Игнорируется такое явление, как Редфорд, идущий по улице и замечающий, что люди начинают «пялиться» на него. Его менеджер говорил, что ему почти невозможно появляться в общественных местах, так как только люди замечают, что он там, все оборачиваются и начинают глазеть на него.

Федр вспомнил, что он сам стал «мандражировать», когда в дверь вошел Редфорд. Та чарли чаплинская сцена с курткой. Что представляет собой это явление возбуждения? Ведь это не субъективная иллюзия. Это самая настоящая первичная действительность, эмпирическое восприятие.

В ней как бы есть биологические корни, подобно голоду, страху или жадности. Походит ли она на сценическую боязнь? При этом как бы утрачивается ощущение реального времени. Застывший образ знаменитого человека, как Сандэнс Кид, как бы затмевает Динамического человека в реальном времени, который существует в момент встречи. Поэтому Федру так трудно было начать общение.

Но есть в этом и нечто большее.

Всё связанное со славой также имеет вполне заметный оттенок упадка. Вульгарный, постыдный и невозможно увлекательный, временами навязчивый. Очень похоже на секс, который иногда представляется вульгарным и постыдным и в то же время исключительно увлекательным и захватывающим.

Секс и слава. До того, как Федр приобрёл свою яхту и убрался из Миннесоты, дамы на вечеринках просто висли на нём. Девочки-подростки на одной из его лекций просто визжали в экстазе. Одна дама из телерадиокомпании схватила его за руку на одном из обедов и воскликнула: «Я должна попробовать вас. Именно вас». Как будто бы ты бутерброд или ещё что-то такое. Лет сорок он всё думал, отчего женщины обращают на мужчин внимание, чего с ним не бывало. Слава? И всего лишь? Вероятно, тут нечто большее.

Тут есть некая параллель. В чувстве славы есть нечто слегка непристойное. Такое же чувство возникает при виде секс-журналов в газетных киосках. Что-то тревожное возникает при их виде там. Но если считаешь, что никто не смотрит, то хочется взглянуть на эти журналы. Одна часть тебя хочет избавиться от этих журналов, а другая хочет посмотреть их. В этом конфликт двух структур качества: социальной и биологической.

Со славой дело обстоит так же, только конфликт при этом возникает между социальными и интеллектуальными структурами!

Известность для социальных структур — то же, что секс для биологических структур. Вот теперь он добрался. Известность — это Динамическое Качество в пределах статичного социального уровня развития. Некоторое время оно представляется чистым Динамическим Качеством и ощущается как таковое, но это не так. Половое влечение — Динамическое Качество, которое некогда примитивные биологические структуры организовали себе. Известность — Динамическое Качество, которое некогда примитивныесоциальные структуры организовали себе. Это придает известности новое важное значение.

В субъектно-объектной вселенной вся эта известность не имеет никакого значения. А в ценностно структурированной вселенной известность с ревом вырывается на передний край действительности как громадный основополагающий параметр. Она становится организующей силой всего социального уровня эволюции. Без этой силы известности становятся невозможными передовые сложные человеческие общества. И даже простые.

Странно, как вопрос просто таится здесь, и вдруг, когда меньше всего ожидаешь этого, начинает разворачиваться ответ. Известность — это культурная сила. Вот как. По крайней мере кажется таковой.

Какое-то сумасшествие. Люди переправляются через Ниагарский водопад в бочке и погибают только ради славы. Ради неё люди идут на убийство. Может быть и подлинная причина войн между народами состоит в том, чтобы умножить свой статус известности. На этом принципе можно организовать целую антропологию.

