Раздосадованная вначале, Марианна постепенно привыкла видеть лейтенанта своей тенью и даже успокоила Жоливаля. Она в конце концов сообразила, что это наблюдение, в данный момент неприятное, может оказаться просто бесценным, когда, окруженная его драгунами, она пересечет решетку виллы dei Cavalli ради встречи, которая ее там ожидает. Если князь Коррадо Сант’Анна думает как-то отомстить Марианне, упрямый дог, приставленный Наполеоном к его подруге, может представлять уверенную защиту ее жизни. Но от этого он не становился менее назойливым!..

Немного забавляясь, немного сердясь, она остановила на нем взгляд. Достойно сожаления, в самом деле, что этот малый всегда имел вид разозленной кошки, ибо он мог бы понравиться даже очень взыскательной женщине. При среднем росте и крепком сложении у него было упрямое лицо со сжатым ртом под великолепным носом, уходившим под козырек каски. Его кожа цвета потемневшей слоновой кости краснела с невероятной легкостью, но глаза, открывавшиеся вдруг под кустистыми черными бровями и ресницами, такими же длинными, как у Марианны, были приятного светло-серого цвета и на солнце отливали золотом.

Смеха ради и, может быть, также из-за бессознательного (и такого женственного!) желания приручить упрямца молодая женщина делала во время путешествия несколько робких попыток соблазнить его. Но Бениелли оставался таким же неприступным к очарованию ее улыбки, как и к блеску зеленых глаз.

Однажды вечером даже, когда к обеду в одной, менее грязной, чем другие, харчевне она подставила ему ловушку в виде белого платья с декольте, достойным Фортюнэ Гамелен, лейтенант отдался на все время трапезы невероятной глазной гимнастике. Он осмотрел все, от связок лука, подвешенных к балкам потолка, до больших черных котлов в камине, не забыв своей тарелки и каждого кусочка хлеба, но ни разу не взглянул на золотистую грудь, выглядывавшую из платья.

Следующим вечером Марианна, рассерженная и гораздо более уязвленная, чем хотела себе признаться, обедала одна в своей комнате и в платье с высокими муслиновыми рюшами, поднимавшимися почти до ушей, к молчаливой радости Жоливаля, которого поведение его патронессы весьма позабавило.

В данный момент Бениелли внимательно наблюдал за улиткой, которая покидала приятную тень лавров, взбираясь на камень балюстрады, служившей опорой Марианне.

– Решили что, лейтенант? – спросила она наконец. Ироническая нотка в ее голосе не ускользнула от Бениелли, который немедленно побагровел.

– Но относительно того, что мы будем делать, госпожа княгиня! Ее императорское высочество великая герцогиня Элиза завтра покидает Флоренцию ради виллы Марлиа. Будем ли мы ее сопровождать?

– Я, собственно, не вижу, что другое мы сможем сделать, лейтенант! Или вы воображаете, что я останусь совершенно одна вон там? Когда я говорю «одна», это подразумевает, конечно, ваше приятное общество! – сказала она, в то время как кончиком внезапно закрытого зонтика указала на величественный фасад дворца Питти.

Бениелли непроизвольно вытянулся. Видимо, его шокировало выражение «вот там» в отношении почти императорской резиденции. Он был человеком, питавшим величайшее уважение к иерархии и в первую очередь ко всему, что в какой-то степени касалось Наполеона. Но он не посмел ничего сказать, ибо уже знал, что эта странная княгиня Сант’Анна могла вести себя так же вызывающе, как и он сам.

– Итак, мы поедем?

– Поедем! К тому же владения Сант’Анна, куда вы должны меня сопровождать, находятся очень близко от виллы ее императорского высочества. Так что вполне естественно, что я поеду вместе с нею.

Впервые после отъезда из Парижа Марианна увидела, как на лице ее телохранителя появилось что-то, что можно было назвать улыбкой. Новость явно обрадовала его… Впрочем, он тут же щелкнул каблуками, вытянулся и отдал честь.

– В таком случае, – сказал он, – и с разрешения госпожи княгини, я отправлюсь отдать соответствующие распоряжения и предупредить господина герцога Падуанского, что мы уезжаем завтра.

