Ингвар в замешательстве уставился на нее.
— Подожди, — сказала Ингер Йоханне. — Дай мне договорить.
Зигмунд перестал пить. Он сидел, вытаращив глаза, и переводил взгляд с Ингвара на Ингер Йоханне и обратно. Джек, Король Америки, пришел в гостиную, и даже он стоял без движения, с закрытой пастью и раздувающимися ноздрями.
— У трех этих дел, — сказала Ингер Йоханне, опуская руки, — был ряд общих черт. Но вместо того чтобы их искать, нам стоит спросить себя: есть ли что-то, что их отличает? Что делает убийство Фионы Хелле таким непохожим на два других?
Ингвар не сводил с нее глаз, с тех пор как она начала ходить по гостиной. Только сейчас он позволил себе потянуться к бутылке с водой. Руки немного дрожали, когда он открывал бутылку.
— Оно раскрыто, — коротко сказал он.
— Именно!
Ингер Йоханне протянула к нему обе руки:
— Именно! Оно могло быть раскрыто!
Джек завилял хвостом и протиснулся между ее ногами. Она нечаянно наступила ему на лапу, когда двинулась обратно к столу. Пес заскулил.
— В деле Фионы Хелле вы нашли ответ, — сказала она, не обращая внимания на Джека, и снова подняла фотографию. — Вам было немного трудно, вы спотыкались и сбивались с правильного пути. Но вы нашли ответ — в отчете о вскрытии обнаружились детали, которые привели к давней грустной истории, которая, в свою очередь, вывела на Матса Бохуса. На убийцу. Мотив и возможность. Все, Ингвар! Как почти всегда и бывает. Это дело было раскрыто так, как всегда раскрываются дела об убийстве в Норвегии.
Зигмунд схватил свой бокал и сделал глоток коньяка.
— Алло, — сказал он. — Я вообще-то тоже здесь.
— Но посмотри на остальные дела, — сказала Ингер Йоханне, швыряя фотографию на стол и поднимая листы с инициалами ВХ и ВК. — Ты когда-нибудь раньше, за всю свою карьеру, видел такие случаи? Ни одного подозреваемого, зато множество ложных следов и тупиков? Тронд Арнесен... — Казалось, она выплюнула это имя на стол. — Большой мальчик. У него есть свои скелеты в шкафу, как и у всех остальных. Но он, конечно, ее не убивал. Его алиби остается железным, несмотря на часовое любовное свидание.
— Ну, Рудольф Фьорд по-прежнему представляет для нас интерес, — возразил Зигмунд.
— Рудольф Фьорд, — вздохнула она. — Боже мой! Конечно, он совсем не ангел. Ангелов не бывает. В общем...
Ингвар накрыл ее ладонь своей — она стояла, наклонившись над столом, упираясь руками в листы бумаги — и погладил.
— В этих двух делах, — сказала она, отнимая у него руку, — вы никогда ничего не добьетесь, только наследите грязными башмаками в человеческих жизнях. Так как полиция никогда не сдается, вы будете переворачивать вверх дном человеческие жизни на все большем и большем расстоянии от убитых. К тому моменту, когда вы наконец-то сдадитесь, когда вы поймете, что вам никогда не удастся найти убийцу, вы разрушите так много, поставите мат стольким существованиям, так много...
— Успокойся, Ингер Йоханне. Сядь. Мне кажется, тебе хотелось бы, чтобы мы всё поняли. Но тогда помедленнее и более внятно, пожалуйста, — обратился к ней Ингвар.
Она нехотя села, тщетно пытаясь заправить волосы за уши, но они постоянно падали на лицо: челка слишком сильно отросла.
— Тебе нужно выпить, — громко сказал Зигмунд. — Правда.
— Нет, спасибо.
— Вино — то, что надо, — сказал Ингвар. — Вы — как хотите, а я выпью бокал.
Было слышно, как по улице проехала машина. Джек поднял голову и зарычал. Ингвар достал из шкафа бутылку, рассмотрел ее, держа в вытянутой руке, и удовлетворенно кивнул. Спокойно, не ожидая пожеланий, он поставил на стол три бокала и открыл бутылку. Налил себе и Ингер Йоханне.
— Я согласен с тобой, — сказал он, кивая. — Дело Фионы Хелле более... нормальное, так можно сказать, чем два других.
— Ничего себе нормальное! — воскликнул Зигмунд, щедрой рукой наполняя свой бокал до краев. — Очень много нормального в том, чтобы вырезать у людей язык!
