А она сама? Пойти ли ей с ними? Или отвергнуть предложение? Отбросить ли ей все, чему ее учили, во что она верила, – ради спасения жизни? Она даже обмануть их толком не могла – во всяком случае, в присутствии Одианы. Водяная ведьма, чтоб ей, запросто распознавала, лжет она или нет.

Все пропало. Она привела Фиделиаса на верную смерть. Она поставила его жизнь на карту и проиграла. И свою жизнь тоже. Может, ей удастся хоть самой спастись, связав свою судьбу с теми, кто взял ее в плен?

Гнев снова охватил ее. Как только посмела она думать о таком? И вообще, как он посмел умирать? Почему не увидел, что сейчас случится, не предупредил ее…

Амара резко подняла голову и несколько раз моргнула, чтобы думать яснее. Весь гнев ее сразу испарился. Нет, правда: почему Фиделиас не предупредил ее? Ловушка была расставлена слишком старательно. Их взяли тепленькими – подозрительно чисто. Из чего следовало…

Из чего следовало: Олдрик с Одианой знали, что они появятся. А из этого, в свою очередь…

Она посмотрела на них, сглотнула еще раз и, насколько могла, задрала подбородок вверх.

– Я вам не скажу, – произнесла она спокойно, – я вам больше ничего не скажу.

– Ты умрешь. – Олдрик поднялся с места.

– Умру, – согласилась Амара. – А ты со своей водяной ведьмой можешь ступать к вóронам. – Она сделала глубокий вдох и повысила голос. – И ты, Фиделиас, тоже!

Мгновение она испытывала неподдельное наслаждение при виде удивления в глазах Олдрика. Одиана даже ахнула от неожиданности. Амара повернулась к двери и прищурилась; лицо ее застыло суровой маской.

В дверях возник Фиделиас. Одежда его так и оставалась измятой, но «синяк» с лица он уже смыл, а к кровоточащей губе прикладывал чистую тряпицу.

– Я вижу, ты все поняла, – буркнул он.

– Ну и как, экзамен зачтется, патрицерус? – поинтересовалась Амара.

– Балл, так уж и быть, накину. – Фиделиас внимательно посмотрел на нее, и губы его скривились в невеселой ухмылке. – Тебе придется рассказать нам все, что тебе известно о дворце, Амара. Это может быть неприятно и даже омерзительно, но ты расскажешь. Я же сказал: это мат. Не усложняй свое положение.

– Предатель, – бросила ему Амара.

Фиделиас дернулся как от удара. Брови его угрожающе сдвинулись.

Одиана переводила взгляд с него на Олдрика и обратно.

– Может, принести раскаленное железо? – услужливым тоном предложила она.

– Мне кажется, – повернулся к ним Фиделиас, – пока рано. – Он пристально посмотрел на Олдрика. – Дайте мне несколько минут поговорить с ней с глазу на глаз. Может, мне удастся убедить ее внять здравому смыслу.

Олдрик встретился с ним взглядом и пожал плечами.

– Отлично, – сказал он. – А ты что скажешь, дорогая?

Одиана вышла из-за спинки его стула, буравя Фиделиаса взглядом.

– Ты хочешь помочь ей или же помешать нам выяснить то, что мы хотим знать?

Уголок рта Фиделиаса дернулся.

– Да. Нет. Небо зеленое. Мне семнадцать лет. Мое настоящее имя Гундрид. – Глаза у женщины изумленно расширились, и Фиделиас склонил голову набок. – Ты ведь не можешь определить, лгу я или нет, а, «дорогая»? Я не сопливый мальчишка. Я обманывал мастеров посильнее тебя тогда, когда тебя и на свете еще не было. – Взгляд его скользнул с Одианы на Олдрика. – Это ведь в моих интересах – сделать так, чтобы она заговорила. Готов поставить овцу… да что там, гарганта.

Мечник улыбнулся, оскалив белые зубы:

– А слово чести не собираешься дать?

Курсор скривил губу:

– А если бы и дал?

– Я бы убил тебя, сделай ты это, – сказал Олдрик. – Четверть часа. Не больше.

Он встал, взял Одиану за руку и вывел ее из палатки. Выходя, водяная ведьма испепелила Фиделиаса с Амарой свирепым взглядом, но промолчала.

Фиделиас дождался, пока они выйдут, потом повернулся к Амаре и некоторое время молча смотрел на нее.

– Почему? – спросила она его. – Патрицерус, зачем вы делаете это?

