Вот они!

Воскресло зрение. Сияние, подобное Полярному, замерцало в черной пустоте. Белый сполох, Красный, Черный, и наконец Пустой, то есть того цвета, что не имеет названия на человеческом языке.

Одновременно Вада тронулся с места, его повлекло куда-то вперед и вверх, с постепенным ускорени shy;ем. Полет давался не без усилий, будто приходилось протискиваться сквозь узкий, теснооблегающий чулок.

Как испугался бы всех этихощущений Дух человека, не изучившего мир переходов из одного бардо в другое. Читая книги о Великом Путешествии, Вада беспокоился, сохранится ли за смертным пределом в его памяти постигнутая Наука Умирания и Перерождения. Сохранилась. Он не только сознавал происходящее, но и помнил, что все это означает.

Чередование разноцветных бликов это распад четырех пран, из которых состоит жизнь: земли, воды, огня и ветра.

Темнота знаменует растворение ума, то есть освобождение Духа от убогой рассудочности, которой вынужден довольствоваться человек, обремененный телом.

Движение через тесный проход это путь, которым Дух выбирается из лона плоти, как новорожденный из лона матери.

Дальше должен воссиять Ясный Белый Свет. Он невыносимо ярок, но тот, кто сможет вынести его, не закричав, не зажмурившись, обретет Свободу и навсегда вырвется из круговорота Сансары.

Не надеяться. Главное не надеяться, напомнил себе Вада, всем своим существом готовясь к главному испытанию.

А все же оно застало его врасплох.

Ясный Белый Свет обрушился на него с такой хищной, жадной силой, что Вада и закричал, и зажмурился.

Не готов! Он оказался не готов к Освобождению. Значит, ему суждено новое перерождение. Он останется в Мире Желаний.

Так и должно было случиться. Слишком неистовы были страсти, владевшие им при жизни. Как это он, суетный грешник, мог надеяться на иное! "Надеяться" – опять это жалкое слово…

Ослепительное сияние угасло, так что можно было снова открыть глаза. Темнота истаяла, Ваду со всех сторон окружали источники света. То было мерное свечение Шести Миров Сансары, не выпустившей умершего из своих цепких объятий.

Вада смирился и терпеливо ждал продолжения. Что будет, то и будет.

Он знал, сейчас начнется явление Внутренних Будд. Перед духом умершего предстанут сначала сорок два Мирных Будды, обитающие в районе сердца и олицетворяющие собою все хорошее, что было в человеке. За ними нагрянут обитавшие в черепе пятьдесят восемь Гневных Будд, и вид их будет настолько ужасен, что не испугается их только Просветленный.

За последние годы своей долгой мучительной жизни Вада настолько отвык чего-либо пугаться, что ему стало даже интересно. Неужто существует зрелище, способное вызвать у него страх? И по слабому шевелению любопытства догадался, что страха не будет. Выходит, он не достоин Нирваны, но по крайней мере достиг стадии Безмятежности?

Здесь его, однако, ожидал сюрприз. Никакого парада Будд не было. Вместо этого прямо перед лицом Вады в воздухе возникла точка, не сразу привлекшая его внимание. Она быстро увеличилась в размере и превратилась в вертящийся кружок, а затем в колесо. Бешено вращаясь, будто подброшенная в воздух монета, колесо упало на землю, стало заваливаться, замедлило вращение. Стало видно, что оно поделено на разноцветные сектора, а может быть, на ячейки.

Ни про какое колесо в книгах написано не было. Правда, свидетельства Просветленных гласили, что бардо перехода у каждого человека может быть неповторимым.

Я не утратил способности удивляться, с огорчением отметил Вада. Мой дух слишком незрел. Но разочарование не побудило его отвести глаза от завораживающего зрелища.

Великий Будда, что это?!

Он смотрел и не верил.

Колесо еще не остановилось, но уже было хорошо видно, что оно собою представляет.

Это была рулетка! Из тех, что используют в игорных домах. В эпоху своей Второй Страсти, мечтая о богатстве, Вада частенько наведывался в подполь shy;ные притоны и однажды даже выиграл большие деньги.

Рулеточное колесо и Колесо Сансары – это одно и то же?

