– Жан, помоги! Помоги, я упаду! – в панике позвала она.

Ну наконец-то!

В круге света показалась голова Жана.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно спросил он. – Тебе тут нельзя! Возвращайся!

Она рассердилась.

– Ты что, сдурел? Куда это я без тебя вернусь? Держи меня, идиот!

Он протянул руку, Жанна хотела ухватиться, но пальцы прошли сквозь его кисть и сомкнулись.

– Мне некуда возвращаться. Сама видишь, – грустно сказал Жан. – Прощай.

– Я тебе дам "прощай"! Держи крепче! Сделай что-нибудь! Ты же обещал, что мы всегда будем вместе!

Но благодатная сила больше не держала Жанну. Она ухнула вниз, в черноту, а Жан и белый круг стали стремительно уменьшаться и удаляться.

– А-а-а-а!

Со стоном Жанна открыла глаза, увидела над собой два незнакомых лица, мужское и женское.

– Ochnulas, – произнес мужчина.

Ныла голова, в носу щекотало от дыма, тело было тяжелым и неуклюжим.

Врач сказал еще что-то, по-английски.

Чтобы не слышать его и не видеть, Жанна повернула голову.

На полу валялись какие-то обломки, тряпки. Нелепым углом торчал столик, лишившийся двух ножек. Там, под ним, лежало нечто малопонятное.

Жанна поморгала, чтобы сбросить с ресниц слезинки.

Из-под сломанного стола на нее пялилась оторванная бульдожья голова. Зубастая пасть судорожно подергивалась, будто беззвучно лаяла.

Это было уже чересчур.

Жанна с облегчением лишилась чувств, но в чудесную вытяжку больше не попала. Обморок был неглубоким.

Картина четвертая

Кузя

А Кузя в это время и в самом деле заходился лаем. Только не беззвучно, а очень даже громко. Был он совершенно цел, превосходно себя чувствовал и находился вовсе не на захламленном полу, а во Дворе, очень похожем на тот, куда Хозяин водил его гулять каждое утро и каждый вечер. Выглядел Двор, правда, не совсем так, но для собаки видимое не столь существенно, главное – запахи. Запахи же были какие надо, те самые. Волнующие ароматы мусорных баков, печальный тон гнилой листвы, наглая приправа бензина и самое интересное – признаки присутствия других собак.

Во Двор Кузя попал так.

Нестерпимый ужас, который заставил его облаять черного человека, источавшего Запах Смерти, взорвался не только огненным облаком, но и невыносимой болью. Правда, боль была очень короткой, не дольше мгновения. Потом она прошла, а вместе с нею прошло все остальное. Не осталось ничего, совсем. Ни звука, ни изображения. Даже запахов.

Сколько Кузя ни раздувал ноздри, вокруг ничем не пахло. Такого с рыжим боксером никогда еще не случалось. Это было непредставимо!

Только и Беззапашье длилось недолго. Откуда-то сверху потянуло незнакомым, но весьма интригующим ароматом, учуяв который, Кузя аж заскулил от нетерпения. Он попробовал прыгнуть, хоть и не надеялся, что достанет. Аромат доносился с значительного расстояния, он был довольно слабым.

Однако прыжок получился отменным. Кузе впервые удалось скакнуть так пружинисто, так высоко и с такой легкостью. Лапы оттолкнули его от поверхности, подкинули к самому потолку, который снова стал различим сквозь пелену дыма.

Голова беспрепятственно прошла сквозь потолочную панель. Перебирая лапами, боксер влетел в тесное черное пространство, где Аромат многократно усилился.

Летать оказалось здорово и очень просто. Кузя удивился, что не делал этого раньше, а лишь гонялся как дурак с лаем за голубями. Сейчас бы он этих глупых неповоротливых птиц растрепал как от нечего делать. Воробья, может, и не настиг бы, но голубя влегкую.

Летучий пес возносился все выше и выше. Этому подъему не было конца. Усталости Кузя не чувствовал, но одиночество и темнота начинали его нервировать.

Внезапно он со всей несомненностью почувствовал нечто невообразимо жуткое. Хозяина здесь нет. Его вообще никогда больше не будет.

