— Боже мой, — поразилась Ольга, всплеснув руками, — да пойми же ты, пойми: я сперва влюбилась, а потом уже узнала! Для меня он остается Мариком! Шоколадкою!..

Маленькая почта в поселке наверняка не принимала давно такие вороха писем, какие отослал Артек сразу после торжества открытия. Мешков двадцать! Домой писали даже те, кто еще ни разу после приезда не брал пера в руки. Впечатления сами просились на бумагу.

В тот день их звено дежурило по корпусу, и они вскочили с постелей до горна. Ольга еще не оправилась после вчерашнего признания, веник и тряпка были ей особенно полезны.

Никто не замечал выразительных оттенков под глазами.

У подруги, отставили прочь и вчерашнее «че-пе» с «Парусом». Всюду слышалось одно: Гагарин! Юрий Алексеевич! (У Ритки даже: «Юрочка»). Гагарин хочет пополнить во Дворце пионеров космическую выставку! Гагарин предложил превратить ее в постоянный музей! Он обещал свою помощь, и теперь Артек получит аппараты для подготовки юных космонавтов! В полном смысле пионерские, — те самые, на каких тренировался сам Юрий Алексеевич!

Мелькала и девичья болтовня. Лёська утверждала, что, спускаясь на парашюте, Гагарин распевал на всю вселенную «Ландыши».

— Это факт, — не сомневалась Лёська: — Так весело: «Ландыши, ландыши!!!»

— Не знаю, — усомнилась Кнопочка. — У нас про «Ландыши» тогда ничего не слышали…

Малышка Аня стала в то утро заметною фигурою, — она жила где-то под Саратовом, была к мировому событию «приближенной». Кнопочка продолжила авторитетно:

— Я знаю только, что Гагарин вышел без улыбки, когда его сняли сразу после приземления. У него в глазах было еще только то, чего до него никто из людей не видел. Вряд ли вообще пел он при посадке…

Гагарин без улыбки??

Стало известно, что на открытие приехали секретари ЦК Сергей Павлов и Тамара Куценко, еще министр просвещения. Она услышала знакомую фамилию Яшуниной. Ждали приезда Кабалевского, почетного артековца. Но композитор, к общему огорчению, заболел и прислал только телеграмму, доброе приветствие.

Жара спала, к семи часам гости расселись на трибунах, и десять пионерских дружин замерли в рядах на поле стадиона. В пестроте далеких трибун жадно искали глазами восьмой сектор. Там должен быть Гагарин.

Вокруг шептались: «Не видишь?», «А ты видишь?» или «Где? Куда ты смотришь?» Но первый отряд стоял, к общей досаде, не в первой шеренге, к тому ж еще на фланге. Самые зоркие не могли похвастать, что различают космонавта.

Четыре тысячи ребят, а вперед вышел один Валера, — фамилию начисто забыла. Вышел к микрофону, лицом к гостям, к штабу слета. Могла бы она сама так же, как и Валера, выйти из рядов и звонко, без запинки отчеканить рапорт, ощущая за своей спиной не одних артековцев, — сотни тысяч сверстников? Миллионы! И среди них Лару Михеенко, Голикова Леню, Нину Сагайдак и всех, кто остался жить в портретах на артековских аллеях. Наверное, смогла бы, умеет же собраться, настроиться «железно».

Конечно, тогда и не думалось, что возникнет у нее не только общая, но еще и своя, личная связь со стягом Ленинской дружины. Знамя всей пионерии колыхалось над стадионом, — вишневое полотнище, золотые кисти и шнуры, лицо Ленина вполуоборот. Колонна знаменосцев, по трое в ряд, начала свой марш; форма парадная, ленты через плечо, белые гетры и перчатки. С места сдвигались флаги и вымпелы, горны и барабаны, лозунги и транспаранты, шары и гирлянды, и снова всякие панно и стяги. Их первый отряд поднял солнце в пионерской косынке, эмблему слета. Над «Полевой — Лесной» поплыли ее плакаты, и на трех из них артековцы встречали Руди, его братишек и сестренок. Веселые детишки Эн Рушевой были отданы празднеству и уже не имели к ней никакого отношения. При виде ожившего леса полотен и эмблем она ощущала лишь такую же сопричастность к торжеству, как и остальные.

