— Что ты здесь делаешь?

— Хочу с тобой поговорить. Давай одевайся и спускайся вниз.

— Ладно, только погоди немного, я что-нибудь на себя наброшу. — Джимми отключился, и его изображение растаяло.

Вот тогда-то я выбрала кресло и стала ждать.

В инте Джимми жил недолго, всего год с чем-то. Его рождение было спланировано Корабельным Евгеником — родители Джимми почти не знали друг друга. Потом он жил с матерью — до одиннадцати лет, когда она вдруг решила выйти замуж, и тогда Джимми по собственному желанию перебрался в интернат. Не хотел путаться под ногами, — объяснил он мне. — Я иногда захожу туда по вечерам. И с отцом тоже вижусь, время от времени.

Наверное, только потому, что Джимми мог вернуться к матери, если бы захотел, он и не находил жизнь в интернате угнетающей. На интернат он смотрел как на временное пристанище, в котором можно пожить, пока не вернешься с Испытания и не поселишься в собственной квартире. Но в разговорах с ним я старалась не углубляться в эту тему — не потому, что боялась задеть его, а потому, что это было неприятно мне самой.

Дети в гостиной играли в какую-то настольную игру, а я сидела в своем кресле и наблюдала за теми, кто играл, и за теми, кто следил за игрой, и за теми, кто просто проходил мимо. Но за мной не наблюдал никто.

Джимми спустился через несколько минут, и я встала с кресла, готовая сразу отсюда исчезнуть. И уже на ходу спросила:

— Джимми, не хочешь ли ты отправиться со мной в пятницу? Это очень важно.

— Куда отправиться?

— Что значит «куда»?

— Миа, ты же знаешь, — сказал Джимми, — я поеду с тобой, куда бы ты ни предложила. Просто назови место и скажи, как туда добраться.

— Счастье твое, — ответила я, — что я слабее тебя. Было б у меня сил побольше, я бы тебе врезала. Нечего умничать.

— Ладно. Так куда ты все-таки собираешься?

— Ты разве не знаешь, о чем я говорю?

— Нет. — Джимми покачал головой.

Достав пришедшую вчера повестку, я развернула ее и протянула ему. В повестке значилось, что в среду мне предстоит медосмотр, а в пятницу — надлежит вместе с другими ребятами явиться на первую встречу класса выживания у Пятых Ворот, Третий Уровень.

Эта первая встреча моего класса выживания приходилась на 3 июня 2198 года. Физическая подготовка продлится ровно полтора года, и только потом нас высадят на какую-нибудь из планет-колоний на Испытание. Ни в одном законе не говорится, что ребенок обязан посещать занятия в классе выживания, но практически все пользуются преимуществом, даваемым тренировкой. В жизни очень редко удается выбрать наилучший курс — и это один из тех случаев, когда сомнения излишни. Вас не просто выбрасывают погибать на планете, сначала вас полтора года муштруют, и Испытание лишь показывает, какую пользу принесла вам эта муштра.

Новые классы формируются каждые три-четыре месяца, последний образовался в марте, так что повестка не была для меня неожиданностью. Поскольку Джимми тоже родился в ноябре, как он поспешно сообщил мне при первой нашей встрече, то я ожидала, что мы с ним окажемся в одном классе выживания. И, если уж до конца быть честной, мне не хотелось идти туда в пятницу одной.

— Я ничего не знал, — удивился Джимми. — Мне, значит, тоже должна была прийти повестка. Когда ты ее получила?

— Вчера. Я думала, что ты позвонишь мне насчет своей, но ты не позвонил.

— Подожди здесь, я сейчас все узнаю, — сказал он и пошел искать воспитательницу.

Он вернулся через несколько минут, держа в руке повестку — точную копию моей.

— Вот. Я просто ее не искал, а воспитательница и не подумала мне сказать.

Было в Джимми одно качество, которое меня ужасно раздражало, но которым я одновременно восхищалась. По крайней мере дважды я звонила Джимми и оставляла ему сообщения. Один раз я просила его позвонить мне, когда он вернется, в другой — чтобы он передал мистеру Мбеле, что я не смогу прийти на встречу. Но ни разу Джимми не выполнил моих просьб, он просто не поинтересовался — есть ли для него что-нибудь. Это возмутительно и вместе с тем странно привлекательно как беззаботно человек может относиться к чужим просьбам: Джимми просто заявил, что был занят, и недосуг ему было утруждать себя подобными вещами.

