Через две недели: «Господин Красный мундир – совершенно незаурядная личность. У него блестящий ум, но он никогда не старается извлечь из этого корысть; он отличный рассказчик и на редкость веселый человек. Он преисполнен порядочности, вежливости и ума; одним словом – выдающаяся личность».[132] И далее: «Этот Красный мундир так мил, умен, весел, красив и любезен, так хорош в компании, что Вы правильно сделаете, если полюбите его, даже не встретившись с ним ни разу».[133]

Как может эта пятидесятисемилетняя женщина, эта государыня, умудренная в хитростях политики, так наивно говорить о «порядочности» молоденького мужчины, которого она в приказном порядке уложила с собой в постель? Верит ли она, что он испытывает физическое влечение к ее обветшалым прелестям? Наверное, ей следовало бы хвалить любовника больше за слепую силу, чем за удобную мораль? Можно только удивляться способности Екатерины предаваться иллюзиям в том, что касается любви, во всяком случае – в начале сближения. Чтобы лучше отдаваться, ей хочется верить. Ее, по выражению Массона,[134] всегда окружали поэтическими украшениями. Она и чувственна и чувствительна одновременно. Ей нужно, чтобы рядом был новый, красивый, большой и сильный мужчина, способный удовлетворить ее огненный темперамент, и чтобы он был другом, советником, чудесным собеседником, а порой и ребенком, которого можно утешить и убаюкать. Плотские наслаждения в ней никогда не исключали нежность, дружелюбие, преданность. В ней нет ничего от истерической нимфоманки. Она – удивительно простая и здоровая натура; ей нужен самец для физического равновесия и для более полного духовного раскрытия. Ей нравится мужественность. Женщины редко привлекают ее к себе. Зато стоит мужчине проявить ум и храбрость, она сразу же идет ему навстречу, даже если не намерена сделать из него любовника. Так, когда-то ее очаровал принц де Линь, сейчас она очарована новым послом Франции, графом Луи Филиппом де Сегюром, недавно прибывшим в Петербург.

Тридцатидвухлетний светский человек, производящий на окружающих чарующее впечатление, Сегюр был отобран Верженном,[135] который надеялся с его помощью улучшить франко-русские отношения и подготовить переговоры о торговом соглашении. Екатерину сразу заинтриговал этот человек, который, несмотря на аристократическое происхождение, разделяет демократические взгляды и воздает должное революционерам, противникам его касты. Однажды он, с двумя десятками юношей из дворян, отправился на корабле за океан, чтобы присоединиться к Лафайету и сражаться в Америке. Вернувшись во Францию, он признан всеми как «герой борьбы за свободу» и мечтает, служа королю, добиваться счастья для народа. Эта противоречивая смесь нравится царице. Ведь она сама выбрала швейцарца-республиканца в учителя своим внукам. Порою она еще считает себя государыней с философскими воззрениями. С пером в руках она думает продолжать дело Вольтера. При этом всегда готова одернуть, стоит только кому-нибудь из подданных сделать шаг влево. Вот что пишет она доктору Циммерману: «Я полюбила философию потому, что душою была всегда сугубой республиканкой. Понимаю, что это должно казаться странным, такая закалка души при той неограниченной власти, какую дает мне мое положение, но в России никто не скажет, что я злоупотребила этим… В политике я старалась следовать планам, казавшимся мне наиболее полезными для моей страны и наиболее подходящими для других… В моем лице человечность имеет друга, не изменявшего ни при каких обстоятельствах». И она сочиняет эпитафию для самой себя, по-французски и с юмором: «Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля (2 мая) 1729 года. В 1744 году приехала в Россию, чтобы выйти замуж за Петра III. В возрасте четырнадцати лет составила тройной проект: понравиться супругу, Елизавете и народу. Чтобы добиться этого, она сделала все. За восемнадцать лет тоски и одиночества при живом муже прочла много книг. Поднявшись на трон России, она хотела творить добро и старалась сделать подданных счастливыми, дать им свободу и собственность. Легко прощала и никого не ненавидела. Была снисходительной, жила легко, имела нрав веселый, доброе сердце, душу республиканца, у нее было много друзей. Работа давалась ей легко, она любила быть в обществе и покровительствовала искусствам». Такой она видела себя и хотела, чтобы такой видели ее друзья. Особенно тот, чье мнение для нее было самым важным в ту пору: Сегюр. Беседы с этим человеком приводят ее в восторг. Она расспрашивает его об Америке, о переселенцах-пуританах, о конном походе по прериям Венесуэлы, а также о Версале, о Вольтере, похвалившем ее за стихи, сочиненные в юности, о дорогом Дидро, умершем в 1784 году, о Фридрихе II, скончавшемся в 1786 году, оставив трон тупоумному племяннику Фридриху Вильгельму, о мадам дю Деффан, о Марии-Антуанетте. Скоро Сегюр стал одним из завсегдатаев ужинов для близких в Эрмитаже. Он был непревзойденным в литературных играх. Его коньком было буриме. Однажды ему пришлось придумать с ходу четверостишие, где рифмами должны были быть слова: народ – бьет и скрижали – бежали. Не задумываясь, он декламирует:

Стихи вызвали всеобщее восхищение. Екатерина пишет Гримму: «Лучший поэт Франции – несомненно граф Сегюр. Ныне никого рядом с ним не поставила бы». Потемкину симпатичен этот француз. Мамонов, «Красный мундир», ищет его общества и советов. Екатерина видит в Сегюре скорее друга, чем дипломата. Чтобы выразить ему свое расположение, она велит поставить в театре его пьесу «Кориолан». Эти знаки внимания не остаются без ответа. Сегюр находит Мамонова «выдающимся человеком и внешне и духовно», высоко отзывается о запутанном парадоксальном, проявляющемся рывками, гении Потемкина. О любовной жизни Екатерины он написал деликатнейшее суждение: «Вполне можно снисходительно закрыть глаза на ошибки женщины – великого человека, раз она даже в своей слабости проявляет столько самообладания, столько мягкости и великодушия. Очень редко встречаются в одном человеке неограниченная власть, ревность и умеренность; такой характер может осудить только бессердечный, только владыка, не знающий слабостей». Посол Франции гораздо резче отзывается о великом князе Павле, чей неуравновешенный характер представляется ему опасным для будущего России. «Никогда, – пишет он, – не встречал я человека легкомысленнее, трусливее, капризнее, одним словом, полностью не способного сделать кого-нибудь счастливым, в том числе и себя… Навязчивой идеей у него стала история всех царей, лишенных трона или убиенных… Воспоминание о них постоянно преследует его как призрак и гасит в нем свет разума».

Вернувшись в Россию, Павел уединяется в Гатчине с женой и дочерьми, где грубо и жестоко третирует их и проклинает императрицу, позволяющую им лишь изредка, по особому разрешению, видеть сыновей Александра и Константина. Да и сам он видит матушку только на официальных церемониях. Их контакты поддерживаются лишь в виде писем, выдержанных в холодном протокольном стиле. «Добрейшая и дорогая матушка, письмо Вашего Императорского Величества доставило мне чувствительное удовольствие. Прошу принять выражение моей признательности», – пишет он. А она отвечает: «Получила, дорогой сын, Ваше письмо от 5 числа сего месяца с выражением Ваших чувств, на кои мои и отвечают. Прощайте и будьте здоровы».

В Гатчине Павел полностью отдается своей военной страсти. Окруженный отборными немецкими солдатами, он присваивает офицерские звания, одевает войска по своей прихоти, насаждает железную дисциплину и оболванивает их ежедневными учениями. Весь в своих мечтах, он не принимает никакого участия в политической жизни страны. Екатерина считает, что нет смысла подключать сына к ее планам правления. А ведь она готовится к мирной экспедиции, в которой и великокняжеская чета будет участвовать. Речь идет о предложенном Потемкиным торжественном и праздничном путешествии в Крым. Увидев приобретенные недавно южные области, царица сможет убедиться на месте в административном, архитектурном и военном таланте князя Таврического. Иностранные послы, сопровождающие Ее величество, проинформируют свои правительства о русском чуде. И наконец, турки, убедившись в том, какой интерес проявляет императрица к этим территориям, и в той мощи, какой она располагает для их защиты, крепко подумают, прежде чем выступить с оружием для пересмотра границ. Весь двор лихорадочно готовится к неслыханной поездке. Екатерина приглашает Иосифа II и принца де Линя поехать с ней. Она назначает поименно, какие западные дипломаты будут ее сопровождать: граф Кобенцль, посол Австрии, сэр Фитц-Герберт, посол Великобритании, граф де Сегюр, посол Франции. Русские министры и сановники, фрейлины и, разумеется, фаворит Мамонов также составят эскорт императрицы.