– Потому что здесь именно я дам общий обзор.

– Я хочу попытаться понять смысл всех этих совещаний, – сказал Планк.

Тут вмешался Джимми Борланд, редактор отдела религии:

– Я понимаю возражения Хуана, но у меня в одно и то же время две встречи. Я одобряю помощь.

– Вот теперь мы к чему-то приходим, – сказал Планк.

– Но я буду откровенен, Бак, – добавил Борланд, – в окончательной редакции последнее слово за мной.

– Конечно, – сказал Планк.

– Не так быстро, – сказал Бак. – Я не хочу, чтобы меня рассматривали как простого репортера, я хочу самостоятельно участвовать в этих собраниях, и вместе с тем, я не буду переступать границ ваших профессиональных интересов. Я не буду делать самостоятельных обзоров отдельных встреч. Я надеюсь провести некоторую координацию, обнаружить общие идеи. Джимми, вот твои две группы религиозные евреи, которые хотят восстановить Храм, и экуменисты, которые стремятся к единой мировой религии, – не противоречат ли они друг другу? Будут ли религиозные евреи…

– Ортодоксальные.

– Да, ортодоксальные евреи, будут ли они на экуменической встрече? По-моему, это противоречит восстановлению Храма.

– Хорошо. По крайней мере, ты способен рассуждать как редактор отдела религии, – сказал Джимми, – это воодушевляет.

– Ну, а сам ты что думаешь?

– Я не знаю. Но это интересно. То, что они встретятся в одно и то же время в одном и том же городе, – слишком хорошо, чтобы быть правдоподобным.

Барбара Донахью, редактор отдела финансов, положила конец обсуждению:

– Я уже принимала участие в такого рода начинаниях, – сказала она. – Я высоко ценю то, что вы даете высказываться всем, без каких-либо ограничений. Но мы знаем, что вы уже приняли решение об участии Бака, так что давайте залижем наши раны и разойдемся. Если каждый из нас даст собственный очерк в своем отделе и внесет какой-то вклад в общий обзор, я думаю, что-то получится. Давайте так и сделаем.

Даже Ортиц кивнул. Хотя Баку показалось, что он был очень недоволен.

– Бак будет хавбеком, – сказал Планк, – включайте его в игру. Он будет докладывать мне. Бак, ты хочешь что-нибудь сказать?

– Спасибо и на этом, – сказал Бак с горестной улыбкой, вызвав всеобщий смех.

– Барбара, ваши монетаристы встречаются прямо в ООН, так же, как при обсуждении системы трех валют?

Она кивнула.

– В том же месте и, в основном, те же самые люди.

– Какое участие принимает в этом Джонатан Стонагал?

– Ты имеешь в виду в открытую? – спросила она.

– Да, всем известно, что он осторожен. Но тут чувствуется его влияние?

– Разве у утки есть губы?

Бак улыбнулся, сделал короткую запись и сказал:

– Принимаю твой ответ за согласие. Я хотел бы покрутиться вокруг него, а может, и добраться до самого

Бриллиантового Джона.

– Желаю удачи. Но вряд ли он покажет свое лицо.

– Но ведь он будет в городе, Барбара? Разве он не был в отеле "Плаза" во время предыдущей сессии?

– Ты уже успел там покрутиться? – спросила она.

– Да. Он заставлял своих помощников ежедневно переодеваться, как он сам. Хуан Ортиц поднял руку

– Я согласен со всем этим, и я не имею ничего против лично тебя, Бак. Но я не верю, что можно связать эти события естественным образом, без отсебятины. Если ты дашь иллюстрированный очерк, в котором будет говориться, что в городе почти одновременно прошли четыре важных международных конференции, – это будет прекрасно. Но связывать их между собой будет натяжкой. – Если окажется, что между ними нет никакой связи, не будет и общего очерка, – сказал Бак, согласен?

Рейфорд Стил почти утратил контроль над собой из-за того, что его скорбь была усугублена беспокойством. Куда подевалась Хлоя?

