбить строй немецких бомбардировщиков, разогнать их. Собьем — не собьем, это уже дело десятое, но ра­зогнать — всегда.

Уже к первой половине 1944 года немецкая тактика прикрытия ударных машин совершенно перестала ра­ботать. У нас столько истребителей стало, что у немцев просто не хватало сил связать их боем. На каждую под­ходящую группу немецких «бомберов» посты наведе­ния, бывало, нацеливали по 3—4 группы наших истре­бителей, и все с разных сторон. Даже если немцам и удавалось успешно связать боем одну группу (ту, кото­рая прикрывала район), то другие группы к бомбарди­ровщикам подходили беспрепятственно.