В таком случае он гордится своим «героическим» отчаянием и поднимается до уровня спокойного понимания своего положения. Но Кьеркегор не устает подчеркивать порочность этого "чарующего фатализма". Принимая такую установку, мы отрекаемся от самой жизни, от того, что направляет все наше существование. Мы отказываемся даже от возможности свободы. Думая, что "нами правит рок", мы не признаем, что сами выбираем свой путь. Мы не ответственны за нашу жизнь; мы лишь пешки в руках судьбы. То, чем мы являемся, и то, как мы живем — не наша заслуга и не наша вина.
Кьеркегор с необыкновенной проницательностью разоблачает все уловки такого самообмана. Ведь ему довелось испытать их все на себе в студенческие годы.
Один за другим срывает он покровы, обнажая истинную сущность самообмана. Теперь и мы понимаем всю ложность эстетической стадии. Хотя и трудно согласиться с результатом, к которому он приходит в конечном итоге (только христианство может придать смысл жизни человека), но тот путь, который указывает нам мысль Кьеркегора, кажется, необходимо пройти каждому. Ибо, и это самое главное, он помогает нам миновать бездну отчаяния, приводя к жизни, в которой мы берем на себя полную ответственность за то, как мы ей распоряжаемся.
Отчаяние, которое описывает Кьеркегор, все возрастая, стало отличительной чертой жизни в наши дни. Его эскиз, набросанный Кьеркегором, — формы, которые оно принимает, маски, под которыми оно скрывается — оказался на удивление пророческим. Предложенный им выход из этой ситуации радикален. Единственное, что мы можем и обязаны сделать — это взять свое существование в свои руки и принять на себя полную ответственность за него. Именно это, а не апология христианства, было самым значительным вкладом Кьеркегора в историю мировой философии. И вклад этот оказался востребованным спустя 100 лет после смерти самого Кьеркегора, когда человек стремительно терял веру в Бога, когда психология, пришедшая на смену религии, пыталась распоряжаться его существованием, которое и без того утопало в "массовой культуре", отрицалось тоталитарными режимами, оказалось затерянным среди премудростей невероятно усложнившейся науки. Самосозидание путем сознательного выбора часто оказывается единственной альтернативой отчаянию. Как сказал Кьеркегор, этой бездны можно избежать, "желая глубоко и искренне".
Альтернативой эстетическому идеалу оказывается этический. Здесь индивидуальность является «абсолютной», и главной задачей становится "выбрать себя". Человек, живущий этической жизнью, создает себя посредством своего выбора, а самосозидание становится целью его существования. Если «эстет» просто принимает себя таким, какой он есть, то «этик» пытается познать себя и измениться в соответствии со своим сознательным выбором. Он руководствуется своим самопознанием и желанием не бездумно принять то, что он в себе обнаружил, а улучшить себя.
Принципиальное различие между категориями эстетического и этического заключается в том, что первая ориентируется на внешний мир, тогда как последняя — на внутренний. Человек, живущий этическим идеалом, всеми возможными способами старается познать и улучшить себя — он хотел бы стать «идеальным». То, почему он стремится к этому, останется нам непонятным до тех пор, пока мы не признаем, что самопознание просвещает его и тем самым заставляет желать «высшей» жизни, понятие которой включает в себя целый набор этических стандартов.
Совершенно очевидно, что «этик» уже неподвластен случайному и бессознательному. "В своей жизни" он "выражает универсальное". Поступая так, он входит в область фундаментальных категорий, таких, как добро и зло, долг и так далее. То, как Кьеркегор аргументирует переход «этика» от «абсолютной» субъективности к этому "универсальному образу жизни", едва ли выглядит убедительным. Он допускает, что мы автоматически признаем в этическом высшее, и что мы от природы стремимся к нему. Как уже отмечалось, психология XX века усомнилась в этом. Следствия, вытекающие из этого допущения, включают старейшую из моралистических уловок: "если мы признаем что-то благом, мы стремимся поступать в соответствии с этим".
Фундаментальное различие, которое Кьеркегор делает между эстетическим и этическим, вполне прозрачно. Первое — «внешнее», условное, непоследовательное, саморазрушающее; второе — «внутреннее», необходимое, последовательное, самосозидающее. Все это убедительно, кроме одной ошибки. Мы не можем жить исключительно этической жизнью — в ней все равно неизбежно будет присутствовать элемент «внешнего» и случайного. Даже если мы выбираем этический идеал, в нем остается частичка эстетического.
Таким образом, этический образ жизни также оказывается неудовлетворительным. Выход из создавшейся трудности Кьеркегор находит с помощью диалектического метода. Так появляется третья мировоззренческая установка, которая синтезирует две предыдущие: эстетическую и этическую. Кьеркегор называет ее религиозной. Ее описанию посвящена его следующая книга "Страх и трепет" (изданная под псевдонимом Иоанн де Силенцио).
В этой работе Кьеркегор исследует понятие веры. Он называет ее последним субъективным актом. Она иррациональна — это «прыжок» по ту сторону всех возможных рациональных доказательств. Она не имеет ничего общего с этикой или добродетельным поведением. Этическая жизнь, с ее понятиями самосозидания и ответственного выбора, не способна до конца вместить в себя "прыжок веры". Эта "высшая иррациональность" находится за пределами этического, которое предполагает рациональное поведение. Вера приводит человека к чему-то высшему, которое само по себе есть квинтэссенция всего этического. По Кьеркегору, этическая жизнь связана в основном с социальным аспектом религии, религиозная же стадия требует "преодоления этического теологическим". Другими словами, необходимо отбросить наши этические стандарты для того, чтобы превзойти их и достигнуть более глубоких целей.
Кьеркегор считает, что религиозное может быть представлено как диалектический синтез эстетического и этического. Оно объединяет внутреннюю и внешнюю жизнь, достоверность и недостоверность: прыжок веры находится по ту сторону всякой достоверности.
Кьеркегор иллюстрирует религиозную стадию с помощью библейской легенды об Аврааме и Исааке. Чтобы испытать силу веры Авраама, Господь приказывает ему принести в жертву своего сына Исаака. С этической точки зрения такой поступок, вне всяких сомнений, считался бы злом — но истинная вера, которая является необходимым условием религиозной стадии, включает божественный замысел, который превосходит все простые этические требования.
Авраам собирается исполнить божественное указание, несмотря на все свои колебания. Этим он возводит свою жизнь на религиозную стадию, которая превосходит этическую, так как содержит в себе веру в Бога, из которой та происходит.
Многие не без оснований увидят в этом опасное безумие. Ведь именно так во все века вели себя религиозные фанатики. Более того, такую мораль проповедовали все диктаторы и тираны. Ключом к решению проблемы является психология. Кьеркегора можно оправдать только тем, что он говорит не о публичном, а о внутреннем диалоге человека. Достаточно взглянуть на Авраама и Исаака как на различные элементы внутри личности, чтобы это стало не только понятным, но и вполне убедительным. Жертвы необходимы, если только мы действительно хотим чего-то добиться. Обычно эти жертвы иррациональны и могут вступить в конфликт с нашими представлениями о добре и зле. На субъективном уровне мы часто открываем цель нашей жизни с помощью иррационального прыжка веры, который имеет мало (или вообще ничего) общего с этическим. Кьеркегор говорит о религии. Но именно таким способом — "верой в себя" — любой человек, от артиста до будущего премьер-министра, придает цель своей жизни. Как говорит Кьеркегор, "жизнь поэта начинается с конфликта с универсумом".