Моя идея отправиться в пятницу вместе на Третий Уровень Джимми понравилась. К этому времени мы еще не стали близкими друзьями — был элемент антагонизма, — но мы уже хорошо знали друг друга, учились у одного наставника, мистера Мбеле, и я не имела ничего против, чтобы мы с Джимми встретили новую ситуацию вместе.

— Ты помнишь, как после Грайнау я рассказывала вам с мистером Мбеле о том мальчике и его сестре? — спросила я, когда мы шли по коридору к квартире мистера Мбеле.

— Это у которых дурацкие о нас представления?

— Да. Он, например, утверждал, что мы на Корабле все время разгуливаем голыми. Я возражала, конечно. Я вообще на все возражала… Но что бы сказала, если бы они оказались здесь и увидели бы тебя по видику даже без носок?..

— Тогда они, наверное, подумали бы, что совершенно правы, — рассудительно заметил Джимми.

— Но они же не правы!

— Не знаю. Я же был голым.

— Ну и что! Ты был в своей комнате. Я дома тоже хожу голая. Но они-то говорили, что мы вообще не носим одежды.

— Так ведь, — Джимми усмехнулся, — если нам хочется ходить голыми, почему нам этого не делать? — Он начал стаскивать через голову рубашку. — Я считаю, что мы можем себе позволить быть такими, какими нам хочется быть. И от того, что они о нас думают, мы не становимся хуже. Разве не так?

— Не извращай, — сказала я.

— Ходить голым — это извращение?

— Дурацкое твое упрямство! Ты собираешься есть землю только потому, что они думают, будто мы ее едим? Зря я вообще завела с тобой этот разговор. Просто мне показалось, что тут есть какое-то несоответствие.

— Несоответствие, — поправил Джимми, ставя ударение на тот слог, где ему полагалось быть.

— Какая разница, — огрызнулась я.

Иногда я действительно по-глупому ошибаюсь, употребляя слова, которые где-то читала, но никогда не слышала, как правильно их произносить. Так бывает еще и потому, что разговаривать приходится не с теми людьми — и не о том. И наверное, вернувшись домой с Грайнау, я сделала очередную ошибку, сразу же рассказав Джимми и мистеру Мбеле, что я на самом деле думаю о грязеедах.

— Они действительно воняют? — спросил мистер Мбеле.

Мы с Джимми сидели на кушетке в его квартире. В руках у меня была записная книжка с пометками о темах и книгах, которые я хотела бы обсудить. Сообразив, что вряд ли я смогу по-настоящему доказать правоту своих слов, я дала задний ход:

— Не знаю. Но все говорят, что они воняют. И мне не понравилось то, что я там увидела.

— Почему же? — спросил Джимми.

— Это серьезный вопрос или ты просто меня подначиваешь?

— Мне тоже интересно, Миа, — сказал мистер Мбеле. Тут-то я точно знала, что вопрос задан всерьез. Мистер Мбеле никогда не натравливал нас друг на друга.

— Не знаю, — сказала я. — Мы просто не поладили. У меня должна быть более веская причина для неприязни?

— Конечно, — заявил Джимми.

— Ну, если ты так считаешь, — сказала я, — то давай назови мне хоть одну такую вескую причину. А я послушаю.

Джимми пожал плечами, вид у него был смущенный.

— У тебя их нет, — заявила я. — Просто я сказала то, что ты не приемлешь. А я просто не переношу грязеедов. И если я захочу, то мне никто не запретит сказать, что от них смердит.

— Может, ты и права, — неохотно согласился Джимми.

— Гм-м, — произнес мистер Мбеле. — Миа, а что, если в твоих словах истины нет? Что, если твои слова причиняют боль другому человеку? Что, если ты просто возвеличиваешь себя, унижая других?

Я промолчала.

— Ты согласна, что это было бы не лучшей политикой?

— Надо полагать.

— Так вот, запомни, — сказал мистер Мбеле. — Заявлять, что колонисты воняют, — просто самооправдательный миф, изобретенный для того, чтобы дать нам возможность чувствовать моральное превосходство и свою абсолютную правоту. Коей нет. Твое заявление помешает мне теперь выслушать действительно веские аргументы, которые ты могла бы привести. И это не принесет тебе пользы.