За время непродолжительного замужества Эмили любовь так и не проснулась – слишком велика была разница в возрасте, воспитании, образе жизни, желаниях и устремлениях. Пожилой супруг гордился красавицей-женой, но уделял намного больше внимания биржевым сводкам. Впрочем, Эмили это ни капли не огорчало. Она наслаждалась приобретенным богатством и жила так, как ей хотелось. Единственное, в чем нельзя было упрекнуть молодую жену, так это в неверности. Ею восторгались и за ней ухаживали, но никто не сумел перейти границу, которую установила для поклонников сама Эмили.

После смерти мужа в ее жизни почти ничего не изменилось. Разве что теперь она могла спать одна и сама распоряжаться огромными деньгами. Количество влюбленных в нее мужчин резко возросло, но Эмили отнюдь не жаждала менять вожделенную свободу на очередной плен. Хватит с нее мужей-повелителей. Быть хозяйкой собственной судьбы, да еще с солидным капиталом – разве не к этому она стремилась всю жизнь?

А уж любовника она тем более не торопилась заводить. Если платонические воздыхания мужчин забавляли ее, то о физическом проявлении чувств она не желала и слышать. Ей было достаточно пяти лет брака с пожилым мужем, о которых она вспоминала с содроганием. Вряд ли другой, пусть даже молодой мужчина в состоянии открыть для нее нечто новое. Эмили точно знала, чего она хочет, и искренне считала себя счастливой.

Как же она ошибалась! Одна ночевка в селении дикарей, которые никогда не слышали о Нью-Йорке и не знали магической власти доллара, превратила ее в другую женщину. Ароматный цветок тапиоры заставил ее по-новому взглянуть на себя. Он разбудил в ней женщину, созданную для любви и желающую любить, женщину, для которой мужские ласки не оскорбление, а вожделенная награда… А может быть, дело было вовсе не в запахе душистого цветка, а в мужчине с нестерпимо голубыми глазами, чьи губы заставили ее тело полыхать огнем…

Эмили долго лежала без сна, в мельчайших подробностях припоминая ночь, которая перевернула всю ее жизнь. Она задыхалась от желания и не хотела признаваться себе в этом. Ведь это означало бы полное поражение… Вместо того чтобы влюбить в себя Даррена, она сама в него влюбилась… Нет, это неправда! И не станет правдой, пока она упорно отрицает это! А она будет держаться до последнего, даже если сердце превратится в одну сплошную рану…

Через пять дней после того, как они отплыли из селения бураку, они оставили плоскодонки на берегу, завалив их павшей листвой, и углубились в сельву. В глубине души Эмили рассчитывала на то, что они идут к очередной индейской деревне, где можно будет отдохнуть. Но они прошли целый день, не встретив никакого намека на селения, и ночевать им пришлось снова в палатках под открытым небом. Продвигаться по джунглям было в сто раз труднее, чем плыть по реке, и Эмили с ужасом чувствовала, что ее силы и мужество на исходе.

Откуда в них столько энергии? – уныло размышляла Эмили, наблюдая за мужчинами, которые разбивали лагерь для ночлега. В конце дня ей обычно хотелось упасть замертво и не шевелиться несколько часов, а они находили в себе силы даже на дружескую перебранку. Сейчас они устанавливали палатки и заодно корректировали маршрут на следующий день, а Эмили сидела, прислонившись к стволу гигантского дерева, и не могла сдвинуться с места.

Шейла, распаковывавшая мешок с провиантом, сердито посмотрела на нее.

– Ты собираешься помогать мне или нет? – бросила она злобно.

Эмили молча кивнула и на четвереньках поползла к Шейле. Правая нога была стерта в кровь, и на нее невозможно было наступить. Но жаловаться Шейле на боль? Никогда! Она кое-как добралась до провианта и стала доставать и резать вяленое мясо.

Эмили была так занята работой и ноющей болью в ноге, что не услышала, как к ней подошел Даррен.

– Что с твоей ногой? – спросил он, садясь на корточки рядом с Эмили.

– Стерла, – ответила она еле слышно.

В первый раз после праздника тапиоры Даррен прямо заговорил с ней. Откуда он узнал, что у нее болит нога? Хотя разве от него может укрыться хоть что-нибудь…

– Ты показывала ее Шейле? – нахмурился он.