Такого рода открытия обычно делает рассудок, одурманенный сном, когда спящий человек приходит в восторг и трепет от какой-нибудь чуши, над которой сам же утром будет смеяться.

Но до пробуждения Ваде было еще далеко. Да и вообще, кто скажет, что из четырех наших бардо есть сон, а что бодрствование?

Не пытаясь постичь происходящее остатками рассыпающегося земного разума, Вада просто глядел на цветное колесо и ждал, когда оно остановится.

Однако еще прежде, чем оно замерло, удалось рассмотреть ячейки. В них были не цифры и не символы, какие обычно изображают на Круге Перевоплощений, а что-то пестрое и движущееся.

Картинки, маленькие картинки.

Острым взором, будто никогда не ведавшим близорукости, Вада впился в них.

Это были подобия телеэкранов, совсем крошечных, но стоило вглядеться, как изображение расширялось, словно впуская внутрь себя.

Откуда-то Ваде сделалось ясно, что он должен выбрать только одну ячейку и от этого выбора будет зависеть очень многое. Но выбирать следовало не рассудком.

Глаза зацепились за зелено-голубой квадрат и больше от него уже не отрывались. Ячейка определилась сама собой.

То, что это какой-то эпизод из минувшей инкарнации, Вада догадывался. Но какой? Очевидно, особенно значительный, кармоопределяющий.

Экранчик разросся, заполнив всю вселенную. Теперь дух умершего находился внутри этого иллюзорного мира, но пока не распознал его.

Жаркое солнце. Зеленые горы, покрытые тропической растительностью. Голубое южное море. Какие-то хижины, крытые пальмовыми листьями.

Гуам? Не похоже. А все-таки когда-то, где-то это место он уже видел. Посмотреть бы на него с птичьего полета.

Оказалось, что духу это ничего не стоит.

Точка обзора переместилась вверх, Вада увидел под собой океан и странной формы остров. Он был похож на зеленую букву С.

Кратер древнего вулкана, один край которого пробит морем, так что внутри образовалась бухта.

Тут все сразу и вспомнилось.

Себанг, остров Себанг. Именно таким, похожим на надкушенный багель, Вада видел его всякий раз, когда подлетал с западной стороны.

Сорок третий год. Нет, начало сорок четвертого. Он только что закончил авиашколу, зачислен в сводный японско-маньчжурский полк. На маленький островок Марианского архипелага летал, наверное, раз десять. Доставлял грузы и людей. Там, на Себанге (или Себонге, забыл; неважно, пускай Себанге) планировали создать базу. Потом почему-то передумали.

Что из всей долгой жизни выдернут именно военный эпизод, Ваду не удивило. Именно там, в первой половине сороковых, остались все самые сильные переживания и самые яркие впечатления. То ли из-за войны, то ли из-за молодости. В последующие годы Ваде часто приходило в голову, что все главное произошло в его жизни слишком рано, когда он, по юной глупости, еще не был в состоянии ничего понять. Другие ветераны говорили то же самое.

Но почему именно Себанг? Ничего важного про эту дыру Вада, хоть убей, припомнить не мог. Он вообще начисто забыл, что там с ним было, на этом острове. Мало ли потом было других островов, других баз.

Ну-ка, ну-ка. Самому стало интересно.

Всепроникающий, потусторонний взор умершего вновь спустился вниз.

Тенистая поляна. На вытоптанной земле несколько деревянных столов и скамеек. Там сидят военные. Пьют самогон, орут. Все в одинаковых линялых гимнастерках. Лица грубые, хриплый смех. Когда Вада думал про своих военных товарищей, они вспоми shy;нались ему совсем иными. Какие они, оказывается, щуплые, низкорослые, недокормленные!

Себя самого он узнал лишь по сходству со старыми фотографиями. Но они не запечатлели жадного блеска глаз, нервного тика в углу рта, быстрых и неуверенных движений. Кого мальчишка так внимательно слушает?

Это была последняя мысль извне. В следующее мгновение Вада уже сам стал юнцом, что сидел на жесткой скамейке и нехотя тянул из стакана пахучую сивуху. Точнее, Вада одновременно вернулся в себя прежнего, но и не утратил способности наблюдать за всем из своего теперешнего местопребывания. Не мог лишь изменить ход событий. Ни в чем.