Весь день он провел дома в тоске и размышлениях, чувствуя себя измученным и угнетенным тесным пространством. Он позвонил в "Панкон". Ему сказали, что ко времени его возвращения из рейса он уже сможет взять свой автомобиль. Телевизионные новости показывали удивительный прогресс в расчистке дорог и восстановлении массового движения. Ландшафт будет выглядеть неряшливо еще многие месяцы. Из свалок извлекли и включили в работу старые краны и скреперы, но по обочинам дорог покореженные обломки еще долго будут оставаться опасными нагромождениями.

К тому времени, как Рейфорд решил позвонить в церковь жены, прошло несколько часов, и он был рад, что ему не пришлось ни с кем разговаривать. Как он и надеялся, на их автоответчике появилось новое сообщение, записанное приглушенным мужским голосом.

– Это "Церковь новой надежды". Мы планируем организацию еженедельных библейских занятий. Пока же мы собираемся каждое воскресенье в десять утра. Весь наш штат, исключая меня одного, и большинство членов нашей общины исчезли. Немногие из оставшихся поддерживают помещение в порядке и распространяют видеокассету, которую подготовил наш старший пастор для такого времени, как это. Вы можете придти в церковь в любое время, чтобы получить ее. Мы ждем вас в воскресенье утром.

"Да, – думал Рейфорд, – пастор часто говорил о восхищении церкви. Именно это очень привлекало Айрин. Неплохая идея – оставить сообщение для тех, кто остался! Ему и Хлое следует получить кассету в ближайшие дни. Он надеялся, что она будет заинтересована, как и он, в открытии истины.

Когда Рейфорд посмотрел в окно, выходящее на улицу, он увидел Хлою. Она расплачивалась с водителем такси. На земле у ее ног стоял большой чемодан. Он выбежал из дома в одних носках и заключил ее в свои объятия.

– О, папочка, – простонала она, – а как все? Он покачал головой.

– Я не хочу этого слышать, – сказала она, отталкивая его и глядя на дом, как будто ожидая, что мать и брат появятся в дверях.

– Мы остались одни, Хлоя, – сказал Рейфорд, и они застыли в сумерках, плача.

Только в Пятницу Бак Уильямс смог получить новости о Дирке Бертоне. Он связался с инспектором округа, где расположена Лондонская биржа.

– Вы должны сказать мне совершенно точно, кто вы такой и каковы ваши отношения с мистером Бертоном, прежде чем я смогу сообщить вам о его состоянии, – сказал Нигель Леонард, – я также обязан сообщить вам, что наш разговор будет записан на пленку. Запись уже началась.

– Простите?

– Я записываю наш разговор, сэр. Если вы этого не хотите, вы можете разъединиться.

– Я последую вашему примеру.

– Что это значит? Вы что же не понимаете, что такое

запись?

– Я это прекрасно понимаю, и включаю свой магнитофон для записи, если вы не возражаете.

– Конечно же, я возражаю, мистер Уильяме. Почему, черт побери, вы. будете делать запись?

– А почему вы?

– Мы здесь находимся в очень сложной ситуации и поэтому должны принять во внимание все нити.

– Что за ситуация? Разве Дирк исчез?

– Боюсь, все это не очень чисто.

– Расскажите!

– Сначала расскажите, почему вас это интересует.

– Мы с ним старые друзшя, однокашники по университету.

– Где?

– В Принстоне.

– Хорошо. Когда? Бак сказал.

– Когда вы последний раз разговаривали с ним?

– Я не помню. Обычно мы пользовались электронной почтой.

– Ваша профессия? Бак помялся.

– Ведущий обозреватель, "Глобал уикли", Нью-Йорк.

– Ваш интерес связан с вашей работой журналиста?

– Я не исключаю этого, – сказал Бак, стараясь не показывать накипающего раздражения, – но я думаю, что мой друг, как бы он ни был значим лично для меня, представлял интерес для моих читателей.

– Мистер Уильяме, – осторожно сказал Нигель, – позвольте мне вполне определенно заявить, имея в виду нашу взаимную запись, что то, что я собираюсь вам сказать, строго конфиденциально. Вы понимаете меня?

– Я…

– Я заявляю вам: все что будет сказано, не подлежит оглашению в вашей стране и Британском содружестве. – Принимаю!

– Простите?

– Вы слышали меня. Я согласен. Это не для записи. Так где же Дирк?