– Я считала, – сухо заметила Марианна, – что любой врач обязан хранить профессиональную тайну.

– Безусловно, но повторяю вам, этот ненавидит вас, и я считаю его способным на любую подлость. Послушайтесь меня, Марианна, расскажите правду Бофору!.. Он способен понять, я уверен…

– А как, вы думаете, он прореагирует? Я уверена: он не поверит! Никогда я не посмею сказать ему в лицо подобную вещь.

Как недавно Язон на террасе, Марианна стала ходить взад-вперед, комкая в руках маленький кружевной платок. Воображение уже представило ей сцену, которую она вызовет: она признается Язону, что забеременела от управляющего!.. Да он… в ужасе убежит!..

– Вы, всегда такая решительная, отступаете перед объяснением? – тихо упрекнул Жоливаль.

– Я отступаю перед неизбежной утратой человека, которого люблю, Аркадиус. Любая влюбленная женщина реагировала бы так же.

– Но кто говорит, что вы потеряете его? Я повторяю: он любит вас и, может быть…

– Вот видите, – с коротким смешком прервала его Марианна, – вы сами говорите: может быть. Из-за этого «может быть» я и не хочу рисковать.

– А если он узнает? Если каким-то образом истина станет ему известна?

– Тем хуже! Вы хотите, чтоб я разыгрывала свою жизнь в орлянку? Через неделю-две мы будем в Константинополе. Там я сделаю все, что надо. А до тех пор постараюсь держаться…

Безропотно вздохнув, Жоливаль встал с кресла и подошел к Марианне. Взяв ее за голову обеими руками, он поцеловал пересеченный упрямой складкой лоб.

– Может быть, вы и правы! – сказал он. – Не могу вас принуждать. И, конечно, вы не согласитесь на предложение, чтобы я сделал это неприятное объяснение, которое вас так пугает? Язон питает ко мне дружеские чувства и уважение, я буду удивлен, если он не поверит мне…

– Особенно он поверит, что вы слишком любите меня и готовы защитить от любых невзгод… и что я заставила вас поступиться совестью! Нет, Аркадиус! Я отказываюсь, но благодарю вас от всей души.

Он поклонился с печальной улыбкой и ушел в свою комнату, тогда как Марианна начала бессонную ночь с противоречивыми тревогами перед грядущими днями и удивительной нежностью, сохранявшейся после предыдущей ночи. Полнота ощущений, которые она изведала в те незабываемые минуты вне времени и пространства, еще достаточно наполняла ее, чтобы сохранить глубокую радость, совершенно свободную от чувства бесчестия и ложной стыдливости. В объятиях того безликого существа она познала мгновения исключительной красоты, вся прелесть которых заключалась именно в том, что она никогда не узнает, кем был ее случайный любовник…

Но когда на другой день, облокотившись о планшир «Волшебницы моря», Марианна смотрела, как тают в золотистом утреннем тумане белые домики Корфу и его старая венецианская крепость, она не могла прогнать мысль о том, кто скрывается там, затерянный среди скал и зелени, но кто, может быть, иногда будет забрасывать сети или швартовать свою лодку в той маленькой бухте, где ради пленительной Леды он на время перевоплотился в повелителя богов…

Уже два дня сопровождаемая «Полиной» и «Помоной» «Волшебница» шла на юг.

Три корабля без помех обогнули английские владения в Кефалонии и Занте и теперь находились на широте Морены, достаточно мористой, чтобы избежать встречи с флотилиями паши.

Погода стояла великолепная. Синие волны Средиземного моря сверкали под солнцем, как плащ феи. Благодаря непрерывному бризу, наполнявшему большие четырехугольные паруса, жара не особенно ощущалась, и три ценителя моря, величественно неся свой белый груз и многоцветные штандарты, весело похлопывающие на верхушках мачт, двигались вперед с хорошей скоростью.

Противник не высовывал нос, ветер и море вели себя как нельзя более благосклонно, и рыбаки, которые вытягивали свои сети и провожали глазами грандиозные белые пирамиды, наслаждались, наверное, зрелищем изящества и спокойного могущества.

