Я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Дышать стало трудно.

– Он оставил на вокзале чемодан, – продолжал Карлотти. – К сожалению, описывают его по-разному. Особого внимания на него никто не обратил. Один приезжавший автомобилист видел, как он шел пешком по дороге Сорренто – Амальфи. Все, правда, сходятся в том, что он был в светло-сером костюме. Служитель на станции сказал, что он высокий. Автомобилисту он показался среднего роста, а мальчику из близлежащей деревни – плотным коротышкой. Четкого его описания нет. Часов в десять вечера он забрал чемодан и уехал на такси в Неаполь. Он очень спешил. Он предложил водителю пять тысяч лир чаевых, если тот довезет его до вокзала, чтобы успеть на поезд до Рима в 23.15.

Чалмерс сидел, подавшись вперед и сосредоточенно глядя на Карлотти.

– Эта дорога на Амальфи ведет и на виллу?

– Да. Там есть поворот.

– Моя дочь умерла в 20.15?

– Да.

– А этот тип поспешно взял такси в двадцать два часа?

– Да.

– Сколько нужно, чтобы добраться до виллы в Сорренто?

– С полчаса на машине, а пешком около полутора часов.

Чалмерс задумался.

Я сидел, дыша открытым ртом и чувствуя себя довольно скверно. Я ожидал, что после всех этих вопросов он выдаст какое-нибудь ошеломляющее открытие, но ничего подобного не последовало. Он лишь сгорбился и сказал:

– Самоубийством она жизнь покончить не могла. Я уверен. Выкиньте эту версию из головы, лейтенант. Все ясно: она сорвалась с утеса, делая съемки камерой.

Карлотти промолчал. Гранди беспокойно заерзал и уставился на свои ноги.

– Вот заключение, которое я ожидаю услышать, – продолжал Чалмерс резким, неприятным голосом.

– Мое дело представить коронеру факты, синьор Чалмерс, – мягко возразил Карлотти. – Его дело – решать.

Чалмерс вытаращился на него:

– Да, понятно. Кто коронер?

– Синьор Джузеппе Малетти.

– Здесь, в Неаполе?

– Да.

Чалмерс кивнул:

– Где тело моей дочери?

– В морге в Сорренто.

– Я хочу взглянуть на нее.

– Разумеется. Только скажите когда – и я вас отвезу.

– Это необязательно. Я не люблю, когда за мной таскаются. Меня отвезет Досон.

– Как знаете, синьор.

– Только договоритесь там, чтобы меня допустили. – Чалмерс взял новую сигару и принялся сдирать обертку. Впервые с тех пор, как я вошел в комнату, он посмотрел на меня. – Итальянская пресса освещает это дело?

– Пока нет. Мы держали это в тайне, ждали вас.

Он испытующе смотрел на меня, потом кивнул:

– Правильно сделали. – И повернулся к Карлотти: – Спасибо за факты, лейтенант. Если мне еще что-нибудь понадобится, я свяжусь с вами.

Карлотти и Гранди встали.

– Я к вашим услугам, синьор, – сказал Карлотти.

После их ухода Чалмерс посидел немного, глядя на свои руки, потом тихо и со злостью проговорил:

– Чертовы макаронники!

Я решил, что самое время избавиться от шкатулки с драгоценностями, которую мне препоручил Карлотти, и выложил ее на стол перед Чалмерсом.

– Они принадлежали вашей дочери, – пояснил я. – Их нашли на вилле.

Он нахмурился, подался вперед, открыл шкатулку и уставился на ее содержимое. Потом перевернул шкатулку, и драгоценности высыпались на стол.

Джун встала, подошла и заглянула ему через плечо.

– Ты ведь их не дарил ей, а, Шервин? – спросила она.

– Разумеется, нет! – воскликнул он, ткнув толстым пальцем в бриллиантовое ожерелье. – Что я, дурак – дарить такое ребенку!

Потянувшись через его плечо, Джун хотела взять ожерелье, но он грубо оттолкнул ее руку.

– Оставь! – Резкость его голоса напугала меня.

Едва поведя плечами, она вернулась на свое место у окна. Чалмерс сгреб драгоценности в шкатулку и закрыл крышку. Обращался он со шкатулкой так, будто она сделана из яичной скорлупы.

