Ленинская комната, казалось, растворилась в сизых отсветах экрана. Но сюжет сменился, и все задвигалось, все завосклицало. В первый раз комсорг ушел от расспросов, не поведал подопечным ничего путного, сам невнятно переспросил тех, кто перехватил первые слова Георгия Михайловича Гречко. Он вслушивался в нестройные голоса товарищей и ловил себя на том, что объяснить происходившее в космосе не может.
В глазах возникла далекая строка: «Завтра мы разъедемся. Вряд ли когда-нибудь увидимся». Его тогда утешали, — увидимся, мы должны увидеться, мы обязательно увидимся. Но он оказался прав. А впрочем… Неужели сейчас они действительно увиделись?
Женский голос певуче сообщил, что в Москве завтра ожидается теплая погода, всего четыре градуса мороза.
Комсорг отошел к окну, чтоб укрыть от окружающих свой взгляд и чтоб увидеть в ночи между зелеными квадратами газонов каменную лестницу. Он различил ее длинные ступени, залитые солнцем, а также скульптуру пионерки с ласточкой. Сухой глоток: возле постамента присела черная, как смоль, артековка с папкой на коленях. Она вынула бумагу, авторучку. Олег зажмурился, чтоб разглядеть лестницу получше. Он увидел, что около постамента стоит еще и мальчик, тоже черный, как смоль, склоняется к рисующей и говорит ей про Сальяны и доктора Мирзаги.
Наталья Дойдаловна ожидала программу «Время» в одиночестве, Николай Константинович уехал в Ленинград. Она долго его не отпускала, знала, что на выставке ему не избежать волнений. Николай Константинович однако своего добился: взял себе в компаньоны знакомого журналиста, человека пожилого. И Наталья Дойдаловна уступила просьбам, попросила сопроводителя оградить мужа от перевозбуждений.
В январе она просмотрела несколько передач из космоса и всякий раз удивлялась в глубине души тому, что космонавт, чье улыбчивое лицо открылось миру, так похож на того немногословного человека, который так недавно побывал у них.
Николай Константинович позвонил в Надин день к вечеру, был все же заметно взбудоражен. Рассказал: пушкинский музей выпустил чудесную афишу, и очередь желающих попасть на выставку растянулась уже с утра от галереи через парк, наверное, до Грота, конца не видно, ее фотографируют. Официальное открытие состоится в двадцать часов. Дату дочери отмечают в Золотом зале дворца, разослана масса пригласительных билетов. Будут все устроители из музея Пушкина, и Минина, и Галушко, и Грановская, и Голлер, — музейных сотрудниц Наталья Дойдаловна давно уже знала по фамилиям. Будут и супруги-режиссеры, Калинина и Литвяков, снимавшие Надю в пушкинской квартире. Филармонический квартет сыграет Рахманинова, второй концерт, Надино любимое. Обещала быть Олюшка, целинница, — узнал, какой институт она заканчивает — имени Вавилова. Будет исполнена также написанная к вечеру поэтическая композиция. Ожидают, что свое слово скажет и профессор Бурсов. Словом, церемония продлится допоздна, «Время», скорее всего, никому увидеть не удастся. Но спутник-журналист обещал подежурить возле телевизора, и если там тоже состоится, он принесет в зал сообщение.
Николай Константинович просил никоим образом не пропустить вечерней передачи. Никоим образом! Все подробности запомнить по возможности и записать на память. Но про ожидание никому не говорить, никому, ни в коем случае: мало ли… Свои просьбы Николай Константинович разъяснял до тех пор, пока Наталья Дойдаловна не обронила: — Так и знала, ты уже как в кипятке. Успокойся, Георгий Михайлович не забудет, сделает, что сможет, — сама она в этом почти не сомневалась.
Николай Константинович смешался и повесил трубку…
Маленький «Волхов» продолжал уже много лет служить на совесть. Наталья Дойдаловна внимательно выслушала все, что рассказал Губарев о работе на орбите, замерла, когда заговорил Гречко, затем восприятие разрушил телефон. Позвонили Карцевы, Алеша и Володя, двоюродные братья мужа, — нервно, торопливо: — Наташа, ты «Время» смотришь? Включи! Скорее!.. — пришлось отвлечься, так что всего долю секунды видела она рисунок дочери в крохотном оконце «Волхова». Но Наталье Дойдаловне было довольно и этого мгновения.
После передачи телефонные вопросы зазвучали иначе:
— Вы видели? Вы знаете?.. — звонили Григорьевы, чья дочка, Лена, была в школе Надиной напарницей, другие одноклассницы, три Наташи, Дикович, Миронова и Плошкина, звонили сослуживцы. Все просили разъяснений и еще подробностей. Последним пробился Марк Антонович, Надин артековский вожатый, говорили долго. К полночи затихло, «Волхов» погас, окно оставалось наглухо зашторенным. Наталья Дойдаловна присела на кровати Нади, сложив руки на коленях, и ощутила в себе давно забытое чувство усталого спокойствия. Она ни о чем не думала, не хотела думать, потому что слушала и боялась потревожить свое едва различимое дыхание, в тишине и темноте похожее на дыхание спящего…