Вы начинаете понимать, к чему я веду. Пот выступает на вашем лбу, струится по спине. Признайтесь, вы этого не ожидали. Такой милый французик, почитатель вашего творчества. Вы же не думали, что я буду сидеть просто так и никак не отреагирую. Вам придется заплатить за ту подлость, что вы мне сделали. Подлость за подлость — моя, кстати, тоже ничего. Хотите пари? Вы скоро увидите.

Я скажу вам кое-что про Мод: я вам ее оставляю. Можете взять ее себе.

Мне понадобились месяцы, чтобы понять очевидное: Мод больше не вернется. Сначала мне было трудно в это поверить. Я цеплялся за малейшую надежду. Тепло простыней. Уютный и обманчивый комфорт. Я говорил себе, что так не бывает. Одна деталь от меня, видимо, ускользнула. Она сказала мне как-то: «Я знаю, что ты хотел бы, чтобы я была другой». Я думал об этом, я долго об этом думал. Недели напролет я не мог заниматься ничем другим. Меня нечасто видели в агентстве. Борис пошел мне навстречу. Креативщик, черт побери. В какой-нибудь другой жизни мы были бы способны это вынести. Я ищу объяснение предательству Мод, но всякий раз объяснение превращается в оправдание, и я тотчас же прекращаю это дело. Было слишком поздно возвращаться назад. Это займет столько времени, сколько нужно, но я забуду ее. До сих пор мне недоставало сил.

Я еще никого не убивал. Точно не знаю, как это делается. Я и оружие — как-то не вяжется. Я был освобожден от военной службы. Вот мой отец был человеком жестоким. Он бы из вас котлету сделал. Сколько раз я видел, как он бил морду незнакомцам на улице, которые не так на него посмотрели, слишком громко гудящим водителям или людям за соседним столом в ресторане, если они сказали такое, что ему не понравилось. Я жалел, что его не было рядом. Он бы помог мне.

У крови есть запах? Идея в том, чтобы вы умирали бесконечно долго. Нужно быть очень осторожным, точно прицелиться. Было бы глупо сразу убить наповал. Медик бы знал, куда нужно целиться. Начать с коленных чашечек, по пуле в каждую, здесь никакого риска. Вы это хорошо почувствуете. В одном вестерне Стив Маккуин[106] подверг такой пытке негодяя, убившего его родителей. Он на этом остановился, оставив мерзавца подыхать на берегу реки. Течение уносило красный след. Тип орал в воде. Только не в голову и не в область сердца. Подозреваю, в вашем возрасте сердце и само не выдержит. Запрещаю вам падать в обморок. Не портите мне месть, пожалуйста. Лучше уж наложите в штаны от страха. Ваши брюки будут запачканы коричневыми пятнами. Великий писатель умер с полными штанами дерьма. Представляете себе заголовки! Я закончу работу ударами топора или ножа. Губы беззвучно шевелятся. Лезвие касается кости. Ваша черепная коробка — сплошное месиво. Зубы трещат. Кровь во все стороны.

Мод? Ее-то я уложу на месте. Не хочу, чтобы она морочила мне голову, как она умеет. Хороший удар по черепу, руки связаны за спиной. Я заклею ей рот большущим куском пластыря. Разбужу ее пощечинами, плесну водой в лицо. Она должна увидеть весь спектакль. Она не может пропустить это. Она это заслужила.

Я чуть было не сделал это. Я правда чуть было не сделал это. Понимаете, нужно было, чтобы я отправился в ад. Теперь ваша очередь попробовать. Я достаточно насмотрелся. Револьвер — это просто смешно. Я повернул обратно. У меня было другое решение. Я вернулся, не спеша, соблюдая скоростной режим. На каком-то мосту я остановился и швырнул оружие в воду. Я придумал план получше.

Я заставлял себя смотреть на вас по-новому. Я не хочу бесконечно видеть в вас мерзавца, который увел у меня подружку. Я больше не буду представлять себе, как вы трахаете Мод. Семьдесят лет! В идеале я должен бы пожалеть вас, будто вы прожили множество жизней, и старость-подлюга караулит вас — ужасное чувство. Вы здесь, в своем доме, полном прошлого. Вы же не думаете, что у вас с ней это долго продлится? Она, в конце концов, избавится и от вас, выйдя замуж за дантиста, и оба мы останемся в дураках.

