Он выбрал себе ложбинку в дюнах, откуда ему был виден только океан, но не пляж. Крики и смех, доносившиеся издалека, заглушал глухой рокот волн. В дюнах было, пожалуй, жарковато, хотя и туда залетал морской ветерок, качая травы, очень похожие на перья неведомых птиц. Минут через двадцать Уоррен понял, что либо он получит солнечный удар, либо ему нужно раздобыть где-то шляпу с широкими полями.

Еще проходя по городу, он заметил на Еловой улице небольшую аптеку. Он снова вскарабкался на дюны, перебрался через них и пошел по широкой песчаной дороге, шедшей меж дюнами и передним рядом домов.

Наверное, дома, выходящие прямо на пляж, пользуются здесь наибольшим спросом, и даже в таком городишке цена будет приличной. Хотя это очень неплохое вложение капитала, особенно теперь, когда калифорнийцы один за другим скупают участки на южном побережье. Уоррену и в самом деле приглянулись некоторые домики, стоявшие вдоль песчаной дороги, и все же это были такие дома, которые обычно способны купить себе лишь самые обычные небогатые пенсионеры. Да, это не слишком подходящее соседство…

Зато девушка за кассой в небольшой аптеке, где продавались также сувениры, открытки и дешевые конфеты, была хороша необычайно: темные глаза, рыжие волосы… Она вся будто светилась! Она ничего ему не сказала, но он все время ощущал ее присутствие, пока выискивал в груде весьма неказистых махровых купальных шапочек и панам с широкими полями что-нибудь подходящее, а потом слонялся вдоль полок и стеллажей и читал о защитных свойствах кремов от загара, то и дело поглядывая на нее. Когда же наконец он понес выбранные товары к кассе, она улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. На кармашке у девушки была прикреплена пластиковая черная табличка с ее именем: Ирма.

— А ваши-то веселятся вовсю! — сказала она. — По-моему, это просто прекрасно!

У него прямо сердце упало; упало буквально, физически; чуть ли не на дюйм или даже больше; провалилось куда-то в желудок.

— Я работаю в Салеме, — сухо заметил он.

Это прозвучало довольно странно, и он прибавил:

— А у вас, оказывается, очень милый городок.

Она поняла, что сказала что-то не то, но не догадалась, в чем ее ошибка.

— Да, здесь действительно очень тихо, спокойно, — сказала она. — С вас за все десять долларов. Желаю вам хорошо отдохнуть! Берегите себя!

"Да мне же всего пятьдесят два!" — отчаянно воскликнул в душе Уоррен, но вслух не промолвил ни слова.

Широкополая панама, уложенная в бумажный пакет, была теперь у него в руках, но возвращаться на пляж, где резвилось это старичье, ему расхотелось, и он двинулся на север по Льюис-стрит, потом по Пихтовой улице добрался до Кларк-стрит. Там был небольшой парк, который Уоррен заметил еще после ланча. В этом парке он и решил посидеть, прикрыв панамой лоб и нос.

Он уселся на скамью в пятнистой тени огромных черных деревьев, клонившихся к земле, которые росли тут повсюду. Почему-то он чувствовал страшную усталость и какую-то сонливость. Но ведь в конце концов именно для этого он сюда и приехал — чтобы расслабиться.

Пронзительно орали чайки, хрипло каркали вороны, детские голоса доносились из разных уголков залитого солнцем и заросшего сорными травами городского парка Клэтсэнда. Все это создавало некий монотонный шумовой фон, изредка нарушаемый далекими глухими ударами — должно быть, океанские волны бились о берег и откатывались назад. Из мощных зарослей рододендрона, покрытого пурпурными цветами, вдруг вылетел ребенок. Вылетел в буквальном смысле этого слова. Потом он исчез, но вскоре появился снова и полетел в прежнем направлении. Это было такое замечательное зрелище — летящий в солнечном свете ребенок, — что Уоррен в своем усталом отупении решил воспринять это просто как данность.

Второй ребенок, побольше, в красно-бело-синей майке для регби тоже перелетел через заросли рододендрона и резкими нырками, точно ласточка, двинулся по воздуху в том же направлении.

Уоррен легонько вздохнул и встал. Он не спешил.

Третий ребенок проплыл мимо него, когда он шел через заросшую травой лужайку, чтобы заглянуть за зеленую стену рододендронов.

