— Эй, вы! — крикнул я. — Что случилось? Чего вы там суетитесь?
Услышав мой голос, кошечки нервно отскочили в сторону, однако, оглянувшись и узнав меня, сразу же успокоились.
— Это ты, Френсис? — спросила старшая, вытянув шею в мою сторону.
— Да, это я. Я вас знаю. Мы встречались вчера.
— Мы живем в этом районе всего лишь месяц и еще плохо ориентируемся здесь. Мы заблудились.
— А в каком доме вы живете? — поинтересовался я, изображая из себя джентльмена, имеющего самые честные намерения.
Кошечки были еще совсем молоденькие, но будущим летом я вполне мог начать ухаживать за ними.
Они назвали улицу, на которой был расположен их дом.
— Пойдемте со мной. Нам по пути.
Дамочки сразу же вскочили ко мне на ограду и в благодарность обнюхали меня с непосредственностью подростков. Наверное, не стоит говорить, что теперь я с нетерпением ожидал наступления будущего лета, хотя и чувствовал себя несколько скованно от усталости. Но, мне было сейчас не до любовных утех.
— Что заставило вас в такую отвратительную погоду покинуть теплый дом? — спросил я, когда мы тронулись в путь. Наверное, я был похож на старого брюзгу. — На таком холоде недолго замерзнуть.
— Мы не собирались долго гулять, — сказала старшая. — Мы договорились во второй половине дня встретиться с нашей подругой Фабулус. Но она так и не пришла на назначенную встречу. Тогда мы отправились на ее поиски и заблудились.
— У Фабулус есть дела поважнее встреч с подружками, — заметил я.
— Да, ты прав, — согласилась младшая, которая в будущем обещала превратиться в настоящую роковую красотку. — Она всегда такая печальная, и у нее постоянно глаза на мокром месте. Мы хотели немного взбодрить ее и поднять ей настроение.
Я знал, что не получу от них интересной информации, поскольку Фабулус вряд ли делилась с ними своими секретами. И все же я рискнул задать им несколько вопросов.
— А как вы думаете, почему она все время грустит?
— Фабулус переживает за сына. Он серьезно болен, но, несмотря на это, убежал из дома и сейчас слоняется где-то. Она хочет уговорить его вернуться домой и пройти курс лечения. Но он не слушается ее.
Услышав эти слова, я оцепенел. У меня было такое ощущение, как будто я получил сильный удар по голове. Картина происходящего, уже сложившаяся в моей голове, распалась на отдельные фрагменты, которые соединились затем в совсем другом порядке. Мои спутницы тоже остановились и с удивлением посмотрели на меня. Немного придя в себя, я покачал головой.
— Нет-нет, — возразил я. — Вы наверняка что-то перепутали. Речь идет не о сыне Фабулус, а об отпрыске Максимилиана Хатчинкса, ее хозяина.
Обе кошечки смотрели на меня с изумлением. Должно быть, они решили, что я пьян.
— Больной сын Максимилиана, — продолжал я, пытаясь разобраться во всей этой запутанной истории, — человек. А сам Максимилиан — владелец мощного концерна. Он устроил для своего наследника там, наверху, в старой фарфоровой фабрике, передвижной госпиталь. Что же касается Фабулус, то у нее вообще нет никакого сына!
— Ну хорошо, Френсис, мы верим тебе, только не надо волноваться, — сочувственно поглядывая на меня, сказала старшая. — Возможно, и у Хатчинкса, и у Фабулус есть больной сын. А возможно, Фабулус просто обманула нас, и причина ее страданий кроется совсем в другом.
— Скорее всего она действительно сказала вам неправду. У меня вообще такое впечатление, что Фабулус — профессиональная обманщица.
— Может быть, двинемся дальше? — спросила младшая. — У меня подушечки лапок совсем окоченели.
— Хорошо.
Я сделал три шага и снова остановился.
— У меня к вам еще один вопрос. Вы когда-нибудь видели сына Фабулус?
Кошечки, наверное, уже раскаивались в том, что пошли вместе со мной.
— Нет, — хором ответили они.
— А кто-нибудь другой видел его?
— Мы этого не знаем, — сказала старшая и обиженно засопела. — Послушай, Френсис, хватит болтать о больном сыне Фабулус, нас эта тема совершенно не интересует. Нам жаль Фабулус, вот и все. Мы просто хотели немного утешить ее.
