Земля! Наверно, ни один мореплаватель древности не произносил это слово с таким восторгом, как я. Это безусловно Земля!

Окончательно убедился в этом сегодня утром. Перед завтраком я отправился к небольшому озеру, плескавшемуся у подножия горы. Нога болела меньше, и я решился наконец подняться наверх. Когда взобрался на голую вершину, у меня перехватило дыхание. И не от усталости, хотя гора довольно высока, а от красоты и знакомости распахнувшихся далей. Земля!.. Мне кажется даже, что передо мной ландшафты, характерные для Среднего Урала. Кругом зеленеют лесистые увалы, подернутые тонким утренним туманом. Куда ни кинь взгляд — холмится застывшее каменное море с гребнями шиханов на волнах-вершинах…

Но какой сейчас век? Во всяком случае, не мое двадцать первое столетие. Тогда леса на Урале рассекались высоковольтными линиями и автострадами, а в воздухе стоял почти беспрерывный гул от пролетающих в поднебесье лайнеров. Нет, это и не двадцатый и даже не девятнадцатый век: я не заметил ни одного заводского дымка, ни одного телеграфного столба. Может, попал на совсем старый Урал? Судя по незатоптанной, девственной природе и заброшенной охотничьей избушке, сейчас вероятнее всего конец семнадцатого или самое начало восемнадцатого столетия.

Я сидел на согретом солнцем камне, любовался далями и размышлял о странных капризах реки времени, носившей меня на своих волнах из эпохи в эпоху и забросившей сейчас на этот свой живописный и пустынный берег.

В «моем» двадцать первом веке я побывал туристом во многих странах. И прекраснее Урала ничего не видел. Вот и сейчас засмотрелся на гранитные палатки, возвышающиеся шагах в тридцати от меня. Глядя на изогнутые столбы, причудливые выемки и карнизы, невольно подивился искусству природы, отчеканившей этот шедевр из гранита. Миллионы лет назад, в пору юности Уральского хребта, здесь, вероятно, была одна из высочайших гор. Снежная вершина ее купалась в облаках. Шли тысячелетия. Природные силы вершили свою неторопливую, но сокрушительную работу. Резкая смена температур, движение мощных ледников постепенно сглаживали рельеф. Высокая гора превратилась в лесистый перевал, а от пронзающей тучи вершины сохранилась лишь вот эта гранитная гряда. Над ней и сейчас продолжают затейливую, но уже более тонкую работу шумные вьюги и весенние потоки, свистящие летние ливни и ветер-ювелир.

Неутомимый ваятель — вечность…

Замечтавшись, не заметил, как стал свежеть ветер. Надвигался грозовой дождь. Я вздохнул и встал с камня. Надо идти в хижину.

Спускаясь с горы, глядел, как под ветром все сильней колышутся верхушки сосен, слушал волнами накатывавшийся шум тайги — ее великий океанский гул. А бескрайние дали с зелеными горами и белопенными барашками скалистых гряд на вершинах еще сильней напомнили штормовое море.

…Так и не удалось сегодня написать об Электронной эпохе ни строчки. Утром я сделал открытие, которое меня ошеломило. До самого вечера ходил сам не свой, не зная, что и подумать.

Поев на завтрак ухи — сытной, пахнущей дымком, но изрядно надоевшей, — я решил прогуляться к полюбившемуся мне горному перевалу. Опираясь на палку, поднялся на каменистую вершину. Снова передо мной раскинулись неоглядные всхолмленные дали, повитые утренним туманом. И снова зашевелились печальные воспоминания о навсегда потерянном двадцать первом столетии.

Однако сейчас к этим воспоминаниям примешивалось какое-то тревожное чувство, ощущение чего-то пугающе знакомого. Но чего? Я сидел на камне лицом к югу. Справа, разрезая темные хвойные леса, пролегла светлая полоса березняка. Нескончаемой лентой тянулась она с севера на юг. Вот этот геометрически правильный коридор березняка и не давал мне покоя. Откуда он здесь, в нехоженых дремучих лесах? Мог ли он образоваться естественным путем? И внезапно у меня вспыхнула одна смутная догадка.

