– Я не против тебя, – отрицательно покачал головой Оракул.

– Кеннеди не может, – вступил в разговор Лоуренс Салентайн, – уничтожить пятьдесят миллиардов долларов только потому, что переживает личную трагедию. Демократия не для этого существует.

К Кристиану вернулось самообладание, и он принялся спокойно их убеждать.

– Это неправда. Фрэнсис Кеннеди обосновал свое решение. Он не хочет, чтобы похитители неделями морочили нам голову, мелькая на телеэкранах ваших станций, мистер Салентайн, и превращая Соединенные Штаты в посмешище. И вы хотите теперь вести с ними переговоры? Вы хотите освободить убийцу Папы? И вы называете себя патриотами? Вы утверждаете, что беспокоитесь за судьбу страны? Вы просто кучка лицемеров.

Впервые заговорил Джордж Гринвелл:

– А как насчет остальных заложников? Вы хотите пожертвовать ими?

– Да, – не задумываясь, выпалил Кристиан, помолчал и потом добавил. – Я думаю, что путь, избранный президентом – это лучший шанс сохранить им жизнь.

– Берт Оудик, – продолжал Джордж Гринвелл, – как вы знаете, находится сейчас в Шерабене. Он заверил нас, что сумеет убедить похитителей и султана освободить оставшихся заложников.

– Я слышал, – презрительно возразил Кристиан, – как он заверял президента, что Терезе Кеннеди не причинят никакого вреда. А она мертва.

– Мистер Кли, – сказал Лоуренс Салентайн, – мы можем спорить об этих второстепенных деталях до второго пришествия. У нас нет на это времени. Мы надеялись, что вы присоединитесь к нам и этим облегчите дело. Уверяю вас, это должно быть сделано, будет сделано, вне зависимости от того, согласны вы или нет. Но зачем обострять борьбу? Почему не послужить президенту, работая вместе с нами?

– Не морочьте мне голову, – холодно глянул на него Кристиан Кли. – Позвольте сказать вам, я знаю, что вы обладаете немалым весом в этой стране, весом, который противоречит конституции. Как только кризис завершится, мое учреждение займется расследованием вашей бурной деятельности.

Джордж Гринвелл вздохнул. Грубая и бессмысленная ярость молодого человека досаждала старику его опыта и возраста. Он обратился к Кристиану:

– Мистер Кли, мы благодарим вас за то, что вы приехали. Надеюсь, что между нами не останется личной вражды. Мы действуем, чтобы помочь нашей стране.

– Вы действуете, чтобы спасти Оудику его пятьдесят миллиардов долларов, – ответил Кристиан. И тут его осенило. Эти люди на самом деле вовсе не надеялись завербовать его. Это была просто попытка его запугать, чтобы он занял нейтральную позицию. Он ощутил в них страх. Они боялись его, потому что он обладает властью и, что еще важнее, волей. И единственным человеком, который мог предостеречь их насчет него, был Оракул.

Все молчали. Потом заговорил Оракул:

– Ты можешь ехать. Я знаю, что тебе надо возвращаться. Звони мне и рассказывай, что происходит. Держи меня в курсе.

Кристиан, возмущенный предательством Оракула, обратился к нему:

– Вы должны были предупредить меня.

Оракул покачал головой.

– Тогда бы ты не приехал, и я не смог бы убедить моих друзей в том, что ты не подпишешь. Я должен был предоставить эту возможность, – он помолчал. – Я провожу тебя.

Перед тем как выйти, Кристиан обернулся к членам Сократова клуба и произнес.

– Джентльмены, я прошу вас, не позволяйте конгрессу сделать это.

От него исходила такая угроза, что никто не промолвил и слова.

Когда Оракул и Кристиан оказались вдвоем не пандусе, спускавшемся к входной двери, Оракул остановил свою коляску, поднял голову, обезображенную старческими коричневыми пятнами, и сказал Кристиану:

– Ты мой крестник и мой наследник. Все, что происходит, никак не отражается на моей привязанности к тебе. Но должен предупредить тебя. Я люблю мою страну и воспринимаю твоего Кеннеди как огромную опасность.

Впервые Кристиан Кли испытал чувство горечи по отношению к старику, которого всегда любил.

– Вы и ваши друзья из Сократова клуба схватили Фрэнсиса за горло, – сказал он. – Это вы представляете реальную угрозу.

Оракул внимательно разглядывал его.

