Вдоволь натешившись на балах, праздниках и банкетах, императрица готовится поехать на богомолье в святой град Киев. Благочестивая набожность всегда уживалась в ней с языческой тягой к увеселениям. Наслаждения приводят ее к молитвам, а молитвы сменяются наслаждениями. Разумеется, великий князь, великая княгиня и Иоганна примут участие в поездке. Екатерина, с одной стороны, рада предстоящему путешествию, а с другой – опасается, как бы очередная оплошность мамаши не повредила отношениям с царицей.
От Москвы до Киева примерно тысяча верст. Огромный караван из карет для путешественников и телег для багажа тянется по сухим июльским дорогам. Проходят дни, сменяются деревня за деревней, бесконечный горизонт все отступает вдаль, а кругом все та же Русь. Можно подумать, что империя Елизаветы безгранична. Сидя в одной карете с матерью и женихом, Екатерина через окошко жадно всматривается в пейзаж и проникается чувством беспредельной силы. Нет, наверное, в мире страны больше этой, ставшей ее отечеством. Императрица следует за караваном с интервалом в несколько дней. Говорят, она не в духе и отправила в ссылку несколько человек из своего окружения. На каждой станции прибытия каравана ожидают восемьсот перекладных лошадей. В Козельце, «чтобы меня рассмешить», как напишет Екатерина, великий князь Петр прыгал тут и там и нечаянно сломал крышку шкатулки Иоганны. Та обзывает его «невоспитанным мальчишкой». В ответ он говорит, что она ведет себя, как «фурия». Екатерина старается успокоить мать, но получает от нее такую взбучку, что не выдерживает и заливается слезами. «С тех пор, – напишет она, – великий князь невзлюбил мою мать и никогда не забывал эту ссору; матушка тоже со своей стороны сохранила зуб на него… Как я ни старалась их примирить, очень редко мне это удавалось, оба всегда были готовы саркастически пикироваться; из-за этого мое положение становилось все более затруднительным». Хотя к жениху у Екатерины интерес был невелик, все же чувствует она себя ближе к нему, чем к матери. В конце концов ее будущее – это он и бескрайняя Россия, а не Иоганна и крохотное Анхальт-Цербстское княжество.
Наконец и сама императрица прибывает в Козелец и празднества возобновляются. Танцы до упаду и бесконечные карточные игры. В некоторые вечера ставки достигают пятидесяти тысяч рублей. Дамы соперничают в пышности нарядов, но спать ложатся в ужасной тесноте. Екатерина с матерью спит в одной спальне, а их свита – в прихожей, вперемешку.
Но вот весь двор торжественным поездом въезжает в Киев. Здесь пышная красота церковной службы поражает Екатерину еще больше, чем в Москве. Так же, как и преданность простого люда, чьи земные поклоны сопровождают их по пути следования кортежа. Золото окладов на иконах и драгоценности на облачениях священников контрастируют с унылыми лохмотьями крестьян, юродивых, странников-богомольцев и нищих, распевающих молитвы. Контраст между богатством церкви и бедностью прихожан удивляет юную принцессу, привыкшую к суровой простоте лютеранских храмов. Неведомый мир, мир бездонных глубин открывается перед ней. Внезапно она осознает, что за двойным величием креста и трона лежит потрясающая нищета порабощенного и темного народа и несть ему числа… Медленно выступая рядом с великим князем, следуя за святыми хоругвями, она искоса бросает проницательные взгляды на толпу и всем существом чувствует ужасное противоречие между великолепием и нищетой. Пока это не более чем любопытное наблюдение, вроде того, что мы испытываем при виде диких животных. Но к этому любопытству примешивается неприятное ощущение. Сама того не понимая, именно в Киеве она получает настоящий урок русского. Но придворная жизнь вновь вовлекает ее в свой вихрь. Когда двери салонов закрываются, ей кажется, что она только что погружалась во сне в темную глубину этой страны. И вдруг, после большого бала в честь ее именин, императрицу снова тянет к перемене мест. Все ей наскучило. Надо менять обстановку. Хватит Киева, с его церквами, монастырями, пещерами и священниками. Ее величество желает вернуться в Москву, ей кажется, что этим паломничеством она достаточно очистила душу.
