Т.Цявловская назвала рисунки пистолетов в рукописях Пушкина «сигналами дуэли». Всего у Пушкина было не менее пятнадцати шансов отправиться на тот свет, пятнадцать репетиций Черной речки. О других его дуэлях мы не знаем. Борис Пастернак, размышляя о смерти Пушкина, тоже отмечал финал «иногда насильственный, чаще естественный, но и тогда, по нежеланию защищаться, очень похожий на самоубийство». Скепсис Пастернака по отношению к пушкинистике известен.
Освоив изрядное количество специальной медицинской литературы и понимая всю условность подобной работы, мы перешли к дебатам с несколькими американскими психиатрами разных профилей, в том числе невропатологом и профессором криминалистики. Факты были предложены консультантам без имени Пушкина, без дат и мест, дабы исключить побочные соображения, связанные с узнаванием конкретного человека. Поэт в обществе всегда странен, наподобие городского сумасшедшего. Имя стало экспертам ясно, когда перешли к анализу произведений.
Тема сумасшествия в произведениях Пушкина богата и разнообразна. От текста к тексту следует вереница сошедших с ума героев: старик в «Русалке», старик-отец в «Дубровском», Евгений в «Медном всаднике», Германн. Пушкин сам говорит о своем страхе перед сумасшествием: «Не дай мне Бог сойти с ума…». Вообще говоря, сумасшествие и самоубийство – такие же темы литературы, как все прочие; писатель исследует закоулки человеческого сознания. Может он эти состояния героев гиперболизировать и, конечно, писать от первого лица. Но, исследуя своих героев, писатель невольно разбирается и в себе. Критики часто отмечают эту близость: поэтическое творчество как скольжение на грани. В психоанализе поэт и неврастеник находятся в одной категории. Пушкина больше волнует не само сумасшествие, а – как к больному относится общество.
Душевное нездоровье становится у Пушкина лейтмотивом творчества. Германн настойчиво пытается узнать тайну трех карт у графини, приехавшей из Парижа. Дальше следует фраза: «Все мысли его слились в одну, – воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила. Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны» (VI.234). Игра и в жизни Пушкина соединялась с желанием «играть в Париже».
«После «Пиковой дамы» Пушкин больше не обращался к патологическим типам, маньякам и сумасшедшим, – отмечал М.Гофман. – Почему? Потому ли, что зафиксировав психозы, поэт освободился от них, или потому что с 1834 года он находился в таком безысходно мрачном состоянии, что боялся касаться этих тем?». А может, предположим мы, думал об участи Чаадаева, которого государство объявило сумасшедшим?
Слово «меланхолия», употреблявшееся Пушкиным и применительно к себе, означает по-гречески «черную желчь», преобладанием которой в организме Гиппократ объяснял состояние человека. Говоря сегодняшним языком, меланхолия есть депрессия. По мнению американских экспертов, следует различать тяжелую депрессию и легкую депрессию. Поскольку тяжелая депрессия имеет место, когда больной не реагирует на среду, то меланхолия, которой Пушкин описывает свое состояние, будет синонимом легкой. Однако же, объективно ли он оценивал собственное здоровье?
На приеме у психиатра Пушкин не бывал. Собирая анамнез сегодня, можно сказать, что за год до смерти у него наличествовали семь из девяти основных признаков тяжелой депрессии: снижение жизненной энергии, снижение интереса и удовольствия почти во всех проявлениях деятельности, потеря концентрации в доведении дел до конца, наличие психомоторного возбуждения, неадекватное чувство безнадежности, нарушение сна, мысли о самоубийстве. О двух из девяти признаках: снижении или увеличении аппетита и понижении сексуальных желаний – у нас нет информации.
Кроме того, у Пушкина скорей всего имела место как минимум циклотимия – мягкий вариант маниакально-депрессивного психоза. После депрессии бывают смены состояния, переходы в манию. Злобность, злопамятность, скандальность, мстительность, мнительность (я окружен врагами, все только и делают, что плетут интриги против меня), а также другие сходные социальные отклонения являют собой элементы психопатии.