Ингвар пропустил это замечание мимо ушей, сделал глоток, отставил бокал и скрестил руки на груди:
— Я только не понимаю, какие общие черты ты видишь в двух остальных делах? — Он приветливо улыбнулся ей, как будто боялся спровоцировать ее раздражение. Но улыбка не помогла.
— Неужели не ясно?! — дрожащим голосом почти крикнула она. — Первое дело вызвало два других. Вот единственное объяснение, при котором эта история имеет смысл.
— Вызвало, — повторил Ингвар.
— Вызвало? — переспросил Зигмунд.
— Иначе никакого смысла нет, — сказала Ингер Йоханне. — Первое убийство произошло именно так, как мы себе его представляем. Фиона Хелле растоптала мечту Матса Бохуса. Он убил ее, отрезал язык и разрезал кончик в качестве символа того, что он чувствовал: она врала о самых важных вещах в жизни. Она казалась помощником нуждающихся, тех, кто находится в трудном положении. Когда же в ней нуждался ее собственный сын, оказалось, что все это было только фасадом. Настоящей ложью, как ему, наверное, казалось.
Джек тявкнул. В то же мгновение, как будто это было причиной, приоткрылось кухонное окно. Сквозняк задул свечу. Ингвар выругался.
— Мы должны поменять окна, — сказал он, с грохотом закрывая окно, и зажег спичкой свечу.
— И тогда должен быть кто-то, — сказала Ингер Йоханне, как будто ничего не случилось, взгляд был направлен на какую-то точку на стене. — Кто-то, кто слышал лекцию Уоррена про Proportional retribution. И потом решил скопировать ее. И делает это.
В комнате стало совсем тихо.
Пламя свечи по-прежнему легко подрагивало на сквозняке. Джек наконец-то успокоился. Приятный запах вина окутывал собеседников.
Это единственное объяснение, думала Ингер Йоханне. Кого-то вдохновило это убийство. Первый кирпич был заложен. Матс Бохус случайно, сам того не ведая, нажал на спусковой крючок.
Все продолжали молчать.
Я никогда не слышал ни о чем подобном, думал Ингвар. За все годы, учитывая весь мой опыт, все, что я прочитал и чему научился, я никогда, никогда не слышал о таком деле. Это не может быть правдой. Этого просто не может быть.
Тишина.
Она хорошая, думал Зигмунд, но, кажется, она все-таки окончательно чокнулась.
— Ладно, — сказал наконец Ингвар. — И какой ты можешь предположить мотив?
— Я не знаю, — ответила Ингер Йоханне.
— Попробуй, — предложил Зигмунд.
— Я не представляю мотива.
— Но какой тип...
— Не просто заурядно умный человек. — Она придвинулась чуть ближе к столу, поближе к остальным. — Но тот, кто невероятно хорошо разбирается в работе полицейских. В мельчайших деталях расследования. В исследованиях и рутинной бумажной работе. Вы до сих пор не нашли ни единого биологического следа, который имел бы какое-то значение. Ни одного. И я не удивлюсь, если вы никогда их не найдете. Вы в тупике. Это, очевидно, человек, — сказала она и рассеянно сняла очки, — лишенный малейшего сочувствия к людям. С искалеченной психикой, расстройством личности. Но, по-видимому, клинически здоровый. У него не обязательно есть медицинская карта. И я не могу избавиться от мысли... — Взгляд, который она послала Ингвару, затуманенный и пытливый, был полон отчаяния. —...Что он, должно быть, полицейский... Ну, или хотя бы кто-то, кто... Как он может знать так много? Он ведь слышал лекцию Уоррена. Не может ведь быть случайностью то, что он выбирает ту же символику?
Она задержала дыхание, потом медленно выдохнула сквозь сжатые зубы и сказала, ровно и без выражения:
— Мы ищем кого-то, для кого преступление — это профессия. «Мозговой центр» с извращенной психикой.
— То есть он все-таки не заставляет других убивать? — вопросительно сказал Зигмунд. — Мы отказались от этой теории?
— Он сделал это сам. Определенно, — ответила Зигмунду Ингер Йоханне, не сводя глаз с Ингваpa. — Он никому не доверяет, — продолжила она. — Он презирает других людей. Он, вероятно, живет жизнью, которую многие назвали бы уединенной, но не полностью изолирован от людей. Убитые его совершенно не интересовали. Его преступления сами по себе настолько чудовищные, и копирование символики настолько больное... — Она медленно погладила ладонью крышку стола. — Ему совсем не обязательно было иметь что-то против Вибекке Хайнербак или Вегарда Крога, — сказала она.