В Москве Екатерина вновь попадает в атмосферу злословия, местничества, интриг, легкомыслия, обмана и ловушек. «Меня почитали за ребенка, – напишет она в своих „Мемуарах“. – Я очень боялась не угодить и делала все, чтобы расположить к себе тех, с кем мне предстояло жить. Мое уважение и благодарность к императрице были безграничны, я почитала ее как божество, лишенное недостатков; потому она и говорила, что любит меня почти что больше, чем великого князя». И действительно, императрица ценит в великой княжне смесь серьезности и веселья, воли и покорности. В ту пору Екатерина, овладевая искусством государственного деятеля, обожает танцы. Каждый день в семь часов утра к ней приходит учитель танцев, француз Ландэ, со своей скрипочкой и обучает ее па, только что вошедшим в моду во Франции. В четыре часа пополудни он вновь приходит. А по вечерам, на балах и маскарадах, Екатерина приводит двор в восторг грациозностью своих движений.
Кстати, некоторые маскарады были сомнительного вкуса. Так, императрица повелела, чтобы по вторникам мужчины переодевались в женские одежды, а женщины – в мужские. Неуклюжие до смешного, в огромных платьях с фижмами, мужчины проклинали про себя причуды государыни, а женщины были в отчаянии, что очень невыгодно смотрятся в тесных мужских одеяниях. Зато ее величество в восторге: она знает, что переодевание ей очень идет. «Только сама императрица смотрелась превосходно, – напишет Екатерина. – Ей мужской костюм очень идет, она была прелестна в мужском наряде». На самом же деле маскарады – лишь повод для кривляния и толчеи. Танцующие, путаясь в несвойственной им одежде, падают сами и валят с ног других. Однажды вечером Екатерину во время танца свалил с ног камергер Сиверс и она оказалась на полу под его платьем с фижмами; ее детский смех потешил всех присутствующих.
Но через несколько дней после этого она внезапно почувствовала холодок и неприязнь императрицы. В театре, во время антракта, Елизавета беседует со своим советником Лестоком и все время упорно и гневно посматривает на ложу, где сидят Екатерина, Иоганна и великий князь. Вскоре Лесток подходит к Екатерине и сухо сообщает ей, что императрица гневается на нее, так как она многим задолжала. В бытность принцессой Ее величество была более экономной, «так как знала, что никто за нее платить не будет», уточнил посланец желчным тоном. От неожиданности Екатерина не может сдержать слезы. Вместо того чтобы утешить ее, Петр оправдывает царицу, а Иоганна восклицает, что все это – результат излишней свободы, предоставленной девчонке.
На следующий день Екатерина попросила показать ей счета и увидела, что она задолжала семнадцать тысяч рублей. По наивности она сочла, что дару, когда-то сделанному ей императрицей, нет предела. Она, конечно, легкомысленно поступила, но могла ли она сделать иначе? Когда она приехала в Россию, в ее сундуке было всего четыре платья, а при дворе меняют платья по три раза на дню. В первое время она безропотно обходилась постельным бельем, привезенным матерью. Но как только у нее появилась возможность, она решила завести свое хозяйство. Кроме того, она скоро поняла, что в этой чужой и враждебной стране мелкие подарки помогут завоевать ей дружбу влиятельных людей. Поэтому она засыпала подарками людей из своего окружения. И не забывала при этом свою матушку, чтобы утихомирить ее сварливый нрав! Не забывала и великого князя, чтобы надежнее привязать его к себе! Она усматривает в этом упреке в расточительстве происки непримиримого Бестужева, который только и думает, как бы унизить Екатерину в глазах Ее величества. Еще вчера она думала, что она – «любимица» Елизаветы, в некоем роде ее духовная дочь, и вот она получает от своей покровительницы упрек, очень болезненный для своей чести и опасный для будущего. По наивности Екатерина удивлена, что столь великой государыне доставляет удовольствие унижать ее. Этот случай открыл ей двуличие императрицы, которая то чарует, то пугает; Екатерине становится понятен страх министров и придворных, чья судьба зависит от высочайшего каприза. День за днем лаской и дипломатичностью старается она вернуть себе расположение царицы. А та, после приступа гнева, смягчается и даже забывает о случившемся.
