— Мне пора идти.

— Прекрасно! Ты меня бросаешь.

— Я вовсе не бросаю тебя, Жиль. Я прихожу каждый день, но моя старуха недовольна, когда я возвращаюсь слишком поздно. Нам обоим будет только хуже, если она запрёт меня дома.

— Ну ладно, не вешай мне лапшу на уши. И потом, знаешь… Притащи-ка мне завтра какого-нибудь пойла. Ты слышишь меня?

— Хорошо, я постараюсь.

— Плевал я на твое старание. Я хочу, чтобы ты притащил мне завтра горючего.

Грубое обращение нисколько не задевало Роже, царившая в камере ядовитая атмосфера сгущалась с каждым днем, но Роже, казалось, не замечал плохого настроения Жиля. Будь он по-прежнему влюблен в него, он наверняка нашел бы способ указать своему другу на происшедшую в нем перемену, но теперь приходить сюда каждый день его заставляло не чувство, а желание следовать какому-то застывшему ритуалу, глубокий и таинственный смысл которого давно утрачен. Он даже не помышлял о том, чтобы избавиться от этой кабалы, все его внимание было приковано к двоящемуся лику Робера и Кэреля. Он жил надеждой встретить двух братьев вместе.

— Я встретил Джо. Он велел передать, чтобы ты не волновался. Все в порядке. Через два-три дня он сам зайдет к тебе.

— Где ты его встретил?

— Он выходил из «Феерии».

— Тебя-то как туда занесло?

— Я там не был, я просто шел мимо…

— Нечего тебе там шляться. Твой дом совсем в другой стороне. Ты что, не знаешь, что там собираются самые крутые центровики? Соплякам вроде тебя в «Феерии» делать нечего.

— Я же сказал, что я просто шел мимо.

— Заткнись.

Жиль чувствовал, что парнишка сильно охладел к нему, а в жизни, которую тот вел за пределами тюрьмы, ему и вовсе не было места. Он даже начал опасаться, как бы эта жизнь не оказалась насыщеннее его собственной. И действительно, оставив Жиля, Роже мог спокойно ходить, куда ему заблагорассудится, пусть издалека, но все-таки видеть, как веселились в борделе, где оба брата прогуливались по залам (внутреннее убранство которых он, глядя на обшарпанный фасад, ошибочно представлял себе более бедным, чем оно было в действительности), на мгновение встречались друг с другом (а не встретиться они просто не могли) и снова расставались, затерявшись в толпе женщин, облаченных в прозрачные ткани и кружева. Иногда ему даже казалось, что братья выходят и, взявшись за руки, улыбаются ему своей одинаковой улыбкой. Они сами протягивали руки к проходившему мимо тихому застенчивому юноше, и на какое-то мгновение он оказывался рядом с ними. Дома Роже не осмеливался говорить о братьях, один из которых был вором, а другой — сутенером. Если бы он обмолвился о них хоть словом, сестра бы все передала матери. Однако он настолько был поглощен своими любовными переживаниями, что в любое мгновение мог себя невольно выдать. Впрочем, случайно вырывавшиеся у него иногда фразы было довольно трудно понять. Однажды он вдруг произнес: «Рыцари!»

Даже в мечтах он не мог представить себя посвященным в их дела. В его воображении то и дело возникали всевозможные картины того, как он вручает братьям нечто такое, что было ему очень дорого, но что это было, он сам не знал. Он дошел до того, что однажды ему вдруг нестерпимо захотелось вырвать из зеркала собственное отражение и отправить его к Джо и Роберу с предложением дружбы, в то время как он сам оставался бы у себя в комнате и ждал ответа. Как-то вечером Кэрель пришел к Жилю в то время, когда Роже уже не было.

— Готово. Теперь все на мази. Я достал тебе билет до Бордо. Только на поезд тебе придется сесть в Кэмпе.

— А тряпки? Мне же не во что одеться.

— Вот в Кэмпе и прикинешься. Здесь все равно ничего не купишь. Бабки у тебя есть, так что выкрутишься как-нибудь. У тебя ведь целых пятьдесят кусков. С этим уже можно жить.

— Знаешь, Джо, мне здорово повезло, что я тебя встретил.

— Это точно. Только постарайся, чтобы тебя не замели. А если, не дай Бог, тебя накроют, ты, я надеюсь, будешь умницей и не сболтнешь ничего лишнего.

— Насчет этого будь спокоен. О тебе легавые от меня ничего не узнают. Мы с тобой не знакомы. Ну, так как, я уезжаю сегодня ночью?

— Да, тебе нужно собираться. Мне немного жаль, что ты уже сваливаешь. Ей-богу, Жиль, я к тебе привязался.

— Я к тебе тоже привязался. Но мы еще обязательно увидимся. Я никогда не забуду того, что ты сделал для меня.