Потом долго и неподвижно сидел, уставившись на шкатулку. Я смотрел на него, гадая, каким будет его следующий шаг. Он снова обретал уверенность в себе, окружавший его ореол величия снова возгорался. Его жена, глазевшая в окно, и я, разглядывавший собственные руки, опять превратились в пигмеев.

– Свяжитесь по телефону с этим Джузеппе, как там его, – бросил Чалмерс, не глядя на меня. – Ну, с этим коронером.

Я отыскал номер Малетти в телефонной книге. Пока я ждал, когда нас соединят, Чалмерс продолжал:

– Сообщите новость в прессу: Хелен находилась на отдыхе, сорвалась с утеса и разбилась насмерть. Никаких подробностей.

– Слушаюсь, – сказал я.

– Завтра в девять будьте здесь с машиной. Я хочу съездить в морг.

Голос на линии ответил, что это контора коронера. Я попросил соединить меня с Малетти. Когда он взял трубку, я сказал Чалмерсу:

– Коронер.

Он встал и подошел к телефону.

– Ну, за дело, Досон, – распорядился он, беря у меня трубку. – Имейте в виду: никаких подробностей.

Выходя из комнаты, я услышал, как он говорил:

– Говорит Шервин Чалмерс…

На следующее утро в девять я, как мне было приказано, ждал у «Везувия» в нанятом «роллс-ройсе».

Итальянская пресса уделила Хелен довольно много внимания. Почти все газеты поместили ее фотографию, на которой она была изображена в том виде, в каком я увидел ее впервые: очки в роговой оправе, волосы стянуты назад, лицо серьезное, интеллектуальное.

Накануне вечером, выйдя от Чалмерса, я сразу же позвонил Максуэллу и дал указание сообщить эту весть.

– Подай все как можно скромнее, – наставлял я. – Ничего из ряда вон выходящего. История такая: будучи на отдыхе в Сорренто и ведя съемку кинокамерой, она так увлеклась, что сорвалась с утеса.

– И ты думаешь, кто-нибудь на это клюнет? – спросил он возбужденным голосом. – Всем захочется узнать, чем это она там занималась одна на такой огромной вилле.

– Знаю, – отрезал я, – но это все, Джек, и тебе никуда не деться. Когда появится что-нибудь новое, сразу дадим. Так хочет старик, а если тебе дорога работа, делай, что тебе говорят. – Я бросил трубку, не дав ему больше препираться.

Увидев утренние газеты, я отдал ему должное. Он в точности последовал моим указаниям. В прессе появилась эта история и фотография, ничего другого. Ни один умник не выражал своего мнения. Газеты сообщали только эти факты, трезво и без истерики.

Минут в десять десятого Чалмерс вышел из отеля и сел на заднее сиденье «роллс-ройса». Под мышкой у него была куча газет, в зубах – сигара. Мне он даже не кивнул.

Я знал, куда ему нужно, поэтому не стал терять времени на расспросы, а, усевшись рядом с шофером, велел ехать в Сорренто, да поживей.

Меня несколько удивило, что Джун Чалмерс с нами не поехала. Со своего места я хорошо видел Чалмерса в зеркале заднего обзора. Он просматривал газеты быстро и внимательно, а прочитав то, что его интересовало, бросал их одну за другой на пол автомобиля.

К тому времени, как мы добрались до Сорренто, он просмотрел все газеты. Он сидел, курил сигару и смотрел в окно, общаясь с единственным богом, которого он когда-либо будет знать, – с самим собой.

Я направил шофера к моргу. Когда «роллс-ройс» остановился у знакомого мне небольшого здания, Чалмерс вышел из машины и, сделав мне знак оставаться на месте, прошел внутрь. Я закурил сигарету и попытался не думать о том, на что собирался смотреть он, но перед моим мысленным взором вставало разбитое, изуродованное лицо Хелен, оно являлось мне во сне накануне ночью и преследовало меня.

Он пробыл там двадцать минут. Вышел он так же бодро, как и вошел, в зубах сигара, уже почти догоревшая. Я решил, что смотреть на мертвую дочь с сигарой в зубах – значит до конца играть роль «железного» человека.

Не успел я выскочить из машины и придержать для него дверцу, как он уселся на заднее сиденье.

– Хорошо, Досон, теперь посмотрим на виллу. – За время поездки туда мы не обменялись ни единым словом. Я вышел из машины, отворил чугунные ворота и снова сел, а когда мы проползли по аллее, я увидел, что «линкольн» с открывающимся верхом все еще стоит на площадке перед парадной.