Да, был в отъезде.
ОШИВЕНСКИЙ:
В Варшаве, кажется? Ольга Павловна что-то говорила…
КУЗНЕЦОВ:
Побывал и в Варшаве. За ваше здоровье.
Входит Марианна. Она в светло-сером платье-таер{5}, стриженая. По ногам и губам можно в ней сразу признать русскую. Походка с развальцем.
ТАУБЕНДОРФ:
Здравия желаю, Марианна Сергеевна.
МАРИАННА:
Вы ужасный свинтус, барон! Что это вы меня не подождали? Мозер меня привез обратно на автомобиле, — и для вас было бы место.
ТАУБЕНДОРФ:
Я, Марианночка, одурел от съемки, от юпитеров, от гвалта. И проголодался.
МАРИАННА:
Могли меня предупредить. Я вас там искала.
ТАУБЕНДОРФ:
Я прошу прощения. Мелкий статист просит прощения у фильмовой дивы.
МАРИАННА:
Нет, я очень на вас обижена. И не думайте, пожалуйста, что я зашла сюда только для того, чтобы вам это сказать. Мне нужно позвонить по телефону. Гутенабенд, Виктор Иванович.
ОШИВЕНСКИЙ:
Пора вам перестать хорошеть, Марианна Сергеевна: это может принять размеры чудовищные. Господин Кузнецов, вот эта знаменитая актрисочка живет в том же скромном пансионе, как и ваша супруга.
МАРИАННА:
Здравствуйте. (Кивает Кузнецову.) Виктор Иванович, можно поговорить по телефону?
ОШИВЕНСКИЙ:
Сколько вашей душе угодно.
Марианна подходит к двери направо, возле которой телефон.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
А со мной никто не хочет поздороваться.
МАРИАННА:
Ах, простите, Федор Федорович. Кстати, покажите мне, как тут нужно соединить.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Сперва нажмите сосочек: вот эту красную кнопочку.
КУЗНЕЦОВ:
(Таубендорфу.) Коля, вот что называется: богатый бабец. Или еще так говорят: недурная канашка. (Смеется.) Артистка?
ТАУБЕНДОРФ:
Да, мы с ней участвуем в фильме. Только я играю толпу и получаю десять марок, а она играет соперницу и получает пятьдесят.
МАРИАННА:
(У телефона.) Битте, драй унд драйсих, айне нуль.[1]
КУЗНЕЦОВ:
Это, конечно, не главная роль?
ТАУБЕНДОРФ:
Нет. Соперница всегда получает меньше, чем сама героиня.
КУЗНЕЦОВ:
Фамилия?
ТАУБЕНДОРФ:
Таль. Марианна Сергеевна Таль.
КУЗНЕЦОВ:
Удобно, что она живет в том же пансионе. Она меня и проводит.
МАРИАННА:
(У телефона.) Битте: фрейляйн Рубанская{6}. Ах, это ты, Люля. Я не узнала твой голос. Отчего ты не была на съемке?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Пожалуй, уж можно дать полный свет, Виктор Иванович. Скоро десять.
ОШИВЕНСКИЙ:
Как хотите… У меня такое чувство, что сегодня никто не придет.
Федор Федорович включает полный свет.
МАРИАННА:
(У телефона.) Глупости. Откуда ты это взяла? Последняя съемка через неделю, они страшно торопят. Да.
ТАУБЕНДОРФ:
Алеша, прости, но я хочу тебя спросить: неужели ты все-таки — ну хоть чуть-чуть — не торопишься видеть жену?
МАРИАННА:
(У телефона.) Ах, он так пристает… Что ты говоришь? Нет, — конечно, нет. Я не могу сказать, — я тут не одна. Спроси что-нибудь, — я отвечу. Ах, какая ты глупая, — ну конечно, нет. Да, он обыкновенно сам правит, но сегодня — нет. Что ты говоришь?
КУЗНЕЦОВ:
А тебе, собственно, какое дело, тороплюсь ли я или нет? Она замужем?
ТАУБЕНДОРФ:
Кто?
КУЗНЕЦОВ:
Да вот эта…
ТАУБЕНДОРФ:
Ах, эта… Да, кажется. Впрочем, она живет одна.
МАРИАННА:
(У телефона.) Какая гадость! Неужели он это сказал? (Смеется.) Что? Ты должна кончать? Кто тебе там мешает говорить? Ах, понимаю, понимаю… (Певуче.) Ауфвидерзээйн.
КУЗНЕЦОВ:
(Марианне.) А вы говорили недолго. Я думал — будет дольше.
ОШИВЕНСКИЙ:
(Марианне.) Двадцать копеечек с вас. Спасибо. Это мой первый заработок сегодня.
МАРИАННА:
(Кузнецову.) Почему же вы думали, что выйдет дольше?
КУЗНЕЦОВ:
Хотите выпить что-нибудь?
МАРИАННА:
Вы что — принимаете меня за барышню при баре?
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Барбарышня.
КУЗНЕЦОВ:
Не хотите — не надо. (Таубендорфу.) Коля, значит, — до завтра. Не опаздывай.
МАРИАННА:
(Кузнецову.) Погодите. Сядемте за тот столик. Так и быть.
ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:
Огромный зал не вмещал грандиозного наплыва публики.
ОШИВЕНСКИЙ:
Знаете что, Федор Федорович, потушите, голубчик, большой свет. Только лишний расход. (Он садится в плетеное кресло у стойки и без интереса просматривает газету. Потом задумывается, раза два зевает.)
ТАУБЕНДОРФ:
(Подходит к столику на авансцене, у которого сели Марианна и Кузнецов.) Что прикажете? Вина, ликёру?
КУЗНЕЦОВ:
Все равно. Ну, скажем, шерри-бренди.
МАРИАННА:
Странно: мне Ольга Павловна никогда ничего не рассказывала про вас.
КУЗНЕЦОВ:
И хорошо делала. Вы завтра вечером свободны?
МАРИАННА:
А вам это очень интересно знать?
КУЗНЕЦОВ:
В таком случае я вас встречу ровно в десять часов, в холле гостиницы «Элизиум». И Люлю притащите. Я буду с Таубендорфом.
МАРИАННА:
Вы с ума сошли.
КУЗНЕЦОВ:
И мы вчетвером поедем в какое-нибудь резвое место.
МАРИАННА:
Нет, вы совершенно невероятный человек. Можно подумать, что вы меня и мою подругу знаете уже сто лет. Мне не нужно было пить этот ликёр. Когда я так устаю, мне не нужно пить ликёр. А я ужасно устала… Эти съемки… Моя роль — самая ответственная во всем фильме. Роль коммунистки. Адски трудная роль. Вы что, — давно в Берлине?
КУЗНЕЦОВ:
Около двух часов.
МАРИАННА:
И вот представьте себе, — я должна была сегодня восемнадцать раз, восемнадцать раз подряд проделать одну и ту же сцену. Это была, конечно, не моя вина. Виновата была Пиа Мора. Она, конечно, очень знаменитая, — но, между нами говоря, — если она играет героиню, то только потому, что… ну, одним словом, потому что она в хороших отношениях с Мозером. Я видела, как она злилась, что у меня выходит лучше…
КУЗНЕЦОВ:
(Таубендорфу, через плечо.) Коля, мы завтра все вместе едем кутить. Ладно?
ТАУБЕНДОРФ:
Как хочешь, Алеша. Я всегда готов.