Я в вас просто не выношу одного — что вы постоянно предлагаете мне сигарету. Я не курю, черт побери. Зарубите себе это на носу.

«Страдание — хороший учитель», — сказали вы мне однажды. Вы еще многое узнаете. Ваше уединение рассыплется на куски. У вас есть подходящее английское слово: devastated.[107] Звучит лучше, чем «разрушенный». В другой раз вы сказали: «Реальности недостает материальности». Не сердитесь. Уж я придам ей этой материальности. Не останется ничего, кроме тени и тишины. Тогда будет уже поздно.

Я приготовил себе «джин-тоник» из маленьких бутылочек в мини-баре. Один глоток — и я снова на дискотеках моих восемнадцати лет. Снова чувствую запах сигар и дезодоранта, который начинает подкисать. Слышу «Я не влюблен» группы «1 °CС».[108]

Завтра я возвращаюсь в Париж. Самолет взлетит под углом к земле. На время взлета в салоне погасят основное освещение. С высоты огоньки пригородов будут напоминать экран компьютера. Самолет пройдет сквозь сиреневые облака. Я буду взирать через иллюминатор на черное небо, на необъятность ночи. Я засну. Затем настанет утро. И не будет ничего, кроме неба и моря.

В Нью-Йорке я сделал ксерокопию этого письма. Я адресовал второй экземпляр в «Нью-Йорк Таймс». Должен сказать, что их это заинтересует. Они поместят вашу историю на первой странице в воскресном приложении. У вас есть подписка. Вы найдете его в своем ящике.

Сами понимаете, как они ухватятся за эту находку. Брукинджер разоблаченный. Тридцать лет все этого ждали. И понадобился французик, чтобы сорвать большой куш. «Бедный парижский рогоносец». Вы с Мод можете плевать мне вслед, глядя на статью. Теперь и я стану знаменитым. Я должен поблагодарить вас за это.

Внезапно все меняется. Беспокойство отражается на вашем лице. Куда же подевалось ваше очарование?

Сожаления? Вряд ли я буду их испытывать. Конечно, я действовал в порыве гнева. Меня слабо утешает то, что я испортил вам последние годы жизни. Желаю вам дожить до ста лет. Не думайте, что я не представляю себе последствий, которые будет иметь мой жест. Я все прекрасно знаю. Ваша тайна улетучится. Все былые предосторожности отныне окажутся ни к чему. Это довольно гадко.

Я делаю это не ради денег. Я не какая-нибудь шлюшка, которая рассказывает в своих мемуарах, как ей удалось трахнуться с вами, когда она в восемнадцать лет полгода жила в Вермонте. На такие истории вам наплевать. Я не хочу, чтобы вы смешивали меня со всеми этими журналистами, ищущими признания.

Вначале я был как все. Я уважал ваше уединение. Если бы не история с Мод, я все держал бы при себе. Клянусь.

Печатные машины запущены. Переводчик хорошо сделал свое дело, нечего исправлять. Надеюсь, ради приличия вы не станете подавать в суд. Эй, полегче. Вы не знаете одну вещь. Я записывал большинство наших разговоров после того, как мы расставались с вами. Я так же поступал и в рекламе, где после каждого заседания фиксировал всякий вздор, который несли заказчики — и не только заказчики. Креативщики — это тоже было что-то с чем-то. Если собрать все вместе, я смог бы написать целый роман. Он будет продаваться, я уверен, что он будет продаваться. Надо будет только вместо заглавия поставить его розничную цену. Да, это будет круто. Нет, нет, я не записывал на пленку ваши заявления, настроения великого писателя. Мы не в романе Джона Ле Карре,[109] но я достаточно читал этого автора, чтобы знать, как подойти к делу; и потом мы все это видим в куче фильмов. Один из этих крошечных японских микрофонов, приклеенных прямо к коже пластырем. Только не на волосистой части, а то потом, когда придется отдирать, — туши свет!