Однако на американском корабле все шло плохо…

Прежде всего, как и предсказывал Жоливаль, Марианна заболела. Как только пересекли южный канал Корфу и вышли в открытое море, молодая женщина вынуждена была уйти в каюту и больше не выходить оттуда. Несмотря на спокойное море, она оставалась распростертой на своей койке, испытывая мучения при малейшем движении корабля и сто раз желая себе смерти.

Неопределенный запах, по-прежнему витавший внутри и который теперь она нашла невыносимым, ничуть не уменьшился. Доведенная до беспомощного состояния, Марианна тонула в ужасном море морской болезни, не способная даже здраво рассуждать. Одна мысль, однако, тяготила ее, единственная, но упорная и неизменно навязчивая: не дать Язону переступить порог ее каюты.

Агате, пришедшей в ужас при виде такого состояния своей всегда отличавшейся отменным здоровьем хозяйки, Марианна решила сказать правду. Она полностью доверяла своей горничной, которая неоднократно доказывала свою верность и преданность, а при сложившихся обстоятельствах она отчаянно нуждалась в женской помощи. И Агата сразу же оказалась на высоте оказанного доверием положения.

Она мгновенно превратилась из ветреной, кокетливой и боязливой девушки в какого-то дракона, грозного цербера, с неожиданной силой которого первым смог познакомиться Язон, когда вечером после отплытия с Корфу он постучал в дверь, надеясь на радушный прием.

Вместо улыбающейся, почтительной и приветливой пособницы, какой он ожидал увидеть Агату, он был встречен за дверью самой безукоризненной и чопорной из горничных, которая совершенно официальным тоном сообщила ему, что «госпожа княгиня снова чувствует недомогание и не может принять никого, кем бы он ни был!». После чего Агата извинилась перед корсаром с достоинством полномочного министра и… захлопнула дверь у него перед носом.

Доктор Джон Лейтон имел не больший успех, когда он немного позже явился, чтобы осмотреть больную и назначить лечение. Гораздо более резко Агата информировала его, что «их светлейшее сиятельство только что уснули», и отказалась прервать столь желанный сон.

Включили в игру и Жоливаля, который не был допущен к Марианне. Он использовал это, чтобы притушить разгоравшийся огонь разочарования у Язона. Не находя причин, чтобы считать себя обычным визитером, уже готовый взорваться Язон призвал его в свидетели необъяснимого поведения Марианны.

– Неужели она считает, что я люблю ее не настолько, чтобы выдержать ее болезненный вид? Что же тогда будет, когда она станет моей женой? Тогда я должен буду уходить из дому или узнавать новости только через горничную?

– Вы забываете одно, друг мой. Вы как раз еще не супруги! И когда вы ими станете, я не удивлюсь, если дела пойдут именно так, как вы говорите. Видите ли, Марианна слишком женщина, слишком горда и, может быть, слишком кокетлива, чтобы не знать, что близость, даже при самой большой любви, должна иметь определенные границы. Никакая влюбленная женщина не захочет, чтобы ее увидели подурневшей и несчастной. Так делалось всегда с ее лучшими друзьями: когда в Париже она болела, ее дверь была наглухо закрыта… даже для меня, – самоуверенно солгал он, – а я ведь являюсь в некотором роде ее вторым отцом!

Тогда вмешался Лейтон. Старательно набивая табак в длинную трубку, что позволяло ему не смотреть на собеседника, доктор изобразил улыбку, которая ничего не изменила в его мрачных чертах.

– Такое беспокойство вполне нормально для красивой женщины, но врача нельзя рассматривать ни как мужчину, ни как простого визитера. Я не могу понять, почему княгиня не согласилась позволить осмотреть ее. Когда заболела ее горничная, она, наоборот, немедленно разыскала меня, и мне льстит, что мое лечение дало хороший результат!

– Откуда вы взяли, что она не согласилась принять вас, сударь? – холодно отпарировал Жоливаль. – По-моему, вы слышали, что княгиня заснула? А разве сон не лучшее лекарство?

– Без сомнения! Пожелаем только, чтобы он оказался действенным и завтра княгиня чувствовала бы себя хорошо. Утром я снова приду к ней.