В отчаянии Кузя завыл и в ту же секунду увидел наверху белую точку, почти сразу же превратившуюся в маленький белый кружок, в большое белое пятно, в круглый кусок белесого неба.

Хозяин наверняка там!

Несобаческим усилием пес рванулся к свету, прорвал своей лобастой башкой какую-то невидимую пленку и выпрыгнул прямо на асфальт Двора.

Завертелся на месте, принюхиваясь и на всякий случай предостерегающе рыча.

Мусорные баки, бензин, листва. Другие собаки!

Он залаял. Тут же подоспели и они, здешние старожилы.

Собак было две, они приближались к Кузе с разных сторон.

Слева развалисто рысил косматый сенбернар, от которого весело пахло игрой, незлой силой, защитой.

Справа несся приземистый черный питбуль. От него дохнуло такой бешеной ненавистью, таким ужасом, что Кузя присел на задние лапы и заскулил. Он всегда боялся питбулей, потому что на втором году жизни один такой вот урод ни за что ни про что разорвал ему губу и прокусил ухо. Хуже питбулей только матерые крысиные самцы, но те хоть первыми не нападают.

Если б не сенбернар, плохи были бы Кузины дела. Черный кобель уже подскочил, оскалив хищную пасть. Но сенбернар при всей своей неповоротливости поспел вовремя. Перехватил питбуля на лету зубами за шею, отшвырнул в сторону.

Похоже было, что старожилы Двора между собой не ладят.

Они застыли в боевых стойках, не сводя друг с друга глаз. Питбуль рычал и щерился, сенбернар сохранял невозмутимость.

Втянув уши и прижимаясь животом к асфальту, Кузя подполз к своему защитнику поближе. Только прильнув к могучему боку, боксер немного осмелел. Облаял питбуля так, чтоб сразу стало видно: не слабак какой-нибудь, тоже может за себя постоять, да и товарища защитить.

И понял черный гаденыш, что его дело дохлое. Захлопнул свои гнусные челюсти, попятился.

Величественно качнув пышным хвостом, сенбернар потрусил к дальней подворотне. Кузя, конечно, не отставал.

Интересная, между прочим, была подворотня. В ней клубился разноцветный туман и что-то потрескивало. Но самое главное – именно оттуда доносился Аромат, побудивший рыжего боксера к полету. Пока рядом торчал черный питбуль, Аромата не было. А теперь возродился, еще сильней прежнего.

Очень хотелось обогнать неторопливого сенбернара и поскорее прошмыгнуть в чудесную Подворотню, да вежливость не позволяла.

Картина пятая

Ястреб

Но Ястребу только показалось, что его больше не существует. Во всю свою жизнь, во все свои жизни он не ведал покоя и тишины. В сердце вечно пульсировала тревога, постоянным фоном бытия был нервный, диссонирующий шум жизни. А тут вдруг ни тревоги, ни шума. Полное Зеро.

И все-таки показалось. Мысль, выходит, работала, иначе Ястреб не ощутил бы ни покоя, ни тишины.

Ничего, сказал он себе. Невосприятие внешних воздействий – преддверие Черноты. Она совсем близко. Плевать на Эйфелеву башню, пусть торчит себе бессмысленная железяка, все отлично устроилось и без нее. Не надо паниковать из-за рудиментов мыслительной деятельности. Это остаточные явления в подкорке мозга.

Из, черт знает, каких глубин памяти выплыла давным-давно прочитанная где-то история. Как в восемнадцатом, что ли, веке германские студенты-медики проводили эксперимент со свежеотрубленной головой преступника. Поставили ее на плаху и стали окликать по имени, один справа, другой слева. Голова не откликалась, но глазами вправо-влево поводила. Мозговая деятельность прекратилась не сразу.

От этого дурацкого воспоминания Ястреб разозлился на упрямую подкорку. И покоя как не бывало. Вернулась тревога. Тишине тоже настал конец.

Мерзкий звук ногтя, скребущего по стеклу, заставил его передернуться. Во вполне конкретном, физическом смысле.

Восстановилось зрение, хоть и неполностью. Все вокруг клубилось и подплывало.

Это же дым, обыкновенный дым, понял Ястреб, когда очнулось и обоняние. Я что, жив?!