Ее величество принимает обвиняемую в огромном холодном зале, плохо освещенном редкими канделябрами. Между двух окон поблескивают золотые тазики, где императрица совершает свой туалет. В одном из тазиков Екатерина видит стопку бумаг. Не ее ли это письма Апраксину и Бестужеву? Они! Вещественные доказательства на суде. Она в ловушке. За широкими ширмами, стоящими у стены, слышится дыхание, угадывается чье-то присутствие. Позже она узнает, что фаворит Елизаветы Иван Шувалов и двоюродный брат его граф Петр прятались там, чтобы слышать ее показания. Публика на местах. Пьесу можно начинать. Инстинктивно Екатерина выбирает тактику излияния слабой женщины с разбитыми нервами. Перед ней сидит императрица, огромная, с толстым слоем краски на лице, с высокой грудью и широкими бедрами, с холодным взглядом. Екатерина падает на колени у ног этой статуи осуждения и начинает свою речь: она выбилась из сил, никто ее не любит, пусть ее отпустят на родину! Императрица потрясена, у нее слезливый нрав, украдкой она утирает слезы и просит Екатерину встать. Та отказывается.
«– Как могу я вас отпустить? – говорит императрица. – Вспомните, ведь у вас есть дети!
– Мои дети в ваших руках, и лучше им нигде не будет, – отвечает Екатерина по-прежнему на коленях. – Надеюсь, что вы их не покинете!
– Но что сказать народу о таком возвращении?
– Ваше величество скажет то, что сочтет нужным, а именно почему я навлекла на себя вашу немилость и ненависть великого князя.
– На что вы будете жить у родителей?.. Мать – в бегах; ей пришлось покинуть дом и уехать в Париж!
– Я знаю, – вздыхает Екатерина. – Ей вменили в вину преданность интересам России, и король Пруссии ее изгнал!»[48]
Так Иоганна, а следовательно, и дочь ее предстают как жертвы борцов за русские интересы. Елизавета, не ожидавшая такого объяснения, раздумывает, смягчается, протягивает руку женщине, распростертой на полу в красивом платье, заставляет ее встать и тихо говорит:
– Бог свидетель, как я плакала, когда, по приезде в Россию, вы были смертельно больны, и, если бы я вас не полюбила, я не оставила бы вас здесь.
И пока Екатерина рассыпается в благодарностях за прошлые благодеяния, так подчеркивающие нынешнюю опалу, императрица подходит вплотную к ней и говорит шепотом:
– Вы чересчур горды. Вспомните, как в Летнем дворце я подошла однажды к вам и спросила, не болит ли у вас шея, ибо увидела, что вы еле склоняете голову, а вы отделывались легким поклоном из-за гордыни.
Екатерина возражает, говорит о своей преданности, восхищении, но царица прерывает ее:
– Вы воображаете, что умнее вас никого нет!
– Если бы я так думала, – со стоном говорит Екатерина, – мое нынешнее положение и сама эта беседа – лучшее доказательство, меня опровергающее, ибо по глупости своей я не поняла, что вы изволили мне сказать четыре года тому назад!
Разочарованный тем, как развертывается беседа, где раненое самолюбие берет верх над политическими соображениями, великий князь начинает шептаться в углу с Александром Шуваловым. Вдруг, возвысив голос, он заявляет:
– Она ужасно злая и дико упрямая!
– Если вы говорите обо мне, – восклицает Екатерина, – я рада, что могу сказать в присутствии Ее величества, что я действительно зла на тех, кто советует вам совершать несправедливости, и стала упряма с тех пор, как убедилась, что мои поблажки привели лишь к враждебности с вашей стороны!
С каждой минутой уверенность в себе у нее возрастает. Может быть, все обойдется банальным внушением, ограничится небольшим столкновением между теткой и племянницей? Во всяком случае, императрица, по-видимому, забыла главную претензию – измену. Она ходит по залу взад и вперед, шурша большим своим платьем. И вдруг – удар в лоб. После стычек – решающий штурм.
– Вы постоянно вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются, – говорит царица, сверля Екатерину испепеляющим взглядом. – Во времена императрицы Анны я никогда не решилась бы на такое. Как вы смели, например, писать приказания маршалу Апраксину?
Екатерина резко возражает:
– Я? Мне и в голову такое не приходило.
– Как вы смеете отрицать? Вон в тазу ваши письма!
Она показывает бумаги, лежащие в золотом тазике, и добавляет:
– Вам было запрещено писать.
– Я действительно нарушила запрет и прошу у вас прощения, – отвечает не смущаясь Екатерина. – Но раз мои письма здесь, эти три письма могут доказать Вашему величеству, что я никогда не писала приказаний ему (Апраксину); в одном я сообщала, что говорят о его поведении… А два других письма – это поздравление с рождением его сына и новогодние пожелания.