Ну конечно же. Если обратиться к первым письменным свидетельствам истории западного мира, к клинописным надписям на глиняных табличках Вавилона, о чем они гласят? Ну конечно же об известности. Я, Хаммурапи, пуп земли. У меня столько-то лошадей и столько-то наложниц, столько-то рабов и столько-то быков, я одни из величайших царей всех времён, и вам лучше поверить в это. Для этого и была изобретена письменность. Когда читаешь Великие Веды, древнейшую религиозную литературу индусов, то о чем там идёт речь? Небеса и земля не могут со мной сравниться: разве я не пил сок сомы? В своём величии я превзошёл небо и эту громадную землю: разве я не пил сок сомы? Это толкуется как приверженность богу, но слава здесь очевидна. Теперь Федр припомнил, что его беспокоило то, что в «Одиссее» Гомер иногда как бы уравнивал качество и славу. Возможно во времена Гомера, когда эволюция ещё не преодолела социальный уровень и не превратила его в интеллектуальный, обе эти категории были одним и тем же.

Пирамиды — это орудия славы. Все статуи, дворцы, одежды и перлы социальной власти — все это инструменты славы. Перья индейских головных уборов. Детям говорили, что они ослепнут, если случайно глянут на императора. Все титулы, такие как сэр, лорд, достопочтенный, доктор, принятые в европейском общении — всё это символы известности. Значки и призы, ленты, продвижения по деловой лестнице, все выборы «на высокий пост», поздравления и славословия на вечерах и приёмах — это признаки известности. Вражда и борьба за престиж в научных и академических кругах. Обиды за «оскорбления». «Лик» востока. Известность. Знаменитость.

Даже форма полицейского — в какой-то степени инструмент известности, чтобы повиноваться ему, не задавая вопросов. Без известности никто не стал бы подчиняться кому-либо, и не было бы способа заставить общество работать.

… Высшая школа. Высшая школа — вот уж истинное место для известности. Только об этом каждый вечер и подшучивают на футбольном матче. В этом смысл «классных» девочек. Это слава. Все плывут вверх по течению в потоке славы. А Федр даже не представлял себе, что это обстоит именно так. Или же догадывался об этом, но не понимал всей важности его. Может быть из-за этого он стал таким занудой. Это и отделяло его от восторженной толпы, прекрасно одетой, улыбающейся, мило беседующей, чарующей взглядом.

Помнится, сила известности всё ещё действует в университетах, особенно в научных обществах и студенческих кружках. Но там она слабее. Можно даже судить о качестве университета, сравнивая относительную мощь структур известности и интеллектуальных структур. Славы нельзя избежать даже в лучших университетах, но интеллектуалы могут игнорировать их и оставаться особым классом.

Во всяком случае вот ещё одна область, на изучение которой у Федра так и не будет времени — антропология славы.

Кое-что в этом плане делается: антропологи тщательно изучают племенные структуры, чтобы выяснить, кто перед кем преклоняется. Но всё это почти ничего в сравнении с тем, что можно было бы сделать.

Деньги и известность — это слава и богатство, их традиционно считают двуединой силой Динамического поколения социальных ценностей. Слава и богатство — громадные Динамические параметры, придающие обществу форму и смысл. Имеются факультеты в университетах, даже целые институты, занимающиеся изучением экономики, то есть богатства, а есть ли какие-либо учреждения, занятые исследованием славы? Каков в действительности механизм, посредством которого культура управляет формой зеркал, которые создают все эти разнообразные изображения известности.? Сможет ли анализ этой силы, меняющей кривизну зеркала, помочь в разрешении этнических конфликтов? Федр этого не знает. Почему можно быть великим человеком, скажем, в Германии, затем пересечь границу, и не совершив ничего плохого, вдруг оказаться негодяем во Франции? Что меняет изображение в зеркалах?

Возможно политика, но политика смешивает известность со статичными правовыми структурами и это уже не чистое исследование славы. И в самом деле, при нынешнем изучении политических наук известность представляется как случайность в политике. Но пойдите на любую политическую сходку и вы увидите, что движет происходящим. Посмотрите, как кандидаты маневрируют, чтобы добиться известности. Они-то знают, что движет всем этим.