Через десять минут я доставил обеих спутниц домой — в особняк с вычурным балконом. Здание это выделялось среди соседних домов своей причудливой архитектурой. Бросив взгляд сквозь стеклянную дверь внутрь дома, я убедился в том, что тут живут люди, не пользующиеся услугами государственных органов социального обеспечения. В гостиной горел камин, освещая антикварную мебель. По комнате из угла в угол расхаживала молодая блондинка в синем костюме и нервно курила сигарету. Увидев нас, женщина явно обрадовалась и облегченно вздохнула. Она, должно быть, волновалась за судьбу своих любимиц. Выбежав на крыльцо, она начала щебетать, радуясь и одновременно притворно негодуя по поводу того, что ее кошечки так долго где-то пропадали. Затем она подхватила их на руки и унесла в дом.
— И еще один вопрос! — крикнул я им вдогонку, пользуясь тем, что хозяйка дома еще не успела закрыть стеклянную дверь. — Фабулус говорила, как зовут ее сына?
— Нет, — ответила младшая.
— Да! — воскликнула старшая. — Она упоминала его имя. Сына Фабулус зовут Макс. До скорого, Френсис!
Макс… Если таинственного сына действительно так зовут, то ситуация еще более запутывается. Моя очередная гипотеза разваливалась на глазах.
Макс…
Это имя уже всплывало, я хорошо помнил его. Оно было выгравировано на золотой табличке, прикрепленной к огромной клетке. Фабулус солгала мне, когда говорила о том, что Максимилиан время от времени приказывает запереть себя в ней, чтобы почувствовать, каково приходится запертым в клетке животным. Но кто такой этот таинственный Макс? Я терялся в догадках. А что, если Фабулус родила человеческого детеныша? Нет, этого просто не может быть!
Мысли роились в моей голове, но силы были уже на исходе. Пора было возвращаться домой, чтобы подкрепиться и вздремнуть на огромном теплом животе Густава.
Вскоре я уже сидел на внешнем подоконнике окна нашего дома. Моя шерстка обледенела, я продрог и был страшно голоден. Похоже, сегодня меня преследовало роковое невезение. Окно оказалось закрытым. Сквозь стекло я видел Густава, который сидел в своем кабинете у монитора компьютера и яростно барабанил по клавишам. Я рассвирепел, видя, как его толстые, словно сосиски, пальцы порхают над клавиатурой. Если это безмозглое существо, занятое гороскопами, не приготовило мне поесть, я возненавижу его! Густаву следовало бы оставить все лазы и входы открытыми, чтобы я мог беспрепятственно вернуться в дом. Но он, конечно, об этом не догадался! Вместо того чтобы ждать меня, стоя у окна туалетной комнаты, он увлекся составлением гороскопов для своих безмозглых собратьев!
Собрав последние силы, я начал бить по стеклу лапами, царапать рамы и громко мяукать. В конце концов я ударился с разбегу всем телом об оконное стекло, чтобы привлечь внимание Густава. Все тщетно! Густав не видел и не слышал меня. Неужели к многочисленным недугам моего хозяина прибавились еще глухота и слепота? Мне стало жаль Густава… Однако чувство жалости вскоре сменилось бешенством. Я был зол на этого слепого и глухого недоумка, не позаботившегося о том, чтобы впустить меня в дом, когда я вернусь с прогулки. Теперь мне оставалось только одно: вскарабкаться по пожарной лестнице на балкон Арчи, пробраться сквозь оставленную щель в его квартиру, выйти оттуда на лестничную площадку, спуститься на первый этаж и войти в свою квартиру сквозь лаз в нашей входной двери.
Я с большим трудом взобрался на балкон соседа, чувствуя, что меня бьет мелкая дрожь. Дверь, слава Богу, оказалась приоткрытой, и я бесшумно проскользнул в прокуренную нору Арчи. В ней со вчерашнего дня ничего не изменилось. Правда, Арчи за это время успокоился и перестал рыдать. Он сидел в полутемной комнате за письменным столом, курил и следил за биржевыми новостями в Интернете и по телевидению. Возможно, к нему вернулась надежда. Но на экранах телевизора и мониторов была та же картинка, что и вчера: здесь суетились люди, у которых, судя по виду, состояние было близким к инфаркту, судорожно размахивали руками и издавали отчаянные крики так, как будто предупреждали друг друга о внезапном падении метеорита. Эти картинки перемежались с изображением каких-то графиков с прыгающими то вверх, то вниз кривыми и рядами чисел, в которых, пожалуй, не разобрался бы и сам Альберт Эйнштейн.
