Рэйс, наш шериф, разумеется, знал, кто были эти двое. Но напрямую ничего сделать не мог. "Этого больше не случится!" — передал слова своего шефа помощник шерифа, зайдя к Розмари утром. А Рэйс по телефону сказал ей, что "поговорил с этими парнями". И она, похоже, была этим вполне удовлетворена.
— А я бы ни за что не успокоилась! — сказала я Анталу, услышав об этом. Я думала о том, как, должно быть, страшно одинокой женщине ночью в таком мрачном месте среди болот и дюн.
— По правде сказать, я бы тоже предпочел, чтобы их посадили в кутузку, — сказал Антал. — Тим считает, что вмятину на крыле вряд ли удастся исправить, а ближайшее место, где можно было бы купить новое крыло — это Сан-Франциско, да и то если Тиму удастся связаться со своим приятелем, который торгует подержанными итальянскими автомобилями и запасными частями к таким автомобилям. Хотя Рэйс уверяет меня, что сколько бы ремонт моей машины ни стоил, все будет выплачено из страховки. Он говорит: считайте это просто дорожным происшествием. И очень не советует подавать на этих типов в суд, потому что это может обернуться большими неприятностями. А мне, конечно, ни к чему ссориться с шерифом. Хотя есть у меня одна детская мечта… Очень бы мне хотелось, чтобы "большие неприятности" обрушились на голову именно этих двух дерьмецов!.. Да и с какой стати…
Он не договорил, только руками бессильно развел.
Ну почему всяким наглым скотам все всегда сходит с рук?! Ведь Сила далеко не всегда права. Совсем наоборот. Но Антал не грозился и не ныл попусту, и я восхищалась его терпением и мужеством. Я так ему и сказала, а он в ответ лишь молча посмотрел на меня из-под ресниц через сине-зеленые пластмассовые «глубины» столика долгим, вопросительным взглядом.
В общем, в тот вечер он пришел обедать ко мне на Кларк-стрит, и мы выпили «Бароло», несколько бутылок которого я хранила в кладовке уже года два ради какого-нибудь стоящего случая, а потом стали заниматься сексом — сперва очень осторожно лаская друг друга, а потом переходя ко все более решительным действиям.
Ночевать он у меня не остался. В Клэтсэнде существует серьезная проблема слухов и дурной репутации.
К тому же, хотя мы об этом и не сказали ни слова, но оба мы привыкли жить и спать одни. Зато он сказал, что ему было бы неловко оставить Розмари Такет одну на всю ночь в совершенно пустом мотеле, и я даже не пыталась отговорить его. Эти головорезы, конечно же, не стали бы возвращаться туда снова, да еще так скоро, — если они вообще собирались туда возвращаться (и все же помощник шерифа Рэйса, как рассказывал мне позже Антал, всю ту неделю каждую ночь сторожил подъезды к мотелю на своем стареньком "Форде"). Но мы оба решили, что Розмари должна иметь возможность надеяться на защиту со стороны Антала, так что он ушел от меня примерно в час ночи, унеся с собой мой любимый томик стихов. Я стояла на пороге и смотрела ему вслед, а он удалялся от меня по Хэмлок-стрит, потому что, конечно же, ходил пешком, ведь его «Фиат» был совершенно разбит. В моей душе расцветала чудесная, радостная, теплая, в высшей степени романтическая любовь к этому замечательному человеку, к этому храбрецу — к моему герою! Антал миновал освещенный фонарем перекресток на Мейн-стрит и исчез в летних сумерках. Море за дюнами длинно и мощно гудело.
Сердце мое было полно любовью, как у пятнадцатилетней девчонки. Да, истинная любовь всегда прекрасна!
Истинная любовь продолжалась у нас несколько недель — примерно до конца лета. Кроме той, самой первой ночи, я с особым удовольствием вспоминаю еще вечера, которые мы проводили в книжной лавке. Теперь я имела полное право сколько угодно перебирать его книги, сортировать их и расставлять на полках по-своему вкусу, а иногда даже оценивать их. Собственно, я начала это делать сразу. Не каждый вечер, но по крайней мере раза два в неделю. Антал закрывал магазин, и тут же заявлялась я с ужином в корзинке для пикника.
