По губам Ванессы скользнула тень улыбки.

— Он был неисправимый женоненавистник, — признала она с нежным неодобрением.

— И все же принял на должность дворецкого женщину, которой не исполнилось и двадцати?

На этот раз Ванесса не оцепенела при этом деликатном зондировании.

— Я просто оказалась в нужном месте в нужное время. И по весьма неприятным, если не сказать грязным, причинам. Его предыдущий дворецкий умер, прослужив у него около сорока лет. Думаю, он не мог примириться с мыслью, что его место займет другой мужчина, и потом, как мне кажется, я пробуждала в нем дух рыцарства…

— Зачем вы это говорите?

У нее немного покривились губы.

— Он жалел меня… — Она почти забыла, с кем разговаривает, но пришла в себя, почувствовав, как он внезапно насторожился; отблеск света в стеклах его очков сверкнул как сигнал тревоги. — В то время я была без работы, вежливо объяснила она.

— Ну, во всяком случае, он позаботился о том, чтобы вы не потеряли это место, — заметил Бенедикт. — Я получил наследство с условием, что буду пользоваться услугами имеющегося дворецкого по меньшей мере в течение пяти лет с момента официального утверждения завещания… если только указанный дворецкий по своей воле на откажется от выполнения своих обязанностей.

При этом сообщении глаза и рот Ванессы округлились от изумления. Затем ее охватил порыв гнева, и она огрызнулась.

— Но тогда, в первый день… вы же угрожали, что избавитесь от меня, потому что я женщина!

— Не правда. Я просто предположил, что вам не будет так же легко работать со мной, как с судьей, и лучше бы вы поискали другое место. И, думаю, я тогда назвал вас другим словом — «девчонка».

— Ничего вы не предполагали, а намеренно оскорбляли меня, — с горечью вспомнила Ванесса. — Вы намекали, что я не смогу выполнять свои обязанности из-за своего пола, и подразумевали, что я получила эту работу, оказывая каким-то образом влияние на дряхлого старика. Судья не был дряхлым, и вы знали это, поскольку адвокат, должно быть, совершенно ясно дал вам знать, что завещание имеет законную силу. Вы просто пытались вынудить меня бросить работу! — в сердцах вскричала она. — Ну, так я рада, что отказалась!

Ни за что на свете она не призналась бы ему, что ее удержала трусость, а не стремление доказать, что он ошибается. Даже его скользкие намеки не смогли заставить ее покинуть эту безопасную нору, которую она для себя вырыла. Уайтфилду была нужна она, и ей был нужен Уайтфилд. Здесь ее знали только по имени и по работе, но не по ее репутации.

— Но я была совсем не девчонка! — сердито закончила она, полная решимости противоречить ему во всем. — Мне было двадцать, и я всегда выглядела старше своего возраста. — В этом крылась ее погибель — спокойный независимый вид в сочетании с возвышающимся, как Эверест, телом представляли для определенного типа мужчин вызов хотя бы потому, что зрелище было столь величественное. Такое великолепное одиночество просто необходимо было покорить…

— Но мне вы показались именно долговязой, неуклюжей девчонкой, медлительной, как дождливая неделя, угрюмым подростком с привычкой мерить меня таким взглядом, как будто я какая-то низшая форма жизни. Не удивительно, что мне не хотелось, чтоб вас мне навязали! И почему, вы думаете, я не стал и дальше пытаться избавиться от вас? Если смотреть со стороны, вы особенно не суетитесь, а работа всегда выполнена, и в доме всегда все в порядке, как в хорошо налаженном механизме… Если бы у вас не было таких потрясающих способностей, я бы никогда не доверил вам надзор за реставрацией дома. И вы оправдали это доверие…

Ванессе вдруг подумалось, что его мнение о ней изменилось бы, если бы он узнал о ней правду… не только о вчерашней ночи, но обо всей этой отвратительной истории, побудившей судью предложить ей работу, и о ее постыдном бегстве из Англии.

Как бы он реагировал, если бы она сейчас выложила ему все начистоту? Скорее всего, испытал бы шок, ужас, отвращение. Все это она уже видела раньше, со стороны людей далеко не таких привередливых, как Бенедикт Сэвидж, людей, считавшихся ее друзьями.

