Императрица опечалена этой военной манией, но утешает себя мыслью, что, по крайней мере, в отличие от Петра III, он способен оплодотворить женщину. И действительно, очень скоро Мария забеременела. Екатерина торжествует. Радуется больше, чем радовалась своей собственной беременности. Внучок, что скоро придет на свет, а это может быть только мальчик! – уже ее плоть, ее кровь, ее душа. Он будет наследником и продолжателем ее дела. Он станет тем, кем не сумел стать Павел. Да, еще до рождения ребенка в голове будущей бабушки зреет мысль завещать престол не сыну недостойному, а внуку, которого еще не видела. Ну и что, ей только сорок восемь лет. Еще успеет воспитать маленького наследника. Этот будущий император в ее мечтах будет совершенством, и телом и умом. Чтобы лучше его воспитать, она, несмотря на массу других безотлагательных дел, погружается в труды по педагогике. Запоем прочитывает «Эмиля» Жан-Жака Руссо, знакомится с новыми исследованиями Песталоцци, проглядывает теории Базедова и Пфеффеля. Цесаревна Мария, поклонница Лаватеpa, советует свекрови прочесть его «Отрывки из физиогномики». Екатерина выписывает на бумагу принципы ухода за новорожденным, она хочет их применять, хотя почти все они противоречат существовавшим в ту пору обычаям: «Не следует слишком тепло одевать или укрывать детей ни зимой, ни летом. Лучше детям спать ночью без колпака на голове. Как можно чаще купать младенца в холодной воде… Было бы полезно научить плавать ребенка, как только он достигнет возраста, для этого подходящего… Позволяйте ему играть на ветру, на солнце, под дождем, причем без головного убора…» Екатерина считает дни в ожидании рождения почти божественного внука. Весь двор не спускает глаз с живота цесаревны. И вот, 12(23) декабря 1777 года, после нескольких часов схваток и без малейших осложнений, Мария рожает сына. Он увесистый, сильный, складный, громко кричит, это – будущий император. В восхищенном экстазе Екатерина падает на колени перед иконами и истово молится. Глаза ее полны слез. Потом велит искупать малыша, укутывает и нежно прижимает к груди. Будущий самодержец может носить только великое имя: Александр. Позабыв то горе, что причинила ей Елизавета в свое время, забрав у нее сына, Екатерина уносит новорожденного в свои покои. Родителям позволено видеть ребенка время от времени, но воспитывать его будет она. Нельзя же доверить молодым неопытным людям воспитание царевича.

Грохочут пушки, несется веселый перезвон колоколов, в Казанском соборе отслужили благодарственный молебен, и придворный поэт Державин сочиняет в тот же день поэму «На рождение в Севере порфирородного отрока».

Александра положили на железную кроватку, а не в колыбель, чтобы никому не вздумалось его баюкать. Кормилицей стала жена садовника из Царского Села, врачи засвидетельствовали, что у нее хорошее молоко. Вокруг ребенка всегда говорят громко, даже когда он спит. В его комнате температура всегда 14–15 градусов, не выше. И зимой и летом его умывают холодной водой. «Когда ему исполнилось четыре месяца, чтобы его не носили на руках, я выдала коврик, который постелили в детской, – пишет Екатерина королю Швеции Густаву III.[111] – Там одна или две няни садятся на пол и господина Александра кладут на животик. В такой позе он и лежит, смотреть на него одно удовольствие… Он не простужается, толстенький, большой, здоровый и очень веселый, почти никогда не плачет, зубов пока нет ни одного».

