Я не узнал ее. Она пришла раньше меня, а я ее не узнал. Так бы и врезал себе по морде за это. Я осмотрел террасу, поднялся на второй этаж, но и там ее не увидел. Я окинул взглядом зал и уселся за столик. Через минуту передо мной возникла темноволосая девушка. Я подумал, что сумочка, лежавшая на банкетке около меня, принадлежит ей, и она хочет забрать ее. Она заговорила, и только тут до меня дошло. Надо придумать специальные таблетки, чтобы не краснеть. Я предположил, что она постриглась, но ничего подобного. Она засмеялась и покачала головой.

— Пошли?

Я оставил недопитый кофе остывать. Возле газетного киоска я дал десять франков бездомному, который торчит там дни напролет. Апрель уже заставил деревья на бульваре Сен-Жермен распустить свои свеженькие зеленые листочки. Загорелые мужчины в футболках, открывающих мускулистые руки, выгуливали терьеров породы «Джек Рассел». DINK. Double Income No Kids.[6] Все больше и больше вызывающие интерес рекламодателей. Станьте голубым, и вам продадут еще больше дерьма, чем другим.

Она прищурилась и, порывшись в сумочке, достала очень модные солнечные очки. Я просто смотрел на нее. Мне сразу понравилась ее манера представать чужим взглядам. Я шел за ней по тротуару. Она обошла собачью какашку, сделав танцевальное движение. Очень гармонично. Походка, фигура. На лице неизменное выражение удивления, как будто ее ослепили вспышкой. Она накрыла мою руку своей ладонью. Ладонь была прохладной. Это был тот тип жгучих брюнеток, который другие девушки неминуемо находят вульгарным. Они всегда это говорят. Пускай другие говорят, что хотят. Рядом с Мод другие девушки просто не котировались. Она была создана для меня. Она еще не знала этого, но я видел в ней женщину своей жизни. Вы ничего не придумали. Не только в ваших книгах парень может встретить в симпатичном месте девушку, которая ему понравится. Ее «мини» стоял на подземной парковке. На улице Гренель она проехала на красный свет.

Мод бросила машину прямо на тротуаре. Набрала код, сверяясь с записями в своем еженедельнике. Лифт не работал. У Мод были ключи. Четвертый этаж, вид на церковь святой Клотильды, большая доплата за мебель, оставленную предыдущими жильцами. Предложение было заманчивым, но события развивались как-то чересчур быстро.

— Как будете проводить отпуск? — спросила Мод около двери на балкон.

Все началось именно так. Она любила принимать решения в последний момент. Все складывалось удачно, у меня не было никаких планов. Она отменила все назначенные на тот день встречи. Мы пообедали в ресторане в районе Дворца Инвалидов. В машине я повернулся к ней.

— Даже не знаю, как бы мне вас поцеловать.

— Вот так, — ответила она, придвигаясь.

После обеда я погрузился в путеводители. Мы провели уикэнд на Нуармутье,[7] в гостинице «Буа де ля Шэз».

В следующий понедельник я отправился к Мод. Последний этаж углового дома на улице Мезьер с балюстрадой из тесаного камня. Высунувшись подальше, можно было увидеть башни церкви святого Сульпиция. Прощай, святая Клотильда. Я оставил одну церковь ради другой. Грешок-с.

— Только не говорите мне, что вы ходите к мессе, — сказала Мод.

— Только на отпевание. Я обожаю похороны. В кои-то веки люди могут подумать о чем-то, кроме ближайших распродаж или как дотянуть до конца месяца.

— О-о, да вы философ.

Кожа на ее щеках морщинилась совершенно невероятным образом, когда она улыбалась. Я тотчас же влюбился в эти десятки мелких морщинок, регулярно появлявшихся на ее лице.

— Мы так и не переспали.

— И чего мы ждем?

Первая ночь с Мод.

— Что это за шрам? — спросила она, проводя пальцем по моей левой ноге.

— Моя испанская война. No pasaran![8]

— То есть?

— Авария на мотоцикле. Пятнадцать лет тому назад, на Коста-Брава.[9] Я не люблю говорить об этом.

— Вы вообще ни о чем не любите говорить. Что вы чувствуете, когда я делаю вот так?

— Нечто вроде дрожи. Не знаю, приятно это или невыносимо. Перестаньте, пожалуйста.

Она послушалась, натянула простыню до самого подбородка.

— Вам удалось продать особняк на улице Нева?