Затем, прежде чем Марианна смогла открыть рот, он повернулся на каблуках и быстро пошел к дворцу, не обращая внимания на бьющую его по икрам саблю.

– Герцог Падуанский? – прошептала Марианна в полном изумлении. – Но что ему надо здесь?..

Она и в самом деле не понимала, какую роль в ее жизни мог играть этот человек, действительно необычный, но совершенно чуждый ей, появившийся во Флоренции двумя днями раньше, к заметной радости Бениелли, для которого он был одним из трех обожаемых божеств.

Приехав в Италию, чтобы навести порядок в наборе рекрутов и нагнать страх на дезертиров и строптивых, Арриги, кузен Императора и генеральный инспектор кавалерии, прибыл к великой герцогине во главе простого эскадрона Четвертой подвижной колонны, взятого им у принца Евгения, вице-короля Италии. Его вояж в Тоскану внешне не имел другой цели, как повидаться с кузиной Элизой и встретиться с членами своей корсиканской семьи, которые после долгой разлуки поспешили приехать на свидание с ним. Но никто при тосканском дворе не догадывался о подлинных причинах этого визита.

Великая герцогиня, устроившая княгине Сант’Анна, посланнице, которая принесла ей весть о рождении римского короля, пышный прием, встретила генерала Арриги с восторгом, ибо она любила славу и героев почти так же, как Наполеон и Бениелли. И Марианна на балу, данном накануне вечером в честь герцога Падуанского, увидела склонившегося над ее рукой человека необычного, с трагическим лицом, которому многочисленные тяжелые раны, полученные на службе Императора, некоторые даже смертельные для любого другого, не мешали оставаться одним из лучших кавалеристов мира.

Надлежащим образом подготовленная рассказами Элизы и Анжело Бениелли, Марианна с естественным интересом смотрела на человека, у которого череп раскололи ударом сабли в бою у Салахи в Египте, сонную артерию перебили пулей под Сен-Жан д’Арк, затылок глубоко прорезали яростным ударом палаша при Вертингене, затем наградили несколькими другими «незначительными царапинами», и который практически собирался по кускам, оставляя госпитальную койку только для того, чтобы стать во главе своих драгунов… прежде чем вернуться назад еще более растерзанным, чем раньше. Но в промежутках между этим он был львом, у которого спасенные им жизни не поддавались учету, равно как и пересеченные им вплавь реки.

И Марианна испытала странный шок, когда их взгляды встретились… У нее появилось удивительное ощущение, мимолетное, но реальное, что она оказалась перед лицом самого Императора. Взгляд д’Арриги имел такой же стальной отблеск, как императорский взгляд, и он пронзил ее с безжалостной точностью клинка. Но голос новоприбывшего быстро рассеял очарование: низкий и хриплый, сорванный, без сомнения, яростно выкрикиваемыми командами при лихих кавалерийских атаках, совершенно непохожий на металлический выговор Наполеона, и по Марианне прокатилась при этом волна облегчения. Встретить кого-то похожего на Императора в тот момент, когда она собиралась пренебречь приказами и убежать далеко от Франции с Язоном, было действительно последней вещью, которую она могла пожелать!

Эта первая встреча с Арриги вылилась в обмен учтивыми фразами, которые ничем не позволяли представить, что генерал мог хоть в малейшей степени интересоваться делами Марианны. Поэтому ей трудно было понять туманные слова Бениелли. Какая необходимость торопиться сообщить герцогу Падуанскому о ее отъезде?..

Недовольная и малорасположенная ждать возвращения своего кипучего телохранителя, Марианна покинула покрытую зеленью террасу и направилась к спускавшимся к дворцу лестничным маршам. Она хотела вернуться в свои апартаменты, чтобы дать Агате, ее горничной, некоторые распоряжения, касающееся завтрашнего отъезда. Но когда она дошла до фонтана Артишо, то недовольно поморщилась: Бениелли возвращался. Однако он возвращался не один. Шагах в пяти за ним маршировал генерал в сине-золотом мундире и громадной треуголке с белыми перьями: герцог Падуанский собственной персоной стремительно направлялся к Марианне.