Он смотрел на нее все с тем же выражением лица.

– Я служил курсором сорок лет. У меня нет жены. Нет семьи. Нет дома. Я отдал жизнь защите Короны. Передавал ее послания. Выведывал секреты ее врагов. – Он покачал головой. – И я вижу, как все рушится. Последние пятнадцать лет двор Гая умирает. Это известно всем. Все, что я делал, только оттягивало неизбежное.

– Он ведь хороший Первый консул. Он справедлив. И добр так, как только можно пожелать.

– Речь не о том, что справедливо, а что нет, девочка. Речь идет о реальности. А она такова, что доброта и справедливость Гая нажили ему много могущественных врагов. Южные консулы недовольны налогами, которыми он обложил их, дабы содержать Защитную стену и сторожевой легион.

– Но они всегда были недовольны, – возразила Амара. – Это не меняет того факта, что налоги необходимы. Стена ведь и их защищает. Если с севера придут ледовики, они погибнут вместе с остальными.

– Они это видят по-другому, – сказал Фиделиас. – И они хотят что-то с этим сделать. Двор Гая ослаб. У него нет наследника. Он не назвал того, кто придет ему на смену. Поэтому они и выступили.

Амара сплюнула на землю:

– Аттика. Кто же еще?

– Тебе не обязательно это знать. – Фиделиас пригнулся к ней. – Ты вот о чем подумай-ка, Амара. Все пришло в движение со времени убийства наследника. Династия Гая умерла вместе с Септимусом. Семья Первого консула никогда не отличалась плодовитостью – а смерть единственного ребенка была воспринята многими как знак. Время Гая прошло.

– Из этого не следует, что это справедливо.

– Выкинь это из головы, детка, – рявкнул Фиделиас, перекосившись от ярости, и сплюнул на землю. – Сколько крови я пролил, служа Короне. Скольких людей убил. Это что, справедливо? Разве их смерть можно оправдать в зависимости от того, служу я тому Первому консулу или этому? Я убивал. Я и похуже вещи делал во имя защиты Короны. Гай скоро падет. Теперь уже ничто не может остановить этого.

– Поэтому вы перевоплотились… Кстати, в кого, Фиделиас? В мерзкого слайва, который добивает ядом раненого быка? В ворона, который выклевывает глаза беспомощному, но еще живому человеку?

Он посмотрел на нее и улыбнулся; в улыбке его не было ни радости, ни досады.

– Легко делить мир на добро и зло, когда ты молод. Я мог бы продолжать служить Короне. Возможно, я оттянул бы неизбежное еще на некоторое время. И сколько бы еще людей погибло? Сколько бы их страдало? И это не изменило бы ничего – только срок. На мое место пришли бы дети вроде тебя – им и пришлось бы принимать те решения, которые я принимаю сейчас.

– Что ж, – выкрикнула Амара звенящим от презрения голосом, – спасибо, что вы меня защищаете!

Взгляд Фиделиаса на мгновение стал очень жестким.

– Не усложняй свое положение, Амара. Скажи нам то, что мы хотим знать.

– Убирайтесь к вóронам.

– Я ломал мужчин и женщин посильнее тебя, – сказал Фиделиас без злости. – Не думай, что, раз ты моя ученица, я не сделаю этого с тобой. – Он опустился на колени, чтобы заглянуть ей в глаза. – Амара. Я тот же самый человек, какого ты знала. Мы многое пережили вместе. Прошу тебя. – Его ладонь накрыла ее измазанную грязью руку. Она не стала выдергивать ее. – Подумай об этом. Ты могла бы присоединиться к нам. Мы могли бы помочь Алере снова сделаться мирной и процветающей.

Она твердо встретила его взгляд.

– Именно этим я и занимаюсь, патрицерус, – очень тихо произнесла она. – Я думала, вы тоже.

Его глаза были холодны как лед. Он встал.

Амара подалась вперед, хватаясь за его ботинок.

– Фиделиас, – умоляюще сказала она. – Ну пожалуйста. Еще не поздно. Мы можем бежать прямо сейчас. Оповестить Корону об этой угрозе и покончить с ней. Вам не нужно отказываться – от Гая, во всяком случае. И… – Она осеклась и всхлипнула. – И от меня.

Последовала мучительная пауза.

– Что ж, – вздохнул наконец Фиделиас. – Значит, каленое железо. Жаль, что ты не одумалась.

Он повернулся, выдернул ногу из ее рук и вышел из палатки.