Вино покупал он — не «Бароло», конечно, но вполне хорошее недорогое «Кьянти» или «Фраскати» у миссис Хэмблтон, винный погреб которой, к моему удивлению, оказался укомплектован со знанием дела. Мы ужинали прямо за прилавком, слегка его расчистив, а потом разбирали книги — и только что купленные, на которые возлагали особые надежды, и старые, которые уже и продать-то было почти невозможно; мы читали друг другу вслух большие отрывки, мы спорили, ссорились и соглашались, а потом расставляли книги но полкам и неторопливо брели ко мне домой в долгих летних сумерках, которые заменяют ночную тьму, — собственно, и пройти-то нужно было всего два квартала; обычно Антал уходил от меня только перед рассветом.
Однажды, вместо того чтобы ужинать в магазине, мы купили «хот-доги» и устроили пикник на берегу: разожгли костер из плавника и сидели у огня, слушая море.
Но это было только однажды. Уже на следующий день мы снова вернулись в магазин и ужинали среди книг и слов — в своей естественной среде.
Но сексом мы в магазине никогда не занимались.
Мы оба, разумеется, считали это совершенно непристойным и недопустимым.
Стоял конец августа, подул северо-восточный ветер, море днем было ослепительно синим, а ночное небо казалось тяжелым от огромных звезд. У меня стало все чаще возникать знакомое чувство — я обычно испытываю его под конец лета: я как будто оглядываюсь назад и вижу яркие и короткие летние месяцы, словно тропические островки за кормой своего корабля, а впереди громоздятся мрачные серые валы, затянутые тучами небеса — никем не нанесенные на карту моря и океаны осени. И в такие дни мне всегда хочется завершить то, что завершить необходимо. Возможно, именно с этим неосознанным желанием я вышла из дома и направилась в гости к Анталу — в мотель "Эй, на судне!". Я часто, причем совершенно непроизвольно, искала способ как-то завершить всю эту историю, сама, пожалуй, не понимая, что делаю, пока не очутилась перед воротами мотеля.
Антала я, разумеется, предупредила о своем приходе.
Была как раз среда, которая в таких приморских городках, как Клэтсэнд, считается чем-то вроде второго воскресенья. Я предполагала, что мы прогуляемся по берегу до Рек-Пойнт, но тут увидела, что Антал сидит с Розмари Такет в садике под жаркими еще лучами солнца, овеваемый чудесным прохладным ветерком. Собственно, «садик» представлял собой овальную, посыпанную гравием площадку, довольно обильно поросшую сорными травами и окруженную той самой подъездной дорожкой, на которой задавили Боба Такета и искалечили «Фиат» Антала. В «садике» стояли два старых жалких парусиновых шезлонга и два неудобных пластмассовых кресла. Антал возлежал в шезлонге, а Розмари сидела рядом на кресле. Я раньше никогда не видела, чтобы Антал надевал темные очки; в них он выглядел мрачным и похожим на Леонарда Вулфиша ‹Имеется в виду американский писатель Марк Леонард Коллинз, автор книги "Волчье веселье юмор в американской литературе первых переселенцев" (Wolfish Festivity The Humour of American Frontier Literature, 1980).›.
Розмари выглядела как обычно, но по ее разговору — а говорила она о выплатах по социальному страхованию — я поняла, что она значительно старше, чем я думала: ей, видимо, было уже за шестьдесят. Просто крашеные волосы всегда вводят меня в заблуждение. Она была довольно по ч ной, но крепкой, с упорным жестковатым взглядом и приятно-банальными манерами здравомыслящей женщины. Глаза у нее оказались очень светлыми, ясными; то-то в них было такое, отчего я вдруг вспомнила ковбоев, которых было много во времена моего детства в Кламат-Фолс, и то, как эти ковбои смотрят: словно мимо тебя.
Розмари сообщила мне, что дела у нее понемногу наладились, и теперь в мотеле "целая толпа" постояльцев, приехавших в последние несколько выходных. Одна "очень милая семья" жила у нее уже целую неделю в домике номер три (сидя в шезлонге рядом с Анталом, я видела, как он закатывает от нетерпения глаза, скрытые черными очками). Розмари сказала, что теперь, наверное, сумеет как-то продержаться до решения вопроса о страховых выплатах. А там посмотрим, сказала она. Но было бы замечательно — верно ведь? — если б можно было нанять кого-нибудь, чтоб помогал по хозяйству.
