Раздалось громкое «ура», и дюжины пробок одним залпом вылетели из бутылок. По кругу стали передавать один за другим стаканы с красным вином, да так быстро, что Джин едва успевала освободить руки от одного стакана, как ей тут же вручали следующий.

В этот вечер обед был веселым пиршеством. Опытные работники, все до единого получившие премии, единодушно признали, что на их памяти не было такого скорого сбора урожая. За столами звучали поздравительные тосты и громкие песни. Приехавший в своем автомобиле хозяин соседнего замка отвесил челюсть, увидев вечеринку в полном разгаре. Его собственный виноград был собран только наполовину, и он предложил желающим поработать на него.

Джин возвращалась из кухни за следующей партией грязной посуды, когда кто-то вдруг поймал ее сзади за локоть. Это был Поль.

Лицо его терялось в тени, и она не могла разглядеть его выражение. Но голос его оказался ясен и тверд.

— Пойдем, зеленоглазка! Оставь посуду для других! Сегодня вечером у нас много помощников.

Он повел ее в обход толпы в пустую просторную гостиную. Там стоял маленький столик, накрытый на двоих. Три свечи в подсвечнике заливали мягким светом абрикосового цвета скатерть. Джин увидела блюдо с кусочками яблочного пирога и сладкие сливки. Из серебряного кофейника шел густой аромат кофе.

— Поль, что…

Он резко перебил ее:

— Попразднуем вдвоем. Остальные пусть пока веселятся без нас.

Джин села в кресло, которое он ей пододвинул, и принялась разливать кофе. Передавая Полю блюдце с чашкой, она приложила немало усилий, чтобы прибор не дребезжал в ее дрожащих руках. Три ночи назад они были так близки, как только могут быть близки двое людей в этом мире, но сейчас стол между ними превратился в безбрежный океан. Украдкой Джин кинула на Поля беспокойный взгляд.

Он сидел, упершись локтями в столик и закрыв рот сцепленными ладонями. Его усталые глаза неотрывно и ожесточенно смотрели на нее.

Джин опустила глаза в чашку, размешивая в кофе сливки. Если бы он только не смотрел на нее так! Его явная усталость, которую не мог смягчить даже свет свечей, заставляла ее сердце сжиматься от жалости. Девушке хотелось приласкать его, успокоить, но вина за свое поведение вчера вечером удерживала ее на месте.

Молча они ели десерт и пили кофе. Стук ее вилки о тарелку казался ей грохочущим, как выстрелы. Приглушенный стенами шум пресса и буйные застольные голоса работников долетали сюда словно из другого мира. То были звуки веселья, в котором они не принимали участия.

Иногда, набравшись смелости, Джин поднимала на него взгляд, каждый раз натыкаясь на тот же довольно суровый вид Поля. Кофе во рту сделался горьким, когда она поняла, что этот столик со свечами — не что иное, как тщательно продуманная декорация к сцене ее унижения. Очевидно, он избрал именно такой способ отмщения за ее вчерашнее непонимание и делал это с отвратительной эффективностью.

Наконец тяжесть его молчаливого обвинения стала невыносимой. Как жестоко с его стороны устраивать ей подобную пытку!

— Послушай, если ты сердишься на меня, то я тебя прекрасно понимаю. Ты имеешь на это полное право. Но только, пожалуйста, не сиди как истукан, уставившись на меня! Это… это очень больно.

Голос Поля прозвучал устало, но удивленно:

— Сержусь? Почему я должен на тебя сердиться? Скорее можно ожидать обратного. За последние три дня я не нашел времени даже толком поговорить с тобой.

Теперь пришел черед Джин удивляться.

— Но тогда что же ты так смотришь на меня?

— Как? Если ты имеешь в виду то, как я любуюсь твоими волосами цвета меда и очаровательным румянцем на твоих щеках, то что же здесь удивительного? Ты невероятно красива, Джин.

Эта речь застала Джин врасплох. За последние три дня она ни разу не подумала о своей внешности. На ней все еще были перепачканные в земле джинсы и огромная мужская рубаха, которая полностью скрывала ее фигуру. Однако, взглянув на свое сплющенное отражение в серебряном кофейнике, она увидела, что в самом деле, работая целыми днями на воздухе, приобрела розовый румянец.