– Однако ты не выглядишь слишком обеспокоенным. Кристиан, я прошу тебя не совершать необдуманных поступков и не предпринимать чего-нибудь непоправимого. Я знаю, ты обладаешь большой властью и, что еще важнее, изрядной долей хитрости. Ты человек одаренный, но не пытайся пересилить историю.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Кристиан.

Теперь уже он торопился. До возвращения в Белый дом ему предстояла еще одна остановка. Он должен допросить Грессе и Тиббота.

– Помни, – вздохнул Оракул, – что бы ни произошло, это не повлияет на мою привязанность к тебе. Ты единственный человек на земле, которого я люблю. И если это будет в моих силах, я никогда не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Звони мне, информируй меня.

Кристиан почувствовал былую любовь к Оракулу. Пожав плечо старика, он сказал:

– Какого черта, это всего лишь политические разногласия, они случались у нас и раньше. Не беспокойтесь, я позвоню вам.

Оракул криво улыбнулся.

– И не забудь о моем дне рождения, когда все это закончится и если мы, конечно, будем живы.

И Кристиан, к своему изумлению, увидел слезы, стекающие по этому поблекшему, старческому, морщинистому лицу. Он нагнулся, чтобы поцеловать его в щеку, такую высохшую и холодную, как стекло.

Вернувшись в Белый дом, Кристиан Кли первым делом направился в офис Оддблада Грея, но секретарша сказала, что Грей совещается с конгрессменом Джинцем и сенатором Ламбертино. Девушка выглядела испуганной. До нее дошли слухи, что конгресс пытается отстранить президента Кеннеди с его поста.

– Позвоните ему, – сказал Кристиан, – скажите, что это важно, и позвольте мне воспользоваться вашим столом и телефоном. А вы пойдите в дамский туалет.

Грей поднял трубку, полагая, что звонит его секретарша.

– Что-нибудь срочное? – спросил он.

– Отто, – сказал Кли, – это Крис. Слушай меня. Только что некоторые ребята из Сократова клуба просили меня подписать меморандум об отстранении Фрэнсиса. Дэйзи тоже просили подписать, пытались шантажировать его связью с танцовщицей. Я знаю, что Викс на пути в Шерабен, поэтому он не может подписать эту декларацию. Ты подписываешь?

– Это даже смешно, – голос Оддблада Грея звучал очень вкрадчиво, – только что в моем кабинете двое джентльменов просили меня подписать. Я уже ответил им, что не подпишу. И еще я сказал им, что никто из личного штаба не подпишет. У меня не было нужды задавать тебе этот вопрос.

В голосе Грея чувствовался сарказм.

– Я знал, что ты не подпишешь, – нетерпеливо сказал Кристиан, – но я должен был задать этот вопрос. Послушай, запусти такой пробный шар. Скажи этим парням, что я, как генеральный прокурор, начинаю расследовать, кто шантажирует Дэйзи. И что у меня куча материала на тех конгрессменов и сенаторов, которые и так не очень-то хорошо выглядят в газетах, и я дам этому материалу просочиться. Особенно насчет их делишек с членами Сократова клуба. Сейчас не время для твоего дерьмового оксфордовского воспитания.

– Спасибо за совет, старина, – ровным голосом ответил Оддблад Грей. – Только почему бы тебе не заботиться о своем аппарате, а я буду заботиться о своем. И не проси других размахивать твоим мечом, размахивай им сам.

Между Оддбладом Греем и Кристианом Кли всегда существовал некоторый антагонизм. Они нравились друг другу и относились с уважением. Оба были физически привлекательны, Грей обладал к тому же, еще и светским обаянием. Но он всего добился собственными силами. А Кристиан Кли родился в богатстве, но не захотел вести жизнь богатого человека. Он был храбрым офицером и, будучи начальником оперативного отдела ЦРУ, непосредственно участвовал в секретных операциях. Оба они были опытными юристами, пользовались в обществе уважением, и оба были преданы Фрэнсису Кеннеди.

И тем не менее, они относились друг к другу настороженно. Оддблад Грей искренне верил в прогресс, основанный на законе, и поэтому он представлял собой ценного связного между президентом и конгрессом. Он всегда не одобрял концентрацию власти в руках Кли. Для такой страны, как Соединенные Штаты, было слишком, чтобы один человек являлся директором ФБР, главой Службы безопасности и генеральным прокурором. Правда, Фрэнсис Кеннеди объяснял причину такой концентрации власти тем, что это делается для защиты президента от угрозы убийства. И все равно Грею это не нравилось.