Тематика, система образов, стиль «Вольности» — все это неразрывно связано с традициями русской гражданской поэзии XVIII в. Радищеву-поэту был особенно близок опыт тех авторов, которые, обращаясь к переложению псалмов, придавали библейскому тексту смелый тираноборческий смысл. Знаменитое державинское стихотворение — переложение 81-го псалма «Властителям и судиям» (1780) явилось ближайшим предшественником «Вольности».[1042]

Вместе с тем радищевская ода знаменовала новый этап в истории русской общественно-политической мысли и литературы. Впервые в художественном произведении с такой последовательностью и полнотой была обоснована идея правомерности народной революции. К этой идее Радищев пришел в результате осмысления многовекового опыта борьбы народов за освобождение от ига тиранов. Напоминания о Ю. Бруте, В. Телле, О. Кромвеле и о казни Карла I живо соотносятся со строфами оды, где речь идет уже о современных писателю событиях: прежде всего о победе Американской республики, отстоявшей свою независимость в войне с Англией. Экскурсы и параллели, проводимые Радищевым, обнаруживают определенные исторические закономерности, помогающие оценить конкретную ситуацию в крепостнической России конца XVIII в.

Перед читателем «Вольности» предстает картина, поэтически обобщенная и вместе с тем точно характеризующая расстановку политических сил:

Рабство держится, как показывает Радищев, не только на насилии, но и на обмане: церковь, «заставляющая бояться истины» и оправдывающая тиранию, не менее страшна, чем сама тирания. «Раб, воспевающий вольность», сбрасывает с себя этот гнет и перестает быть рабом, превращаясь в грозного мстителя, прорицателя грядущей революции. Он приветствует народное восстание, суд над царем-тираном и его казнь.

Эта революционная идея справедливого мщения, выраженная впервые в «явно и ясно бунтовской оде», получила дальнейшее развитие в другом произведении Радищева — «Житии Федора Васильевича Ушакова» (1788). Ушаков — современник писателя, его старший друг; вместе с Радищевым он учился в Лейпциге, здесь же и умер совсем еще молодым человеком. Ушаков был известен лишь узкому кругу своих товарищей, однако для Радищева он подлинный герой, и жизнь его — это «житие».

Обращение к житийному жанру имело для Радищева принципиальное значение: «„Житие Ушакова“ — полемически заострено и против настоящих житий святых, и против панегириков вельможам».[1043]

Вместе с тем Радищев продолжает житийную традицию как бы на новом уровне. Герой жития — подвижник, во имя идеи готовый к самоотречению, твердо переносящий любые испытания. Элемент идеализации, характерный для житийной литературы, по-своему важен был и для Радищева. Его герой — незаурядный человек: «твердость мыслей и вольное оных изречение» выступает как проявление моральной силы Ушакова, приобретающего «приверженность» друзей и вместе с тем ненависть притесняющего студентов Бокума. Ушаков становится идейным вдохновителем бунта против самоуправства и произвола начальника. При этом радищевского героя вдохновляет не христианское учение, а стремление к общественной справедливости: «Единое негодование на неправду бунтовало в его душе и зыбь свою сообщало нашим» (1, 163).

Как и в «Письме к другу», в «Житии Ушакова» конкретные события, очевидцем и участником которых был сам автор, становятся основой для размышлений на политические темы. Столкновение студентов с Бокумом представлено Радищевым как эпизод, отражающий в миниатюре историю взаимоотношений деспотического правителя и его подданных. Соответственно повествование имеет как бы два плана: один — это последовательное изложение событий с бытовыми деталями, иногда даже комическими, другой — это философское осмысление описываемых событий, поиски закономерностей, предопределяющих их исход. Говоря о «частном притеснителе» Бокуме, Радищев тут же переводит разговор на «общих притеснителей»: «Не знал наш путеводитель, что худо всегда отвергать справедливое подчиненных требование и что вышшая власть сокрушалася иногда от безвременной упругости и безрассудной строгости» (1, 162). Непосредственным продолжением этой мысли явился знаменитый вывод в «Путешествии» о том, что свободы «ожидать должно от самой тяжести порабощения» (1, 352).

Обыкновенный человек, не отличающийся знатностью, влиянием при дворе или богатством, был в то время уже довольно характерным героем произведений европейской и русской литератур. Однако образ, созданный Радищевым, совершенно оригинален и замечателен тем, что он представляет собой идеал гражданина, человека, ценного для общества, для отечества и потому истинно великого: «… кто провидит в темноту будущаго и уразумеет, что бы он мог быть в обществе, тот чрез многие веки потужит о нем» (1, 186). «Житие Ушакова» — произведение автобиографическое, отчасти исповедь (характерно, например, горькое признание автора в том, что он не был рядом с Ушаковым в последние минуты его жизни). «Внутренний человек», ставший главным предметом изображения в литературе европейского и русского сентиментализма, живо интересует и Радищева. При этом психологический анализ ведет писателя к изучению общественных связей человека.

По убеждению Радищева, «частный человек» неизбежно проявляет себя как существо общественное. Поэтому вполне закономерно писателя интересует, каковы отношения между отдельным членом общества и его согражданами, в частности проблема патриотизма.

«Беседа о том, что есть сын отечества», опубликованная Радищевым в 1789 г., явилась в высшей степени полемическим произведением. Здесь спор шел и с предшествовавшей традицией, и с современным Радищеву официозным толкованием патриотизма. За год до этого, в 1788 г., писатель закончил «Слово о Ломоносове», начатое еще в 1780 г. и включенное позднее в «Путешествие». Прославляя заслуги Ломоносова, Радищев подчеркивал патриотический характер его деятельности: «Ты жил на славу имени Российскаго» (1, 380). Однако лесть Елизавете Петровне в стихах Ломоносова вызывает осуждение со стороны Радищева: никакие соображения государственной пользы, первостепенные для Ломоносова, не могут заставить Радищева признать необходимой хвалу императрице, не заслуживающей ее. Радищев спорил не только и не столько с Ломоносовым, сколько с теми, кто хотел видеть в нем придворного одописца,[1044] кто стремился любовь к государю представить основным качеством истинного сына отечества.

В книге прусского короля Фридриха II «Письма о любви к отечеству», изданной в русском переводе в 1779, 1780 и, наконец, в 1789 гг., преданность государю провозглашалась основой патриотических чувств. В этом сочинении высказывались именно те идеи, которые Екатерина II стремилась укрепить в сознании своих подданных: «Государь есть та верховная особа, которая вместо правил, одну свою имеет волю».[1045] Этой установке на верноподданнический патриотизм противостояла радищевская «Беседа о том, что есть сын отечества». Здесь речь шла о повиновении лишь тому государю, который выступает как «блюститель законов», как «отец народа». По убеждению Радищева, истинный сын отечества должен быть свободным человеком, не рабом, повинующимся принуждению, а гражданином, действующим в полном соответствии со своими нравственными принципами: «… истинный человек и сын Отечества есть одно и то же» (1, 220).