Поль опять погрузился в молчаливое созерцание, и она поняла, что ей надо ему ответить. Но хватило ее лишь на запинающееся:

— С-спасибо.

Поль сбросил с себя усталое оцепенение.

— Любопытно все же, почему ты думала, что я на тебя сержусь?

— Из-за вчерашнего вечера, — созналась она.

— Забудь про эту глупую ссору. Мы оба были уставшими и не в форме, чтобы судить друг о друге.

— Но я поступила так неразумно, убежав от тебя только потому, что ты не стал слушать моих советов. Я чувствую себя как последняя дура.

Легким жестом Поль пресек ее самобичевание.

— Ты поступила не глупее, чем я. Ведь я накричал на тебя, да к тому же за три последние дня общался с тобой не больше трех минут.

— Но ты же был занят. На большее я и не могла рассчитывать.

Он нахмурился.

— Нет, здесь ты не права. Как женщина, которую я люблю, ты имеешь право рассчитывать на большее, намного большее.

«Женщина, которую я люблю». Эти слова произвели на нее эффект электрического тока, но она еще не совсем оправилась от смущения.

— Но я заперлась от тебя в спальне, вместо того чтобы поговорить с тобой, объясниться.

— Ну и что? — Он пожал плечами. — Я знал, что если мы не уладим все прошлой ночью, значит, уладим сегодня. У нас с тобой слишком крепкие отношения, чтобы их могли подорвать какие-то мелкие неувязки. Послушай, чего это мы с тобой спорим, кто из нас более смешон? Мне было бы намного приятнее просто смотреть на тебя. Когда я это делаю, всю мою усталость как рукой снимает. Давай забудем последние дни и начнем все сначала, о'кей?

— О'кей.

Ее растерянное лицо озарилось улыбкой облегчения, и эта улыбка магическим образом подействовала на Поля, Несмотря на усталость, он ожил и принялся сыпать разными смешными историями, которые происходили с ним во время сбора урожая. Джин с готовностью впитывала в себя каждое слово, как будто его голос был чудесным живительным эликсиром.

Когда истории иссякли, Поль плеснул «Арманьяк» в два пузатых бокала. Взяв свой бокал в руки и небрежно болтая янтарной жидкостью, он взглянул на Джин насмешливо заблестевшими глазами.

— Значит, ты жалеешь о том, что вчера вечером закрылась от меня в спальне, а?

— Ты же знаешь, что жалею! И не надо ехидничать, я и без того чувствую себя виноватой.

Поль весело расхохотался, и зычный звук его смеха показался ей волшебной музыкой. Потом они долго смотрели в глаза друг другу, пока у обоих не возникла одна и та же мысль — такая ясная, будто высказанная вслух. Им сейчас больше всего на свете хотелось спалить неприятные дни, проведенные друг без друга, в пламени страстной любви.

— Как ты смотришь на то, чтобы взять наши бокалы наверх? — предложил он. — У меня есть на примете одно чудесное местечко, где мы сможем допить их. Ночи сейчас холодные, и «Арманьяк» согреет нас… если мы вообще замерзнем.

Джин вспыхнула.

— Но можем ли мы сейчас уйти? Я слышу, пресс еще работает. Разве Иву не нужна помощь?

— Нет, он любит сам присматривать за отжимом. Ив никому не доверяет эту ответственную работу. Ты тоже можешь сегодня больше не прикасаться к грязной посуде. Желающих помочь больше чем достаточно.

Стараясь остаться незамеченными, они принесли в кухню свою посуду среди всеобщего веселья на них почти никто не обратил внимания — и, прокравшись наверх в комнату Поля, поставили подсвечник на тумбочку возле кровати.

Но в эту ночь они не занимались любовью. Джин после такого насыщенного трудового дня направилась в ванну. Но, вернувшись в спальню, она увидела, что Поль уже спит, и не посмела будить его.

Скользнув к нему под одеяло, она уютно прильнула к его теплому телу. Во сне Поль обнял ее и крепко прижал к себе, после этого Джин почти мгновенно погрузилась в блаженно спокойный сон. Так они проспали до рассвета.

Утром Джин разбудил теплый дождь дразняще мягких поцелуев, пролившийся на ее шею. Сонно улыбнувшись, она повернулась, отдаваясь во власть сильных рук Поля.