Он повернулся, намереваясь взять из ванной свой купальный халат, но тут раздалось приглушенное жужжание радиотелефона. Каким бы усталым он ни был, не мог не откликнуться на призывный сигнал технического властелина, посылаемый им своему рабу. Обойдя кровать, он подошел к кейсу и вынул из него дребезжащее устройство.

— Ну что, ты еще дома?

Мужчина машинально провел рукой по ежику коротко остриженных волос, узнав неподражаемый тягучий американский акцент своего друга и коллеги.

— Да, Дэйн, просто… не поверишь, что я обнаружил!

В ушах у него зазвучал характерный ленивый смешок Дэйна Джадсона.

— Ну и что ты о ней думаешь? Я умею выбирать, да? Бен, ты когда-нибудь видел такое великолепное создание, а?

Бенедикт резко обернулся и недоверчиво уставился на женщину, лежащую на кровати.

— Она… я… так это ты все устроил? — запинаясь, проговорил он.

Его друг рассмеялся, и Бенедикт различил слабый звон бутылки о стакан.

— Угу. Ты потерял дар речи, а? Я знал, что когда-нибудь это сделаю. Мне бы ужасно хотелось оказаться рядом, чтобы увидеть твое лицо, но я застрял здесь в Веллингтоне до будущей недели.

— Но какого черта?..

— С днем рождения, приятель! — Слышно было, как он пьет за свой тост.

Бенедикт закашлялся, когда до него наконец дошло, в чем дело.

— Так вот как ты представляешь себе подарок ко дню рождения? Ради Бога, Дэйн!..

— Не беспокойся, друг, получай удовольствие и ни о чем не волнуйся. — В своем ликовании Дэйн не так истолковал его возглас. — Тебе совершенно не нужно задумываться об этом серьезно, она пробудет у тебя только уик-энд. Я обещал, что ты возвратишь ее в полном порядке, так что обращайся с ней, как настоящий влюбленный… Тебе нужно немного развеяться и, поверь мне, эта малютка быстро возродит тебя. Проведешь с ней пару дней и опять почувствуешь себя восемнадцатилетним…

— Боюсь нарушить твои юношеские фантазии, Дэйн, но вернемся к реальности: разве в наши дни это небезопасно?

Дэйн жизнерадостно захохотал.

— Боишься получить сердечный приступ от возбуждения? Брось, Бен, разве я мог бы подарить тебе что-то, что могло бы тебе навредить? Поверь, здесь не о чем беспокоиться. Ее как следует проверили снаружи и внутри, она в отличном состоянии…

— Бога ради! — Бенедикт почувствовал, как запылало его лицо от смущения за женщину, которая, очевидно, или первоклассная девушка по вызову, или же любительница заниматься сексом с совершенно незнакомыми людьми. Он знал, прошло довольно много времени с тех пор, как он имел дело с женщиной, но он был так поглощен работой, что никогда не беспокоился о своей нерастраченной сексуальной энергии. Не так, наверное, было у Дэйна, чья плотская жизнь была такой же активной, как и его эксцентричное чувство юмора. — Дэйн…

— Не нужно меня благодарить, приятель, — прервал тот, весело заканчивав разговор. — Развлекайся! Только помни, в понедельник утром все кончится…

Выключив телефон и неловко положив его на тумбочку у кровати, Бенедикт почувствовал, что на него накатила еще одна волна усталости. Он с трудом старался не закрывать опускающиеся веки, устало раздумывая, что же предпринять.

В доме было полно других кроватей, однако его чувство собственника было особенно острым в отношении именно этой.

Он заметил, что роскошная незнакомка — его подарок ко дню рождения, хоть и растянулась на кровати, но на самом деле занимала лишь немногим больше ее половины. Он посмотрел на ее откинутую в его сторону руку, на длинные тонкие пальцы, безвольно свесившиеся с другого края кровати. Кончики пальцев почти касались его колена. Осторожно взяв ее за запястье, Бенедикт приподнял безжизненную сонную руку и уложил вдоль туловища. Теперь свободное пространство манило его прилечь.

