Несмотря на поздний час, вы ждали нас с ужином. Мы выпили шабли, закусив сэндвичами с копченой говядиной. Звучала оригинальная запись «Печати зла» Генри Манчини.[55] Я когда-то пользовался этой музыкой, чтобы проиллюстрировать рекламу бюстгальтеров. Бутылка вина почти опустела. Вы в последний раз наполнили наши бокалы, каждому по чуть-чуть. Показали нам комнату на втором этаже. Перед тем как выключить свет, Мод повернулась ко мне в постели:

— Обещай мне одну вещь.

— Какую?

Она слегка опустила голову, словно ожидая удара, которого не последовало.

— Никогда не меняться.

— Разве кто-то может пообещать такое?

Она погасила свет, не ответив. Не знаю, как ей, но мне шум моря всю ночь мешал спать.

Следующий день. Отлив, завтрак на понтоне над мокрым песком. Здесь есть киты? Мод непременно хотела увидеть китов.

— Бывает и такое, но в основном дельфины.

— Дельфины или морские свиньи?

— Никогда не знал, в чем разница.

Мы проговорили весь день. Дюны были покрыты высокой травой, которая резала пальцы, если до нее дотронуться. Мод уселась на солнце, чтобы погреться. Вдоль горизонта плыли длинные оранжевые облака. Вы поставили старую трескучую пластинку на 33 оборота — Синатра времен «Кэпитола». Вы долго рассуждали о достоинствах виниловых пластинок. Свечи на столе почти совсем оплавились. Мод захотела танцевать. Я взял за руку девушку, которую научил танцевать рок. В лунном свете эта сцена была незабываема. Впервые в жизни мне казалось, что я обладаю душой. Больше такое не повторялось.

Мод наклонилась вперед и расхохоталась. Вы подняли бокал за ее здоровье. Огонь в камине — если только это не я выпил лишнего — заставлял дрожать ваш силуэт в проеме двери. Вы сидели, прислонившись плечом к косяку, положив ногу на ногу, с бурбоном на уровне пупка. Красивая внешность видавшего виды мужчины. Внезапно вы решили отправиться за омарами в ресторан в порту. Мод вела машину. Заведение было забито отдыхающими. Уикэнд в самом разгаре.

Она приблизила лицо к аквариуму и почти коснулась носом стекла. О чем могли думать омары? Они хотя бы видели ее? Их клешни были перетянуты толстыми зелеными резинками. Мод провела по запотевшему стеклу ладонью. Три или четыре зверя сбились в один угол. Они были несчастны, они ведь точно были несчастны? Ну вот, теперь она сострадала ракообразным. Вы поставили Дина Мартина[56] в музыкальном автомате, меланхолическую песню, которую я никогда раньше не слышал. Вы сидели в баре на табурете, катая по щеке бутылку пива с таким видом, как будто вас здесь не было, — вы умеете иногда принять такой вид.

Бармен запустил широкую ладонь в аквариум и вытащил омара, с которого стекала вода. Тут Мод завопила. Она велела бармену вернуть омара в аквариум. Парень был так удивлен, что подчинился. На нем была темно-синяя рубашка поло навыпуск. Ракообразное упало с легким всплеском; медленно опустилось на дно и встало на песок с неловкостью космонавта.

Вы покинули свой наблюдательный пост, осторожно держа стакан. Вы опустили правую руку в воду, вытащили омара и дали воде стечь. Мод не посмела ничего сказать.

— Они накачаны наркотиками, — сказали вы ей. — Не волнуйтесь. Их накачивают наркотиками. Они ничего не чувствуют.

Вы протянули омара бармену, который завернул его в газету. Сделали глоток пива, предварительно чокнувшись с Мод. На меня вы взглянули краем глаза. Рукав вашей голубоватой рубашки промок до плеча. Телевизор над стойкой показывал чемпионат по кетчу. Каждые две минуты была реклама. Я не хочу хвастаться (видите ли, я читал хороших авторов), но американские ролики — полная ерунда. Персонажи в костюмах арахисовых орешков противостояли на футбольном поле команде чипсов. Все вместе выглядело гротескно. Вы попросили, чтобы выключили телевизор.

— Вы видели эти груди?

