И самолет не разбился. Мы видели, как посадочные огни заскользили по полю, после чего замигали позади тополей и наконец замерли. Наступила пауза. Затем иллюминаторы загорелись желтым светом.
– Он сделал это, – произнес Г. М. с глумливой усмешкой. – Ну и что с того? Не присоединиться ли нам к честнóй компании? Мне вдруг захотелось посмотреть, кто летел этим рейсом.
– Послушайте, Мерривейл, – возразил я, – вы, конечно, не думаете, что перед нами тот самый, нужный нам самолет? Это сомнительно. И как мог Фламан подстроить отказ двигателей в воздухе и посадить его?
Г. М. моргнул.
– Что ж, может, и вправду тебе лучше взять с собой пистолет, который вы стащили, – буркнул он. – Просто на случай еще каких-нибудь неприятностей, которые ты так любишь. Но я их не жду. Фламан так курицу не ощипывает. Вовсе нет. Скорее похоже на то, что действительно возникла какая-то неисправность в двигателе. Давайте-ка подберемся поближе. Вы оба следуйте за мной! Для благого дела не грех и слегка промокнуть. Нет-нет, Марсель! Ты restez là and buvez le whisky, mon gars. Quand nous reviendrons, vous serez dans les pommes ou tout de fait noir. Ne me pas poser un lapin, mon gars![15]
Марсель поблагодарил и сказал, что для этого слишком хорошо воспитан. Нетрудно понять, почему французский Г. М. не вызвал бы восторга в дипломатических кругах. Говорил он бегло, но изъяснялся в основном на парижском уличном арго. Старик неуклюже спустился с подножки такси в воду. На предложение надеть цилиндр он возразил, что это подарок королевы Виктории, нельзя допустить, чтобы заслуженный головной убор отсырел. Поэтому Г. М. накрыл цилиндр полой пальто, а голову – носовым платком и зашагал вразвалку, являя собой самый любопытный образец британской респектабельности, который можно увидеть на французском проселке. Он пребывал в отличном настроении. У меня хватило предусмотрительности одолжить фонарик у Марселя, и, если бы не грязь, идти было бы сравнительно легко. Мы пробрались сквозь ряд тополей и пересекли почти ровное поле, границы которого терялись в тумане. Слева от нас, вдоль берега реки, тянулась буковая роща. За ней виднелись огни.
Но наше внимание было приковано к потерпевшему аварию самолету. Его дверь была открыта. Казалось, что группа людей, собравшихся возле него, охвачена ожесточенным спором. Один из спорящих как будто указывал куда-то пальцем. Пока мы наблюдали, четверо отделились от группы и двинулись в сторону. Как мы смогли разобрать, когда они проходили мимо иллюминаторов, это были трое мужчин и женщина. Остальные – трое пассажиров-мужчин – продолжали пререкаться у выхода из самолета. Кроме них, мы увидели пару людей в униформе авиакомпании и стюарда в белой куртке. Перекрикивая шум дождя, Г. М. произнес:
– Приветствую вас! Это, – проревел он по-французски, – самолет, следующий из Марселя в Париж?
Окрик его произвел ошеломляющий эффект. Никогда еще мне не доводилось наблюдать такого всепоглощающего ужаса. Все резко обернулись, голоса смолкли, словно кто-то невидимый захлопнул крышку. Пассажиры превратились в скрюченные силуэты. Один из мужчин в форме стоял боком к свету, падавшему из двери, и я увидел, как его рука метнулась к карману.
– Да! – прорычал он в ответ, но голос его, казалось, дрогнул. – Кто вы?
– Друзья, друзья! Англичане. Путешественники. Попали в аварию.
Последовала еще одна пауза, заполненная шумом дождевых потоков.
Затем один из группы слева от нас, коренастый коротышка с вытянутой шеей, сделал несколько шагов вперед.
– Англичане, да? – спросил он по-английски. – Тогда кто вы, черт возьми, такие? Не пытайтесь играть в игры. Мы вооружены.
Г. М. хохотнул.
– Хо-хо! – произнес он. – Я узнаю этот голос. Привет, Рамсден! Не заводись так сильно. Это, знаешь ли, не Фламан, это Мерривейл. Слышишь? Генри Мерривейл. И со мной пара друзей.
– Ей-богу, так оно и есть! – воскликнул сэр Джордж Рамсден, как будто слегка оторопев. – Спокойно. Я знаю этого человека. С ним все в порядке.