Скоро она располагает «божественное дитя» рядом со своим рабочим столом. Вот что пишет Екатерина Гримму, который, на правах «объекта насмешек», получает самую точную и подробную информацию о характере, играх, воспитании и первых словах маленького вундеркинда. «Я без ума от этого мальчишки, – пишет она. – Во второй половине дня мой малыш приходит ко мне столько раз, сколько хочет, и проводит три-четыре часа в день в моей комнате…» И дальше: «Я делаю из него очаровательного мальчугана. Удивительно, что, не умея еще говорить, этот ребенок двадцати месяцев знает больше, чем другой в три года. Бабушка делает из него что хочет. До чего же прелестный будет мальчик!» Или такая запись: «Несмотря на занятость законотворчеством, я для своего удовольствия решила составить для господина Александра маленький букварь, он, право, недурен. Все, кто видел его, отзываются очень хорошо… Нанизывая правила, одно за другим, как бусинки на ниточку, мы узнаем самые разные вещи; я преследую этим две цели: расширить кругозор впечатлениями от разных предметов и возвысить душу, формируя характер».

Гримму она посылает эскиз костюма, придуманного ею для внука. «Все части его сшиты вместе, он одевается в один прием и застегивается сзади на четыре или пять крючков… При этом никаких завязок или перетяжек, и ребенок почти не замечает, что его одевают; ему вдевают ноги и руки в одежду и все готово. Этот костюм – гениальная находка с моей стороны. Король Швеции и принц прусский запросили и получили модель одежды господина Александра».

Екатерина убеждена, что никогда отец и мать «господина Александра» не сумели бы развить ум и характер сына, как это сделала она. Он – ее творение. Ее собственность. Слушается только ее, любит только ее. Однажды этот вундеркинд спросил горничную императрицы, на кого он похож.

– Лицом на мамашу.

– А характером, манерами?

– На бабушку.

– Я так и знал! – восклицает Александр и кидается на шею горничной.

Екатерина в восторге от этого разговора и рассказывает о нем всем подряд. И Гримму в том числе: «Это будет исключительнейшая личность, если „посредники“ не помешают мне развивать его». «Посредниками» императрица презрительно называет своего сына и невестку.

А «посредники» между тем не теряют времени. Мария щедра на потомство. Не успели оглянуться, как она опять забеременела. Через семнадцать месяцев после Александра она рожает еще одного мальчика. Екатерина в восхищении. Второму внуку она дает имя Константин, в надежде, что когда-нибудь он будет править Константинополем.[112] По этому поводу чеканится медаль: на лицевой стороне – церковь Святой Софии в Константинополе, на обратной – карта Черного моря со звездой в верхней части. На празднестве, организованном Потемкиным в честь радостного события, читают стихи Гомера. Но младенец хил здоровьем. Бабушка разочарована и пишет довольно холодно: «Что касается другого (Константина), то за него я и гроша не дам: почти уверена, что он не жилец».

Но «не жилец» уцелел, вырос и умом и телом, так что у Екатерины возрождаются надежды на византийскую гегемонию. Чтобы вскормить нового монарха, коему уготовано править Восточной империей, нужно молоко с Олимпа. И вот запрашивают кормилицу из Греции. Приезжает кормилица, а в ее пышных грудях – все античные добродетели. Так что теперь двое ребятишек играют на ковре у стола императрицы, а Екатерина, разбирая дела, диктуя доклады, подписывая указы, тает от счастья каждый раз, когда среди политических забот слышит веселый смех внуков.

А забот политических больше, чем когда-либо. Вся Европа приходит в движение. Через несколько дней после рождения Александра приходит весть о смерти, 30 декабря 1777 года, князя Баварского, Максимилиана Иосифа. В мировом балансе той поры личность государя, его симпатии и антипатии, семейные узы и тайные помыслы играют такую важную роль, что кончина его может полностью изменить судьбу страны. После каждой смерти монарха Екатерина взвешивает предстоящие потрясения, с тем чтобы в будущем извлечь из них максимальную выгоду для России. Ей приходилось уже не раз переживать исторические кончины: германских государей Карла VI и Карла VII, царицы Елизаветы, Августа III, короля Саксонии и Польши, и в 1774 году – смерть Людовика XV.