С Петровских времен в России смерть, согласно официальной идеологии, венчала героическую жизнь, становилась наградой и кратчайшим путем к славе. «Лицо эпохи отразилось и в образе смерти, – писал Ю.Лотман. – Смерть давала свободу. Смерть искали в Кавказской войне, казавшейся бесконечной, и на дуэли. Под дулом дуэльного пистолета человек освобождался от императорской власти и от петербургской бюрократии. Возможность увидеть своего врага лицом к лицу и направить на него свой пистолет давала лишь миг свободы. Не понимая этого, мы не постигнем, почему Пушкин пошел к барьеру, а Лермонтов бравировал готовностью подставить грудь под выстрел. Там, где вступала в права смерть, кончалась власть императора».
Этот важнейший пассаж Лотман завершает выводом об обдуманной стратегии пушкинского поведения и твердой воле в исполнении задуманного, но не касается главного: психиатрического аспекта обстоятельств дела, остановившись на полпути.
В начале XIX века причинами самоубийства в России не занимались, хотя тема и факты становятся предметом постоянных упоминаний в газетах. В образованной части общества, склонной к чтению романтической литературы, самоубийство окружено неким таинственно-соблазнительным ореолом. В тридцатые годы, о которых идет речь, суицид становится распространенным явлением.
Самоубийство по сей день не объяснено наукой, но сегодняшний подход к добровольному лишению себя жизни не обязательно рассматривается как психическое заболевание. Условием его может оказаться некое сгущение жизненных неприятностей: горе, безнадежность, страх, ненависть, жажда мести, наконец ярость, причем индивид загнан в угол и не видит возможностей развязать узел как-то иначе. Для того чтобы прийти к выводу, что жить дальше не целесообразно, порешить себя, нужен повод, пусть мелкий, довесок, который перетянет чашу весов.
Некая тайна суицида всегда остается, но все же считается, что едва ли не самый существенный вопрос в нем, вокруг которого вращаются все проблемы, – это свобода воли. Пушкин был бесправен, но понимал: право распоряжаться своей жизнью у него отнять не могут. От мудрецов древности, от философов Просвещения, даже от Радищева, который тоже пытался следовать Руссо, Пушкин усвоил взгляд: личность, которая не боится смерти, становится свободной.
При самоубийстве, с точки зрения психиатров, ситуация выглядит так. «Давление смерти» на потенциального самоубийцу развивается от слабого к сильному и обратно, но может резко меняться в зависимости от ухудшения ситуации, поэтому следует разделить суицидное поведение и суицид. В американской криминалистике используются термины саморазрушительное поведение и задуманное самоубийство, когда обстоятельства вокруг оказываются непреодолимыми, а выход из них прост.
Некоторые американские эксперты считают argumentum ad hominem, что часть автокатастроф со смертельным исходом – это самоубийства. То же касается полетов на частных маленьких самолетах, любительских прыжков с парашютом, участников родео – скачек верхом на обезумевших от боли бычках и т.п. Желание или свойство характера некоторых любителей просто рискнуть, побывать «у бездны на краю» считается объяснением не всегда достаточным. Сегодня психиатры готовы обсудить под этим углом зрения наркоманов и даже просто злостных курильщиков. В криминалистике США зарегистрированы способы самоубийства, распространенные среди черного населения: самоубийца на улице стремительно бежит прямо на полицейского с игрушечным пистолетом или делает вид, что на ходу вынимает пистолет, и полицейский стреляет в целях самозащиты. Дуэль по отношению к активной стороне, ищущей поединка, можно приравнять к саморазрушительному поведению и в более определенной фазе – к задуманному самоубийству.
В любом из этих случаев сразу окончательно погубить себя трудно. Поэтому люди, склонные к суициду, ищут путей осуществления навязчивой идеи долго. Психиатру важно получить ответы на два вопроса. Первый: хочет ли человек жить дальше? И второй, если не хочет жить: есть ли у него план, как это сделать? Приходится признать, что у Пушкина отрицательный ответ на первый вопрос в течение его жизни появлялся несколько раз. А при трехмесячной подготовке последней дуэли, несомненно, как мы видим, существовал план.