— Я подумал, пора поставить все точки над «i», чтобы я перестал чувствовать себя здесь посторонним.

— Посторонним? — Ванесса не смогла удержаться от раздражения. — Не будьте смешны, — заявила она своему хозяину. — Дом принадлежит вам, и вы не можете быть чужим в собственном доме.

Лицо у него передернулось от мрачной усмешки.

— Разве?.. Но ведь по-настоящему это не мой дом, не правда ли?.. За последние пять лет я вряд ли задерживался по одному и тому же адресу дольше месяца.

Ее поразила тоскливая нотка, прозвучавшая в его иронических словах, но она тут же удержала себя от невольного сочувствия. Господи, ведь этот человек — миллионер, у него есть все, что только можно пожелать, а он имеет нахальство на что-то жаловаться! Вокруг полно людей, живущих в хижинах и халупах, а он, пожалуйста, плачется, что у него слишком много домов!

— Это вы, — продолжал Бенедикт, — создали домашний очаг в этом доме, и именно вам он обязан жизнью, на нем отпечаток вашей личности…

Ванесса была ошеломлена при мысли, что ее привязанность к дому может стать мишенью для насмешек других. Это было одновременно и ее секретом, и глупой прихотью. С холодным, неподвижным взглядом она начала отрекаться от своей слабости.

— Мне нравится наблюдать, как дом восстанавливается в его былом великолепии, но я всего лишь присматриваю за ним, и все. Я только выполняю ваши распоряжения… Сегодня утром я разрешила прийти некоторым членам общества любителей истории. Вы ведь сказали, что не против, чтобы они осмотрели дом в обмен на доступ к имеющимся у них документам по его истории. Они могут здесь побродить?

Это не вызвало у него особого энтузиазма.

— Среди них будет мисс Фишер?

— Собственно говоря, да, — с невинным видом ответила Ванесса. Эта безостановочно щебечущая пожилая леди, старая дева, была неравнодушна к неуловимому новому владельцу Уайтфилда и стала бы страшно ему надоедать, если бы узнала, что он вернулся.

— В таком случае, я на пару часов уеду покататься на «дюзенберге», поспешно проговорил он. — Мы обойдем дом после завтрака. Разумеется, если это не помешает вашим планам.

— Конечно, сэр, — послушно пробормотала Ванесса со вздохом облегчения в душе, вновь обретя возможность держаться в безопасной тени.

— И не говорите ей, что я здесь. — Он сердито посмотрел на нее.

— Конечно, сэр.

— Это не женщина, а банный лист.

— Неужели, сэр?

Он свирепо взглянул на ее невозмутимо вежливое лицо.

— Вы что, смеетесь надо мной, Флинн?

— Нет, сэр, — ровно солгала она.

— Хорошо. Потому что своим служащим я могу многое позволить, в том числе и неподчинение — если они хорошо выполняют свои обязанности, но не терплю, когда надо мной смеются.

Это определенно был приказ.

— Никто не смеется, сэр, — рассудительно пробормотала Ванесса.

Она и раньше это за ним замечала — то, что он мало смеется; именно поэтому у нее сложилось впечатление, что мистер Сэвидж несколько бесцветен как личность. Даже чересчур добродушный, он редко вел себя непосредственно. Улыбка у него была не выражением теплоты, а скорее напоминала циничную ухмылку. Казалось, мало что могло его удивить…

За исключением сегодняшней ночи. Сюрприз застал его врасплох. В результате — эта заметная потеря его нечеловеческого самообладания; интересно, насколько он потерял контроль над собой вчера ночью, когда его удивление было наверняка еще больше! Она судорожно сглотнула, крепче ухватившись за простыни, сохранившие ее следы, и стараясь подавить вновь подступающую панику. Неужели на лице Ванессы так прямо и написано чувство вины, которое она испытывает?

Очевидно, нет, потому что хозяин уже отходил от нее, потирая подбородок с тем же выражением мальчишеского нетерпения, которое она заметила у него в библиотеке. Девушка поняла, что он уже занят мыслями о полученном ко дню рождения подарке, которым до сих пор не смог заняться.