Знамя слета всплывало к острию флагштока, вздувалось волнами. Небо расчертили голуби, связки шаров и огни салюта. Когда первый отряд проходил у трибун, Гагарин смотрел в небо. Ей невероятно повезло, чуть покосилась — и увидела Гагарина! Единственная на трибуне тенниска! Белоснежная ткань обрамила треугольником загорелые грудь и шею. Он сидел среди ребят, положив руку на плечо ближайшего счастливца, и смотрел вместе с ним ввысь, на ракеты и белых птиц. Секунда узнавания. Могла бы и она сидеть с ним рядом, на этой же трибуне…

Наутро, в письме домой, несколько моментов, связанных с днем открытия, она опустила, замолчала. Момент первый: перед парадом старшая пионервожатая Света Полозкова объявила ей, что в совете дружины Рушеву решили поощрить приглашением на центральную трибуну. И она сразу просияла. Тщеславие взыграло! Но через несколько минут передумала, ради Ольги. Невозможно было оставить подругу в одиночестве с ее душевной мукой. Пришлось виновато сообщить Светлане, что пойдет с отрядом, в общей колонне. Так ей хочется… Светлана пожала плечами, посмотрела удивленно. Для родителей такие подробности были бы непонятны.

Еще раньше ее разыскал спецкор «Пионерской правды» (остальные данные, как-то: имя и фамилию, пришелец оставил в тайне). Симпатичный блондинчик в костюме и при галстуке, а лоб и шея сухие! В такую-то жарищу…

Корреспондент попросил ее дать четыре зарисовки для спецвыпуска газеты. На артековские темы. Срок жесткий — трое суток, считая день открытия. Писать в Царицыно о предложении «Пионерки» раньше срока не хотелось.

Последний момент был связан с утерей Алика. После парада, приветствий и всевозможных выступлений, где она увидела и Галю с ее овчаркою, начался футбол. К восторгу девчонок выяснилось, что ворота «Прибрежного» поручили Алику; способные спортсмены имелись, как видно, не только в «Озерной».

Вратарь немного театральничал, играл на зрительниц, но отбивал мячи не хуже Яшина (общее мнение!). Играли с «Горным», и ей близоруко мерещилось, что среди противников носится как угорелый рослый нападающий, очень схожий с Айсиным. Встреча шла вничью, и все ждали, что кончится на равных, когда «горнякам» дико повезло. Защитники Алика столкнулись, и угорелый — это точно был Рафик! — вышел к воротам «прибрежников» один на один. Алик плюхнулся плашмя у штанги еще получше Яшина. Первый отряд захлопал преждевременно: вратарь вместо мяча тискал собственную голову. А времени для восстановления справедливости уже не оставалось.

Она через минуту начисто забыла об этом дурацком голе, переключилась на секреты с Ольгой. А вот Алик… После футбола он исчез и на ужин не явился. На поиски вратаря отрядили человек десять, облазили «Фиалку», пресс-центр, Костровую — все впустую. Вовка острил, что Алик сидит на Адаларах — скалах-близнецах в море. Ольга ушла в корпус, У нее разломило голову. А Лёська, Вовка, аджарцы и сама она едва не остались голодными, в столовую заявились, когда та была почти пуста. Одинокие дежурные отмывали столы и гремели собранной посудой.

Мальчишки с ужином расправились быстро и ушли на спевку. Она и Лёська усердно выбирали груши из компота и не сразу приметили, как появились Марк Антонович и Алик. Вратарь двигался наподобие лунатика, Марк Антонович вел его за руку. Он усадил Алика за их стол, приказал:

— Растрясите его! — и пошел на раздачу добывать запасное пропитание.

Она спросила найденного предельно осторожно:

— Переживаешь?

Алик продолжал смотреть под стол, весь нахохлился. Марк Антонович торопился домой, где обрел он вратаря, осталось неизвестным. Потом исчезла Лёська, и они с Аликом столовую покинули вдвоем.

Подсвеченная зелень окрашивала глубину аллей лунными оттенками. Отовсюду звучала музыка. Было ясно, что они оба возвращаются в «Фиалку», — куда же еще? Но повороты поднимали их по склону и вывели к медпункту. К «рыбьему конструктивизму», как выразился Алик. Из всех артековских изваяний скульптура около медпункта была и впрямь самой необычной. Серебряные рыбины, одна другой диковинней, поддерживая друг друга плавниками и хвостами, словно взлетали стайкой из воды. Она и Алик изучили оригинальную конструкцию и сбежали по пандусу к гостиничным корпусам: шел слух, что в них живет Гагарин. Приезжих встречалось много, но того, кого хотелось, увидеть не пришлось.