Вы говорили об официантке. Мод отлучилась в туалет. В ресторане она всегда хотя бы один раз ходила пи́сать. Я полагаю, вы заметили это в ней, и эта мания начинает вас раздражать. Вы воображаете невесть что, женские проблемы, гинекологические подробности. Или кокаин. Она быстренько припудривает носик в дамской комнате. Да, так? Могу вас успокоить на этот счет. Мод ни разу в жизни не притронулась даже к косяку, что уж говорить о кокаине. Она всегда говорила, что у нее совсем маленький мочевой пузырь и что она писает, как мышка. Вам она тоже это говорила? Как это по-английски? A mouse pee?

Я тоже посмотрел на официантку. Рыжие волосы, собранные в хвост, белая блузка, черные брюки. Груди — огромные. Я улыбнулся вам в ответ. Пресловутое мужское сообщничество, когда на горизонте появляется задница. Она была не в моем вкусе. Подошла и принесла нам еще пива, хотя мы ничего не заказывали. Ледышки в стакане Мод совсем обесцветили «кока-колу». Я чуть было не сказал вам: очень странно, что в ваших книгах вовсе нет секса. В этот момент вернулась Мод. Она попросила официантку завернуть три куска чизкейка. Мы вышли из ресторана. На лестнице вы положили руку мне на плечо. Этот жест не был долгим, но с вашей стороны он выглядел непривычно. Здороваясь, вы пожимали руку кончиками пальцев. Что произошло? Теперь, рассказав мне о своей предрасположенности к большим грудям, вы получили право хлопать меня по спине. Вы сели за руль. Мод рядом с вами подправила макияж, глядя в зеркало заднего вида. Вы не возражали. Хотя, повернув к себе зеркало, она даже не извинилась. Без единого слова, без единого упрека вы развернули маленькое прямоугольное зеркало обратно к себе, вот так. Слева от меня на заднем сиденье омар шевелился в газетной бумаге.

По возвращении домой мы с веранды наблюдали закат солнца. Ночь наступила очень быстро. Волны задавали ритм вечеру. Вы говорили о белом вине, которое нашли в одном ресторане на улице Сен, оно называлось «Менету-Салон». При этом вы не знали «Оксэ-Дюресс». Я пообещал прислать вам ящик, как только мы вернемся в Париж. Вы покинули свое плетеное кресло, чтобы принести с кухни холодное пиво. Никаких стаканов: пить нужно было прямо из горлышка. Мы чокнулись бутылками. Бело-серая чайка уселась на деревянную опору посреди воды. Был прилив. Вода окружала сваи террасы. Темнота пятнами покрывала дюны. Луна отражалась в море, гладком, как лобовое стекло. Мод ждала, когда зажжется первая звезда.

— Вы любите Нью-Йорк? — спросила она.

— Нет. Более того. Я не люблю Америку. Я любил ее слишком сильно, чтобы продолжать любить и дальше.

Вы приложили бутылку ко лбу и добавили:

— Вот чего я действительно хотел бы — написать роман, в котором персонажи бы знали больше, чем автор.

За ужином я поругался с Мод из-за того, что она слишком много курит. Ссора затянулась.

— О господи, — сказали вы наконец.

Вы встали из-за стола, бросили салфетку рядом с тарелкой и вышли из комнаты, не оглядываясь. Через пять минут вернулись со словами:

— Ну, а что у нас на десерт?

На другой день мы проснулись рано. Разница часовых поясов уже не давала о себе знать. Мы оба были счастливы, что оказались здесь. Мы задержались дольше, чем предполагали. Но время шло. Я не отдавал себе в этом отчета.

Я был немного пьян. Между тем, я совсем не пил за обедом. Но я и не ел ничего, перед тем как выпить, а аперитив длился гораздо дольше, чем сам обед. Я опасался вечера. Последствия не заставят себя ждать, раскалывающаяся голова и заплетающийся язык. Вы-то не могли пить ничего, кроме джина. После шампанского со мной такого не бывает. Во Франции я держусь более стойко. Теперь всегда буду сожалеть о том, что доставил вам это удовольствие: французик-который-не-умеет-пить. Когда я хочу — я непобедим. Видели бы вы меня в Памплоне,[57] где-нибудь в конце семидесятых. Хемингуэй отдыхает. Бесконечное смешивание напитков. Анисовка, водка, пиво, сангрия. И ни разу не было плохо. Особенно запомнилось мне белое вино, его бочковой привкус преследовал меня на обратном пути аж до самого Сен-Жан-де-Люза.[58]