– Еще нет… Нога только сегодня заболела…

– Покажи.

Эмили безропотно стянула стоптанный ботинок и носок, мокрый от крови. Даррен аккуратно взял ее за лодыжку. Нога выглядела кошмарно. Пятка и подушечка большого пальца были стерты до мяса, а край стопы представлял собой один сплошной волдырь.

– Мда… – протянул Даррен. – Шейла, ты видела это?

Шейла подошла и заглянула через плечо Даррена.

– А что такого? – равнодушно протянула она. – Обычные мозоли. Ничем не могу помочь. Пластырь у меня давно закончился.

Иного ответа Эмили и не ожидала, зато Даррен был явно шокирован.

– Надо что-то придумать, – резко сказал он. – Она же не сможет завтра идти.

– Значит, останется здесь до нашего возвращения, – пожала плечами Шейла и вернулась к своим делам. – Меньше хлопот для нас.

У Даррена было настолько ошарашенное лицо, что Эмили невольно улыбнулась. Он и не подозревает о том, что его «верная помощница» отчаянно ревнует его!

Даррен неожиданно погладил голую лодыжку Эмили.

– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

Он отошел от Эмили, прежде чем она успела что-то сказать, и нога сразу заныла сильнее…

После ужина, за которым путешественники едва обменялись парой слов, Шейла и Питер отправились спать. Переход по сельве оказался слишком утомительным даже для их крепких ног. Эмили собралась было последовать их примеру, но Даррен остановил ее.

– Надо вначале полечить твою ногу. Мы с Аураком поищем одну чудодейственную травку, которая растет в этих местах. Подожди меня.

Эмили чувствовала, что если она сейчас заговорит, то дрожащий голос обязательно выдаст ее волнение. Поэтому она просто кивнула.

– Я посижу вместе с Эмили, – поспешно проговорил Джош Эпплтон.

Тень усмешки проскользнула по загорелому лицу Даррена.

– Завтра нам предстоит тяжелый путь, – негромко заметил он. – И тебе лучше как следует отдохнуть.

– Я посижу с Эмили, – упорствовал юноша.

Даррен кивнул в знак согласия, и через минуту их с Аураком скрыли темно-зеленые заросли, казавшиеся особенно неприятными и пугающими в наступившей темноте. Эмили зябко поежилась. Когда Даррена не было поблизости, воображение населяло джунгли жуткими чудовищами. Рядом с ним Эмили была готова храбро встретить любую опасность. Без него она чувствовала себя трусливым кроликом, вздрагивающим в своей норке при малейшем шорохе.

Они молчали. Эмили видела, что Джошу не терпится заговорить с ней. Она догадывалась, о чем. Разве не приходилось ей там, в Нью-Йорке, два-три раза в неделю выслушивать признания в любви? Джош волнуется, намеренно избегает ее взгляда, стискивает пальцы так, будто хочет их сломать… Он ни за что не решится открыть рот, если она не подбодрит его. Подбадривать смущенных поклонников Эмили Маверик умела в совершенстве. Но сейчас ей впервые в жизни захотелось, чтобы признание в любви не прозвучало. Она не сможет ответить бедному мальчику взаимностью, а выманивать у него признание, зная, что никогда не скажешь «да», попросту бесчеловечно!

Удивленная усмешка чуть тронула губы Эмили. С каких пор она стала думать о страданиях других? И почему она не хочет лишний раз убедиться в том, что ее чары не потеряли былую силу? Ведь когда-то на пароходе она всерьез планировала выбить из Джоша слова любви… Что же с ней произошло?

Потому что признание Джоша ничего тебе не даст, сказала себе Эмили. Тебе абсолютно все равно, как к тебе относятся другие мужчины. Все, кроме одного. Того, кто обладал твоим телом, не думая о признаниях в любви…

– Идите спать, Джош, – мягко сказала Эмили.

Молодой человек вздрогнул.

– Но я…

– Вы очень устали, а уже поздно.

Джош изучающе посмотрел на нее, потом нехотя кивнул.

– Хорошо. – Он встал и направился к своей палатке. – Спокойной ночи.