Литмир - Электронная Библиотека

Лунь (он, похоже, поотзывчивей был) ответил без подначки, по-серьезному:

– Нормальные условия. Устав только не нарушай, и все путем будет.

– А Устав, он какой?

– Толковый. В Учебке узнаешь. Не робей, паря. Раз к нам попал, значит, достоин. Будь самим собой, и лады. У нас не по-людски, прикидываться ни перед кем не надо. Харч подходящий, культурный досуг кайфовый. А бабы! Отвязные-безотказные.

– Какие захочешь, такие и бабы, – подтвердил Ракита. – Если ты, конечно, по бабам.

Намек Колыванову не понравился, и он сдвинул брови. В меру. Чтоб, с одной стороны, не нарываться, а с другой показать, что он в случае чего может и в рыло. В опущенных отроду не хаживал.

Мужики опять заржали. Ракита хлопнул новичка по плечу.

– Не ершись, Вжопенолик. У нас не зона. По-всякому можно, и всё не в падлу.

Погоняло "Вжопенолик", похоже, присохло намертво. Хорошо это или плохо, Колыванову пока было непонятно. Ладно, после разберемся. Пока, как говорится, имелись более насущные вопросы.

– Куда меня теперь? В Учебку, да? Там как?

– Вот так. – Грубиян Ракита изобразил, будто натягивает кого-то в очко.

Но Лунь успокоил:

– Не сахар, конечно, но без Учебки настоящим чертом не станешь. Главное, усвой: фигне там не учат. Все потом в смерти пригодится.

В это выражение Колыванов врубился не сразу, но все ж таки сообразил. У них тут слово "смерть" вместо слова "жизнь" употребляют. Типа вместо "ни в жизнь" нужно говорить "ни в смерть", а вместо "по жизни" – "по смерти".

Чтоб проверить догадку, сказал:

– Я по смерти чело… то есть черт дотошный. Если делу будут учить, косить не стану. А после Учебки что?

И опять ответил не Ракита, а Лунь.

– После Учебки самая смерть и начинается.

Прозвучало жутковато, но Колыванов мысленно "смерть" в "жизнь" перевел, и получилось нормально.

– Сначала послужишь рядовым искусителем. Приставят тебя к какому-нибудь задрыге смертному, будешь его пасти, уму-разуму учить. Чтоб курята не охмурили.

– Кто это "курята"?

Лунь приставил кисти рук к плечам, потрепыхал пальцами, вроде как крылышки изобразил.

Колыванов кивнул: ясно, мол.

– Должен минимум троих от звонка до звонка допасти и куда положено доставить. Тогда получаешь ефрейтора.

Черт горделиво похлопал себя по погону, а Колыванов быстренько прикинул. Если каждого баклана от рождения до смерти пасти, да помножить на три, это ж сколько времени пройдет?

– Чего мне, двести лет в рядовых париться?!

Ракита сплюнул.

– Ничего, у нас тут времени навалом. Я, по-твоему, какого года рождения?

На вид ему был тридцатник с маленьким гаком.

– Семьдесят пятого? – предположил Колыванов.

– Не-а. Сорок восьмого.

– Иди ты!

– Семь тыщ сорок восьмого, – ухмыльнулся Ракита. – Если по-нашему считать, от сотворения мира. А по-вашему тыща пятьсот сорокового. Из опричников я, при особе царя и великого князя Иоанна Васильевича Грозного состоял. Лунь меня моложей. Он при генерале Ушакове служил, по заплечному делу старался.

Про генерала с такой фамилией Колыванову слышать не доводилось. Наверное, еще из советских. И что за дела такие, заплечные, тоже не въехал. Но насчет Ивана Грозного, само собой, был в курсе. Про него Сергей Сергеич часто говорил, что крепкий был руководитель, сейчас бы ого-го как пригодился.

Заслуженный, выходит, мужик этот Ракита. Ветеран. От уважения Колыванов с корточек встал. Не то чтоб по стойке "смирно", но все ж таки подтянулся.

– А ефрейторы что?

– Молодежь учим. Вроде тебя. По-хорошему, без дедовщины. – Лунь хлопнул Колыванова по плечу. Рука у ефрейтора была тяжелая. – Сральник зубной щеткой у нас драить не заставляют. И пидарасить не будут.

Ракита, подмигнув, прибавил:

– Если только сам не пожелаешь.

И опять заржали, веселые пацаны. Ну и Колыванов тоже немножко посмеялся, в меру.