— Да, конечно, но знаешь, как говорят: «С глаз долой — из сердца вон.»

— Нет, старик, не думай. Я не такой.

— Правда? Ты меня не забудешь?

Произнеся эти слова, Кэрель положил руку на плечо Жиля, который повернулся к нему лицом.

— Я тебе клянусь.

Кэрель улыбнулся и дружески обнял рукой Жиля за шею.

— Нас теперь водой не разольешь, так, что ли?

— Да, я так с самого начала решил для себя.

Они стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза.

— Главное, чтобы с тобой ничего не случилось!

Кэрель привлек Жиля к своей груди, тот не сопротивлялся.

— Ну держись, скверный мальчишка.

Он поцеловал его, и Жиль вернул ему поцелуй, но Кэрель его не отпустил и, продолжая сжимать, прошептал:

— Жаль.

Так же шепотом Жиль переспросил:

— Чего жаль?

— А? Сам не знаю. Просто жаль. Ах да, жаль, что я тебя теряю.

— Но ты же меня не теряешь. Мы еще увидимся. Я сразу же дам тебе о себе знать. Ты сможешь приехать, когда закончится срок твоей службы.

— Ты правда не забудешь меня?

— Ей-богу, Джо. Мы с тобой теперь дружки до гроба.

Шепот, которым они говорили между собой, становился все более приглушенным. Кэрель чувствовал, что на самом деле начинает привязываться к этому мальчишке. Всем свои телом он прильнул к похолодевшему телу Жиля и поцеловал его еще раз. Жиль снова ответил ему.

— Мы лижемся, как влюбленные.

Жиль улыбнулся. Кэрель поцеловал его снова, но уже более горячо, потом легкими искусными поцелуями поднялся к уху и впился в него губами. Оторвавшись от уха, он прижался щекой к щеке друга, который с силой обнял его.

— Знаешь, малыш, я тебя очень люблю.

Кэрель сжал руками голову Жиля и снова начал целовать его лицо. Он еще плотнее прижался к его телу, и их ноги переплелись.

— Ты действительно считаешь меня своим корешем?

— Да, Джо. Ты мой единственный настоящий друг.

Они долго стояли обнявшись. Кэрель нежно гладил волосы Жиля и осыпал его горячими поцелуями. Вдруг Кэрель почувствовал, что у него встает. Он сосредоточился на этом ощущении, стараясь поддержать и усилить свое желание. Он хотел Жиля.

— Знаешь, а ты не такой, как другие.

— Почему?

— Я тебя целую, а ты молчишь и не сопротивляешься.

— Ну и что? Я же сказал, что мы друзья. Разве мы не можем себе это позволить?

В знак благодарности Кэрель опять нежно поцеловал его в ухо, и его губы приблизились к губам Жиля. Нащупав их, он, горячо дыша ему прямо в рот, прошептал:

— Это тебя правда не смущает?

Ответный шепот Жиля тоже слился с его горячим дыханием:

— Нисколько.

Их губы слились и языки переплелись.

— Жиль?

— Что?

— Я хочу, чтобы ты стал моим самым близким другом. Самым. Ты слышишь?

— Да.

— Ты согласен?

— Да.

Глубокая привязанность, которую Кэрель чувствовал к Жилю, начинала все больше напоминать любовь. Он испытывал к нему что-то вроде нежности старшего брата. Жиль был таким же, как и он сам, убийцей. Это был маленький Кэрель, который никогда не должен был вырасти и стать взрослым. Кэрель глядел на него с невольным трепетом и любопытством, так, как будто видел в нем самого себя в еще не оформившемся, младенческом состоянии. Ему не терпелось заняться любовью, потому что он надеялся своими ласками привязать его к себе еще сильнее. Но он не знал, с чего начать. И хотя самого его уже трахали, он не знал, как подступиться к парнишке, опасаясь, что может его смутить. У него даже промелькнуло желание предложить Жилю самому запихнуть ему в задницу свой член. Кэрель вспомнил педика из Армении, к которому он испытывал почти такую же нежность. Тогда по неопытности он решил, что Жоашен хочет его трахнуть, хотя, как он теперь понимал, на самом деле поведение и голос армянина указывали на то, что он хотел, чтобы трахнули его самого. К Ноно он вообще не испытывал никаких чувств. Если бы Ноно вдруг сдох, ему было бы наплевать. Он чувствовал, что любовь не терпит насилия: она должна быть абсолютно добровольной. Когда имеешь дело с мужиком, можно, конечно, позволить ему себя трахнуть без любви, и это даже может быть приятно, но для того, чтобы трахнуть кого-нибудь самому, необходимо, хотя бы в тот момент, пока стоит твой член, его любить. Он должен был отказаться от пассивной роли во имя любви к Жилю. И он попытался это сделать.