Решив проверить ее, спустился по правому склону горы — более крутому и обрывистому. Вошел в широкий березовый коридор. Здесь было больше солнца, чем в глухом ельнике. Высокие и гладкие стволы берез светились, как свечи. Я опустился на колени. Поднимая траву, продвигался вперед и ощупывал землю, пока не наткнулся на… железобетонную плиту! Такие квадратные плиты служили обычно фундаментом для металлических опор высоковольтной линии.

Забыв о боли в ноге, вскочил и испуганно огляделся. Я был потрясен не меньше, чем Робинзон Крузо, обнаруживший на своем необитаемом острове следы чужих ног.

Все еще сомневаясь, снова встал на колени и, ползая вокруг плиты, рвал траву и копал землю — то палкой, то просто руками. Я нашел то, что искал: обломок ажурной мачты-опоры. Краска давно облупилась, оголенный металл покрылся слоем шершавой ржавчины.

Да, теперь уже ясно: здесь когда-то, быть может, сотни лет назад проходила высоковольтная линия. На Урале в мое время таких линий было особенно много. Мне даже на миг показалось…

Я сел на траву и, протянув глухо ноющую ногу, стал не торопясь поглаживать ее. Это занятие меня немного успокоило.

Еще раз внимательно огляделся, и местность снова показалась мне удивительно знакомой. По-моему, я был здесь с ребятами после окончания школы.

И вдруг на экране моей памяти ярко вспыхнул тот солнечный июньский день. С рюкзаком за спиной я шагал вместе с ребятами по тропинке, протоптанной туристами и грибниками. Да, отлично помню: мы шли по этой широкой просеке. Только вместо берез упругим ковром расстилалась трава, а по бокам шумели медноствольные сосны. По густо-синему небу медленно плыли тугие белобокие облака. Над головой, запутавшись в толстых витых проводах, свистел ветер. Через каждые двести метров нас встречали, поблескивая серебристой краской, празднично, почти феерично красивые решетчатые опоры высоковольтной.

Немного южнее, как мне помнится, просеку пересекала шоссейная дорога. Прихрамывая, я пошел туда и вскоре увидел то, что осталось от дороги, — прямую полосу колючего кустарника. В основном малинника и шиповника. Я долго копал палкой под корнями одного куста и наткнулся на слой гравия. Выковырнул даже чудом сохранившийся кусок асфальта.

Когда-то, в мое время, здесь кипела жизнь. Тонко завывая, стремительно проносились электромобили, шелестели автобусы на воздушной подушке. А в облаках рокотали воздушные корабли. Во все эти шумы вплеталась струнная музыка высоковольтной… Где все это?.. Сейчас только птичьи свисты да невнятный говор леса нарушали первозданную тишину.

В глубокой задумчивости побрел я к хижине, поросшей мхом и давно покинутой людьми. Людьми какого века? Двадцать второго? А может быть, более поздней эпохи…

Но где же люди? В голове теснились беспорядочные мысли. Что могло случиться? Человечество на гигантских кораблях покинуло Землю? Замерли заводы, дороги затянулись кустарником, на месте рухнувших городов выросла крапива и полынь… Что и говорить, страшная картина! Но почему, в чем причина?..

По пути я еще раз взобрался на вершину горы. На минуту снова ощутил прилив уверенности: нет, не могли люди покинуть планету, прекрасней которой нет на тысячи световых лет вокруг!

Над низиной слева парил чибис и человеческим голосом печально вопрошал безлюдье: «Чьи вы? Чьи вы?» Уверенность моя растаяла, как дым. Я глядел на бесконечные зеленые просторы, и тоска теснила мне грудь. Где вы, люди? Где?

Что же случилось с родной планетой? С началом космических перелетов одной из самых грозных и коварных опасностей стала биологическая — опасность случайного занесения инопланетной инфекции. Может быть, это? По Земле ураганом пронеслась неведомая эпидемия, поразившая людей?

Возбужденное воображение мигом нарисовало страшную картину: горстки уцелевших в панике бегут из городов. Одичав, бродят, кочуют по лесам. На обломках старой материальной культуры, на руинах возникает примитивное общество. Все начинается сначала, как в древнейшие времена. Сизифов труд человечества… Войны, деспотические режимы и восстания, снова войны…