А Лунь, душа-черт, еще и подбавил позитива:

– У нас не то, что у курят, на одном месте всю смерть не держат. Со службы на службу перекидывают, чтоб себя проявил. Премиальные бывают. Опять же выслуга лет, и звания идут. У меня на счету восемь подготовленных отличников, у Ракиты одиннадцать. А будет тринадцать, становишься младшим сержантом. Это, считай, уже с краткосрочными выездами. Шесть удачных командировок – третья лычка. Чем дальше, тем работа инте shy;ресней. Особенно как до офицерских погон дослужишься. Тогда, если способности хорошие, можно в резидентуру попасть, со спецзаданием. В долгосрочку, – завистливо вздохнул Лунь. – Два оклада, пригляда почти никакого, полномочия охеренные… Ну и вообще, ты там, среди людишек, чисто Супермен. Некоторые из наших даже в учебники по истории попадают.

Здесь Ракита решил салагу слегка приспустить.

– А будешь слюни распускать или лажаться, засадят лет этак на тыщу водяным в болото или крысиным королем в канализацию. Так что старайся, земеля. Рви копыта. Понял?

И оба выжидательно уставились на Колыванова. Он сразу понял: не просто так. Как он сейчас ответит, такое о нем в новом коллективе и мнение составят.

Прикинул, как лучше сказать, с юмором или серьезно. Наверно, без хиханек посолидней выйдет.

– Понял. Не дурак.

Совсем уж солидно ответить не получилось, потому что в эту самую секунду у Колыванова задница зачесалась, и так свирепо, что он не сдержался, поскреб ногтями. Там, под штанами, выпирало что-то мягкое, круглое.

– Блин, чего это у меня?! – заорал Толик.

– Сказали тебе: в жопе нолик.

Юморные ефрейторы снова зареготали.

– Это у нас так молодых называют, – объяснил Лунь, досмеявшись. – У кого хвост еще не вырос. Ты, главное, в первые дни сильно не расчесывай. Хуже, когда рога прорежутся. Будешь, как баран, об каждую стенку тереться.

Колыванов запустил руку под трусы, нащупал сзади что-то мохнатое, навроде кисточки для бритья.

– Удобная штука, – ткнул его локтем веселый Ракита. – На посту стоишь, можно мух отгонять.

А еще хвостом дрочить классно. Но тут, земеля, навык нужен.

И, конечно, опять: га-га-га.

Расслабился Колыванов. Понял, с такими ребятами не пропадешь. И вообще всё путем. Как говорится, смерть налаживается.

3.8

Картина восьмая

Влад Гурко

Дома!

С этой блаженной мыслью Джк растянулся на полу, пробив головой зеркальную мембрану транскамеры. Температура здесь была на двадцать три пульса меньше, но все равно существенно выше нормальной, поэтому первое, что ощутил Джк, – жар.

Он, конечно, не вполне еще вернулся в сознание, но, по крайней мере, уже понимал, кем является и где находится. Трансферт миновал критическую точку, а температурный баланс преодолел границу биообеспечения.

Поднявшись, Джк обернулся к мембране, посмотрел на свое отражение и гадливо поморщился.

Лицо более или менее восстановилось, хотя на двух нижних глазах еще не регенерировались фильтропленки, а кожный покров сохранял земную мучнистость. Левая рука была уродливо короткой, с пятью членистыми подщупальцами, и растительность с головы сошла еще не вся, кое-где свисала клочьями.

В первый момент Джк вообразил, что это галлюцинаторное похмелье. Как в тот раз, когда Мздрвк из латиноамериканского сектора после командировки устроил вечеринку, где угощал друзей толченым мексиканским грибом.

Но восстановление ноопроцессорных функций шло быстро, и в следующую ритмодолю Джк вспомнил: да нет же, нет, это он сам вернулся после командировки. Что-то там произошло незапланированное. Какой-то сбой.

– Spokoino, Jk, spokoino. Ту prihodish v sebya, – раздался знакомый голос. Набор звуков был бессмысленным, но голос Джк узнал. Профессор Лдада, заведующий Постсоветским сектором.

В ноопроцессоре и организме полным ходом шла регенерация. Джк закрыл фильтропленки, потер лобную панель, а когда снова посмотрел в зеркало, то уже был похож на рулкебека. Только цвет кожи еще не полностью восстановился, но температура снизилась почти до нормальной. По земным меркам она соответствовала минус шестидесяти шести градусам Цельсия.

35
{"b":"110511","o":1}