Златовласка продолжала спать. Сон ее был поразительно тих и спокоен, только замедленное и чувственное дыхание волнами поднимало эту прекрасную спину. Она даже во сне выглядела чрезвычайно эротично. Бенедикт поймал себя на мысли, будет ли эта женщина так же сладострастно предаваться любви, как она отдавалась сну.

Его притупленные чувства слегка пощекотало пробудившееся мужское любопытство, а ранее испытанный гнев ушел при мысли, что ему нужно всего лишь разбудить ее, чтобы это проверить. Интересно, эти пушистые волосы такие же мягкие, какими кажутся? Натуральный ли это цвет? Неужели и спереди она выглядит так же бесподобно, как и со спины? Он заметил, что мышцы у нее хорошо развиты, хоть они и были расслаблены во сне. Когда она проснется, ее движения будут гибкими и ловкими. Он представил себе, как эта золотая спина выгибается в одном медленном и ленивом ритме с движением его бедер… Сначала он овладеет ею медленно и не спеша… а потом… а потом…

С сожалением и усмешкой он посмотрел на свое недрогнувшее тело. А потом… ничего. Мысленно он, может, и испытывал возбуждение, но утомление было столь велико, что физически он был не в состоянии следовать за своим живым воображением. Если он и окажется сегодня в одной постели с незнакомкой, то будет спать с ней в буквальном смысле этого слова!

Хотя проснуться утром рядом с ней показалось вдруг очень заманчивым.

О да… хорошо отоспавшись, паинька-именинник сможет значительно лучше оценить этот весьма неожиданный и, несомненно, дорогой подарок…

Ванесса Флинн сидела за насухо вытертым, кухонным столом и пила свою первую чашку кофе, когда в кухню ворвался ее хозяин.

Она сильнее сжала чашку, но это было единственной внешней акцией, которая не поддалась ее жесткому самоконтролю. Внутренне же она вся вспыхнула от смущения.

Миссис Райли с удивлением подняла глаза от подноса с завтраком, над которым она трудилась, сидя на скамье из горбыля новозеландского каури.

— Разве вы хотели сегодня позавтракать пораньше, мистер Сэвидж? — спросила она, и при виде этого отступления от заведенного порядка ее пожилое лицо сморщилось с обескураженным выражением. — Но из вашего офиса нам не сообщали, что вы приезжаете вечером, так что, не обессудьте, ничего пока не готово. Я даже не знала, что понадоблюсь, пока Ванесса недавно не позвонила мне…

— Нет, нет… — оборвал ее Бенедикт Сэвидж, отмахнувшись рукой и нахмурившись, посмотрел на поднос, где стоял один прибор. — Спешить не нужно.

Ванесса призвала на помощь всю свою храбрость, когда его взгляд методично обшарил кухню и неохотно остановился на ней.

Она внушала себе, что ее внутреннее смущение не должно проявиться, и ее темно-карие глаза спокойно встретили его взгляд. Сегодня утром, она надела скромную серую юбку до колен и белую блузку с короткими рукавами; влажные каштановые волосы были туго заплетены в аккуратную французскую косичку, на лицо наложен незаметный тональный крем, а губы лишь слегка тронуты рыжеватой помадой, которой она обычно пользовалась, когда была на службе, — слишком мало, чтобы привлечь ненужное внимание к своей особе, но вполне достаточно, чтобы удовлетворить свое женское самолюбие.

Вообще-то у нее было мало оснований для тщеславия. Ростом она была чуть ниже шести футов, но без той гибкой стройности, которая сделала бы ее высокий рост модным. Все остальное, правда, было пропорционально ее внушительному росту, но это служило слабым утешением. Лицо было, мягко говоря, скуластым, подбородок слишком квадратный, рот немного великоват, большие, темные, глубоко посаженные глаза с поволокой придавали ей сонный вид, что, впрочем, являлось полной противоположностью ее необычайно работоспособной натуре.

Она давилась сладким кофе, казавшимся ей горьким под молчаливым пристальным взглядом мужчины, с которым сегодня утром проснулась в одной постели.

За очками в черепаховой оправе его голубые глаза казались непроницаемыми, как обычно. Бенедикт Сэвидж всегда казался ей таким же пунктуальным и упорядоченным, как и архитектурные чертежи, которыми были увешаны стены студии рядом с его спальней.