Власти Клэтсэнда давно уже построили площадку для скейтбордистов — цементный овал с круто поднимавшимися вверх стенами и по форме напоминавший цифру 3, — и детишки один за другим взмывали над этой стеной с легким грохотом и пристукиваньем, пролетали по воздуху и тут же ныряли вниз, точно ласточки с утеса.

Уоррен довольно долго наблюдал за ними, пребывая в полном и совершенно идиотическом оцепенении сонного, разморенного жарой человека. Летающие дети были прекрасны и молчаливы. Они летали, опускались на землю, обходили площадку по траве, держа скейтборд под мышкой, и становились в очередь, чтобы снова взлететь.

Один мальчик остановился рядом с Уорреном; доска торчала у него под мышкой, но в очередь он вставать не спешил.

— Должно быть, здорово, да? — тихо и серьезно спросил его Уоррен.

— Забава для малышни! — сказал мальчик.

И тут Уоррен понял, что этот мальчик года на два старше тех, что летают сейчас, а может, даже и года на четыре-пять. Уже не ребенок, а подросток, юноша!

— Они не любят, когда мы площадку захватываем, вот и приходится ждать, — терпеливо пояснил подросток. На Уоррена он ни разу не взглянул — чего ему на него смотреть? — и больше ничего не прибавил. В тени рододендронов сидели еще подростки, ожидая своей очереди.

Уоррен стоял и смотрел на летающих детей, пока от жары у него не начало стучать в висках. Тогда он медленно побрел назад, в мотель. Миссис Бриннези возилась перед домиками, выдергивая крохотные сорняки из ящиков с ноготками и бархатцами.

— На пляже для вас сейчас слишком жарко, да? — спросила она с улыбкой, снова как бы завидуя ему, и он ответил:

— Да, жарковато, — хотя она прекрасно видела, что он пришел совсем не с той стороны, где пляж.

Он заметил, что та милая дама, которая тогда пригласила его за свой столик, входит в номер 16, и поклонился ей. Она улыбнулась:

— А, это вы! Добрый день! Как вам тут? Весело?

— Да, очень хорошо, — сказал, сдаваясь, Уоррен. — А вам?

— О да! Но только на пляже сегодня слишком жарко.

— Я ходил в парк. Смотрел, как дети на скейтбордах катаются.

— Ах, какая дрянь, эти скейтборды! — сказала она с искренней уверенностью, что он с ней заодно. — Налетят сзади, ты и понять ничего не успеешь, а тебя уже с ног сбили! Эти дурацкие доски запретить следует! Особым законом!

— Да, наверное, — вяло откликнулся Уоррен. — Ну, доброго вам дня! — и он поспешил скрыться за дверью своего домика.

— О да, конечно! И вам того же! — крикнула она ему вслед. — И главное — берегите себя!

Из пласта глины толщиной в четверть дюйма Джилли вырезала прямоугольники для боковых стенок, а также заднюю стенку и фасад — квадратики, сходящиеся кверху «домиком». Глина напоминала масло, когда в него сахар вбиваешь — густая и зернистая. Специальный ножик для разрезания пласта выглядел в толстых пальцах Джилли совсем маленьким, но двигался уверенно и прямо, под нужным углом, делая очень точный и очень тонкий надрез.

Кончиком ножа она вырезала в боковой стене довольно низкое оконце, затем еще одно, маленькое, в задней стене почти под самой крышей и дверь в передней стене. Потом отщипнула от большого куска небольшой кусочек глины и старательно размяла его, превращая в некое неровное основание, «землю», на которой по очереди воздвигла стены, прочно соединив углы смоченными в воде пальцами, а потом еще разок пробежав мокрыми пальцами по шву. Фронтон был вставлен последним и точнехонько вошел в отверстие между боковыми стенами. Теперь на измазанной глиной вращающейся подставке стоял настоящий (только без крыши) домик трех дюймов в длину и двух в вышину.

Племянницы оставили ей немного формовочной глины; комок лежал у нее в ящике письменного стола, и она время от времени отщипывала от него по кусочку и лепила маленьких зверюшек, какие-то странные морды и прочую ерунду, а потом снова скатывала свои «изделия» в комок и возвращала обратно — в тот же маслянистый ком, что лежал в ящике стола. Джилли было немного стыдно играть в такие детские игры и лепить такие по-детски уродливые фигурки, но шить она ненавидела, а от чтения ее уже тошнило. И она все время вспоминала те крошечные глиняные домики, что видела однажды в Чайна-тауне — коричневые и очень хрупкие.