Это был большой лот. Четыре этажа, терраса, все требует ремонта.

— Продано.

— Как вы умудрились?

— Моя грудь. Вы теперь с ней знакомы.

Она протянула руку вдоль покрывала. На ночном столике лежала биография герцога и герцогини Виндзорских.

— Может, перейдем на ты? — сказала Мод, опершись на локоть.

Я очень скоро переехал. В подъезде была просто потрясающая входная дверь, достойная какого-нибудь мушкетерского фильма. Посреди внутреннего дворика — фонтан. Лифт старинный, с решеткой и распашными дверями. У нее в квартире был громадный серый диван. Она частенько спала на нем, когда не хватало сил разобрать кровать, или, скорее, когда ее заранее удручала мысль о том, что потом кровать снова придется застилать. Стена позади дивана была целиком зеркальная. Мод утверждала, что раньше здесь наверняка был бордель. Она не видела иной причины появления подобного декора. На низком столике возвышалась бутылка минеральной воды, рядом лежали компакт-диски без коробок, в прозрачной вазе стояли белые цветы. Книжка карманного формата висела, раскрытая домиком, на ручке кресла, служившей закладкой. Это была «Тетушка Мэйм» Патрика Денниса.[10] Складная лесенка стояла около этажерки коричневого цвета, на которой не было ничего, кроме безделушек и музыкального центра. Фотографии сцен корриды в коричневых рамках расположились на каминной полке рядом со стареньким латинско-французским словарем «Гаффио», принадлежавшем еще ее отцу. Ткань каштанового цвета совсем пообтрепалась. Переплет держался лишь чудом. Пьер Ле-Тан[11] нарисовал когда-то ее портрет. В квартире было множество коридоров. В ванной пахло ирисовым мылом. В кухне плакат расхваливал на английском языке достоинства пива «Гиннесс». На барной стойке в американском стиле стояла орхидея в горшке. Паркет скрипел при каждом шаге. Здесь (Париж, VI округ) жило счастье. В то же время я сказал себе, что если Мод бросит меня, с ее профессией ей не составит труда найти новую квартиру.

Для меня Мод была чем-то совершенно новым. Она часто ходила по квартире босиком. У нее были большие ступни с длиннющими пальцами. Ногти выкрашены в розовый цвет. Ей было очень тяжело носить остроносые лодочки, которые тогда считались жутко модными. «Мои стопы!» — говорила она. Я улыбался и не мог поверить, что живу с девушкой, которая говорит «стопы» в 1990-каком-то году. Я утыкался носом в ее шею, между волосами; вдыхал фруктовый аромат ее духов, к которому примешивался запах шампуня, и чувствовал, как подступает головокружение. Она мягко отталкивала меня и трясла головой: я мешал ей звонить по телефону.

Я поставил диск «Роллинг Стоунз» и спросил Мод, не хочет ли она потанцевать.

— Ты что, того? — сказала она, покрутив указательным пальцем у виска.

Я настаивал. На самом деле она не умела танцевать. Пришлось ее учить. Мик Джаггер надрывался в динамиках. Мод нехотя встала. Я схватил ее за руку и заставил повернуться кругом. Мало-помалу стало получаться. Она хохотала. Ее чувство ритма не казалось ей убедительным. Я не мог поверить, что эту девчонку никто никогда не приглашал на быстрые танцы. Через какое-то время она сняла свою кожаную куртку. Слишком жарко. Ей начинало нравиться, она училась со всей серьезностью. Песня закончилась.

Я нажал на кнопку повтора. Я показал ей все движения, которые знал. Она быстро схватывала. Через полчаса она уже практически вела в танце. Танцевала она отлично: ловко и непринужденно. Она остановилась посреди гостиной, провела рукой по лбу. Из-под фиолетовой футболки показался пупок. Мик Джаггер бесконечно повторял одно и то же. Мод снова начала танцевать. Ее робость испарилась. Ее тело изгибалось в такт музыке, ноги переступали, как положено. Мы очаровывали друг друга слаженностью наших движений. Мы гордились собственной легкостью. Я стал уставать. Возраст уже неподходящий для таких марафонов. Она воображала себя героиней «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?».[12] Я сдался. Она пахла свежестью, мылом, вербеной. Мы перестали танцевать и отправились в спальню. Она не сопротивлялась. В постели ей не нужны были уроки. Я сумел соответствовать ситуации. Мелкие капельки пота выступили у нее на шее.