– Вы уверены, что знаете его? – спросил высокий мужчина в непромокаемом плаще, стоявший возле двери самолета. В его голосе слышалась добродушная насмешка. – Знаете, Фламан печально известен своей способностью к преображениям. Но если Фламан не хочет раскрываться, думаю, самое время сделать это Гаске. В любом случае мы должны знать нашего защитника. Кто бы ни был этот Гаске, неужели он не заговорит?
– Не городите чепухи, сынок, – прорычал с американским акцентом голос из-за спины Рамсдена. – Кто-то подшутил над вами.
Пока Г. М. поднимался наверх, чтобы пожать руку Рамсдену, которого мы с Эвелин тоже поприветствовали, я попытался рассмотреть семерых пассажиров, но было слишком темно, чтобы разобрать их лица. У меня сложилось впечатление, что все они, за одним исключением, были либо англичанами, либо американцами. Исключение составлял джентльмен среднего роста, довольно-таки рыхлый, с чопорной осанкой официального лица, похоже, француз. Он все еще медлил в дверях самолета, словно раздумывал, не запачкает ли своих сияющих ботинок, спрыгнув вниз. Тем временем Рамсден, который, по обыкновению, сопровождал свой рассказ отрывистыми, быстрыми и шумными, как движения парового поршня, жестами втягивал носом воздух, будто бы вынюхивал опасность, озирался по сторонам и объяснял своим высоким блеющими голосом:
– …Приземлились в несусветной глуши. Тут на много миль вокруг ничего. Чертова незадача, терпения моего нет. И хотя я ни во что не ставлю, – он щелкнул пальцами, – этого мошенника Эдгара Уоллеса[16] с его надуманными ужасами, мне как-то не по себе. Мы не можем оставаться в самолете. Там даже курить нельзя. Посмотрите-ка туда: кажется, там видны огни? – Он указал налево. – Пилот говорит, там стоит зáмок какой-то важной персоны и хозяин, вероятно, нас приютит, пока мы не сможем лететь дальше. – Проговорив это, он обратился к пилоту на превосходном французском: – Не скажете ли вы, что не так с самолетом и скоро ли удастся продолжить полет?
Человек в форме пожал плечами:
– Увы! Мсье должен понять, что это зависит от обстоятельств. Неисправность двигателя можно устранить, да и шасси мы вряд ли повредили. На самом деле нам пришлось сесть из-за тумана и облачности. – Он указал пальцем вверх. – Вот это! К сожалению, самолет оборудован приборами старого образца и не приспособлен для полетов вслепую. Придется подождать, пока туман не рассеется, и тогда… что ж, мы постараемся исправить эту маленькую неприятность.
Высокий англичанин у двери самолета, пытавшийся закурить сигарету, резко поднял голову и коротко сказал Рамсдену:
– Отправляйтесь в замок, сэр. Мы последуем за ними, если хозяева проявят гостеприимство.
– Дельный совет, – произнес рядом по-английски другой голос, и чопорный француз, оставшийся стоять в самолете, кивнул.
Мы поплелись прочь вместе с остальными четырьмя, позади была слышна какая-то перебранка. Единственная женщина среди пассажиров, которая держала под руку мужчину в щегольской дорожной кепке, с любопытством разглядывала Эвелин. Поскольку предполагалось, что мы попали в аварию, Рамсден, обращаясь к Эвелин, издавал кудахтающие звуки и был очень галантен, хотя и не мог ее разглядеть. Благодаря его жизнерадостному настрою это место не казалось таким уж мрачным. Я думаю, мы все почувствовали себя лучше к тому времени, когда увидели замок. Только последний член группы, дородный мужчина, которого Рамсден называл Хейвордом, то и дело спотыкался, каждый раз чертыхаясь при этом.
Когда буковая роща расступилась, сменившись зарослями ив, из темноты показался замок Шато-де-л’Иль, который словно не стоял на острове, а вырастал прямо из воды. В этом месте Луара делала широкий изгиб, так что от каждого из берегов замок отделяли добрые шесть десятков ярдов. Посыпанная гравием подъездная дорожка для экипажей, начала которой мы не могли видеть, заканчивалась высокой каменной дамбой, ведущей через пропасть. Разлившаяся река вскипала белой пеной и ревела вокруг острова. На самом деле замок был невелик, но конические пики его башен казались гигантскими под дождем, а глубокие амбразуры окон приглушали свет на нижнем этаже. Мы с трудом перешли дамбу, где при одном взгляде вниз кружилась голова. Приплывшее бревно билось о нее, листья разлетались в разные стороны, и ветер с воем обрушивался на нас.