– Бестужев говорит, что было много других.
Екатерина выдерживает взгляд императрицы и спокойно отвечает:
– Если Бестужев говорит так, он лжет.
– Ну что ж! – кричит Елизавета. – Раз он лжет о вас, я прикажу пытать его!
Екатерина не дрогнула. Такая грубая угроза могла вызвать только улыбку. Теперь она уверена, что против нее нет доказательств, одни глупости. Выпустив из себя гнев, императрица постепенно успокаивается. Этим моментом пользуется великий князь, осыпав свою супругу неуклюжими проклятиями. Догадываясь, что она вот-вот выиграет схватку, он хочет вернуть удачу. «Было ясно как день, – напишет Екатерина, – что он хотел отделаться от меня, чтобы заменить меня, если удастся, очередной любовницей». Оглушенная криками племянника, императрица не скрывает своей усталости. В этом семейном споре, когда муж размахивает руками и вопит, а жена молчит, сохраняя достоинство, она явно на стороне жены. Она подходит к Екатерине и, многозначительно взглянув на племянника, тихо говорит:
– Я многое могла бы сказать вам, но не хочу подливать масла в огонь, вы и так в ссоре!
Это свидетельство доверия после трудного боя внушает Екатерине чувство победы. «Я вся размягчилась…» – пишет она. И шепчет на ухо императрице:
– Я тоже не могу говорить, хотя очень хотела бы открыть вам сердце и душу.
И вновь глаза императрицы увлажнились. Чтобы скрыть волнение, она вместе с Александром Шуваловым провожает до двери Екатерину и великого князя. Время – три часа утра. Измученная, но радостная Екатерина велит горничным раздеть ее, но в дверь стучит Александр Шувалов. Он пришел по поручению императрицы передать великой княгине «ее поздравления», просьбу не огорчаться и обещание иметь еще одну беседу с ней без свидетелей. В эту ночь Екатерина засыпает как в раю. Утром ей передают слова, сказанные Ее величеством одному из придворных: «Она (великая княгиня) любит правду и справедливость; это очень умная женщина, а мой племянник – скотина».[49]
Хоть ей и лестны эти слова, Екатерина ждет по-прежнему «еще одну беседу», как обещала Елизавета. Императрица ленива и непостоянна, может быть, она уже передумала? Во всяком случае, Петр по-прежнему ведет себя нагло, а Воронцова так уверена, что он женится на ней, что принимает людей в великокняжеских покоях, как если бы она была его законной супругой. Опасаясь, что со временем ее победа в ночной баталии потеряет свое значение, Екатерина вновь заговаривает об отъезде. И на этот раз ее уловка удается. Один из ее злейших врагов и союзник великого князя, вице-канцлер граф Михаил Воронцов, умоляет ее со слезами на глазах и громко всхлипывая (у него «больной зоб») отказаться от плана, который так огорчает императрицу! Но она не отступает. Говорит, что детей от нее скрывают. Повторяет, что делается все, чтобы она не хотела здесь оставаться. Через несколько дней ей докладывают, что ей разрешено в тот же день, в три часа пополудни, повидать сына и дочь, а после этого ее примет Ее величество.
Она приходит точно в назначенное время и видит двух совершенно чужих ей детей, недоуменно глядящих на нее: Павлу пять лет, Анне – всего несколько месяцев. Екатерина играет с ними в окружении гувернанток и кормилиц, с неодобрением наблюдающих эту сцену. Она действительно не так уж и взволнованна. Она родила этих двух детей для кого-то другого. А сейчас мирится с чувством абстрактного материнства и больше думает о предстоящей встрече с императрицей, чем о славных мордашках играющих с ней детишек. Ей почти что не терпится покинуть их и встретить ту, от кого зависит ее судьба. Наконец Александр Шувалов объявляет, что императрица ждет ее. Екатерина быстро входит. Дверь открывается и закрывается за нею. Они одни. В зале никаких ширм, где мог бы скрываться свидетель. Сразу царица ставит условие: «Требую, чтобы вы честно отвечали на все мои вопросы, о чем бы я ни спросила». Екатерина клянется «открыть ей душу без каких-либо оговорок». Вновь речь идет об Апраксине, об измене Бестужева, о дурном поведении великого князя… По-видимому, хотя Екатерина об этом умолчала в своих «Мемуарах», царица хочет побольше узнать о любовной связи племянницы с Сергеем Салтыковым и Станиславом Понятовским, об охлаждении ее отношений с Петром, о подлинном происхождении Павла и Анны.[50]
