– Да она просто нервничает, Гейвин. Она на самом деле очень робкая девочка, – объяснила я.

Он кивнул. Оглянувшись на океан, я увидела, что облака начали рассеиваться, и можно было увидеть голубое небо в просветах между ними. Это, а также приезд Гейвина согрело мое сердце. Гейвин знал, на что я смотрю: он всегда подтрунивал надо мной по поводу того, как погода влияла на мое настроение.

– Прости за облака, – сказал он. – Я старался их разогнать, но…

– Ну хоть дождя не будет, – сказала я. – Кажется, проясняется.

– Дождь не посмеет пойти. Ты очень волнуешься перед предстоящим торжеством?

– Да, и я так рада, что ты смог приехать.

– Я – тоже, – он снова сделал паузу и взглянул на меня. – Ты такая… милая.

– Я выгляжу старше? Я этого не чувствую, – быстро сказала я. – Даже если все будут обращаться со мной как со взрослой.

Он мгновение изучал меня своими темными глазами.

– Думаю, ты выглядишь старше. И привлекательной. – Он отвернулся так же быстро, как и пробормотал эти слова, но мне показалось, что они застыли в воздухе как запах цветущих роз. – Эй, а не Джефферсон ли это вон там, на косилке?

Он помахал рукой, и Джефферсон, увидев нас, попросил Бастера, полевого рабочего, остановить косилку, чтобы слезть с нее и побежать к нам.

– Гейвин! – закричал Джефферсон.

Гейвин сгреб его в охапку и закружил.

– Как поживаешь, маленький племянник?

– Я работаю, Гейвин, стригу траву. А потом я буду помогать чинить ступеньки в бассейне. Они очень стесались.

– О, звучит очень серьезно, – сказал Гейвин и подмигнул мне. Я все еще была под впечатлением от его взгляда и слова «привлекательней».

– Хочешь посмотреть? Идем, я покажу тебе ступеньки, – Джефферсон вцепился в руку Гейвина. Гейвин беспомощно пожал плечами. Я последовала за ними, опустив голову, с забившимся от счастья сердцем. Как же спутаны были наши жизни. Гейвин и папа были братьями только наполовину, и поэтому Гейвин приходился дядей моему брату Джефферсону, но он не имел кровного родства со мной. Однако он бывало поддразнивал меня и говорил мне, что я должна называть его дядя Гейвин, потому что он теоретически приходится дядей и мне. И несмотря на то, что мы подшучивали над нашими родственными связями, этот странный союз семей невольно заставлял нас говорить о том, как мы на самом деле относились друг к другу. Мне было интересно, останется ли это для нас когда-нибудь в прошлом и не перепутаются ли наши жизни от этого еще больше. Джефферсон, показав Гейвину предстоящую работу в бассейне, побежал назад к Бастеру, чтобы закончить стрижку газонов, и мы с Гейвином снова остались наедине.

Ветер все быстрее и быстрее разгонял облака. Солнечный свет высветил часть отеля и площадок. Мы с Гейвином продолжили нашу прогулку в саду, болтая о школе и о том, чем мы были заняты в течение того времени, пока не виделись. Мы оба почти повторили все то, что писали друг другу в письмах, и казалось, что он говорит так же много, как и я. Молчание, возникавшее между нами, вызывало забавное замешательство. Когда наши взгляды встречались, мы быстро переводили их на что-нибудь другое, и оба старались придумать, о чем еще бы рассказать.

– Думаю, нам лучше вернуться, – наконец проговорил Гейвин. – Становится поздно, и мне кажется, что тебе пора готовиться к торжеству.

– Странно, но я очень нервничаю, – сказала я. – Не за себя, а больше за маму. Она хочет, чтобы этот праздник стал грандиозным.

– Так и будет. Не переживай, – успокоил меня Гейвин, улыбаясь и на мгновение сжав мою руку. Когда он отпустил ее, мои пальцы еще касались его руки.

– Ты оставишь для меня танец?

– Конечно, Гейвин. На самом деле ты будешь первым, с кем я пойду танцевать, хорошо?

– Первым?

Это, казалось, напугало его. Он знал, что это сделает нас объектом всеобщего внимания.

– Почему бы и нет?

– Может, тебе лучше первый танец отдать Джимми, – предложил он.

– Я подумаю, – кокетливо произнесла я. – Не прячься по углам с Рикки Смитом и Уорреном Стейном. Я разыщу тебя, – игриво пригрозила я.

– Я не буду прятаться. Не сегодня. Этот вечер слишком особенный для тебя.

– Надеюсь и для тебя тоже, – сказала я, и он просиял.

На той стороне площадки у парадного входа нашего дома я увидела маму, которая махала рукой и звала меня.

– Мне надо собираться, Гейвин. До скорого.

Я шагнула назад, и он – тоже. Наши пальцы на мгновение коснулись, и теплый электрический разряд, пронесясь по руке через грудь, достиг моего сердца, заставив его затрепетать. Я повернулась, чтобы бежать, но остановилась.

– Я рада, что ты здесь! – прокричала я напоследок.

– Я – тоже, – ответил он.

Я побежала, перебегая из мрачных теней облаков в солнечный свет, пробивающийся сквозь тучи и обещающий мне самый волнующий вечер в моей жизни. Океанский бриз целовал мое лицо и развевал мои волосы. Я уносилась из детства, безудержно мчась к порогу взрослой жизни, взволнованная и напуганная теми новыми и глубокими ощущениями, которые затаились во мне.

После того, как я приняла душ, мама зашла ко мне, чтобы причесаться и наложить макияж вместе со мной за моим туалетным столиком. Теперь, когда мы вот так сидели рядом, взволнованно посмеиваясь над предстоящей феерией, я понимала, почему большинство людей считали, что мы выглядели больше как сестры, чем как мать и дочь. Конечно, мама была такой молодой, когда я появилась у нее. Ей и теперь всего чуть-чуть за тридцать, и у нее был такой цвет лица, что и вечность не сможет изменить его. Я надеялась, что буду выглядеть точно так же, как и она, на вечные времена, но в этот момент, когда наши лица отразились рядом в зеркале, я вдруг отчетливо увидела разницу, ту, которая отражала черты моего отца. Я перестала расчесывать челку.

– Как он выглядел, мама? – неожиданно произнесла я.

– Он?

– Мой настоящий отец?

Глядя друг на друга в зеркало, казалось, что мы разговариваем друг с другом, разделенные каким-то пространством, и это облегчало нам отвечать на вопросы и задавать их. Я надеялась, что мама ухватится за эту возможность рассказать мне теперь все, что обещала сообщить сегодня вечером.

– О! – Я решила, что она не собирается отвечать. Но она вдруг перестала причесываться. – Он был очень красив, как кинозвезда, широкоплечий, с темными блестящими волосами, – сказала мама спокойным голосом, звучащим как бы издалека. – Он всегда выглядел элегантным, в его темно-голубых глазах мерцали проказливые огоньки. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – Конечно, все девочки в школе были влюблены в него. И он знал об этом! Не было никого более самонадеянного…

Я затаила дыхание, боясь, что если двинусь или заговорю, она замолчит.

– Я была просто очередной глупой девочкой-подростком, с широко раскрытыми глазами, которой он с легкостью воспользовался. Я уверена, он считал меня прирученной, замирающей и верящей всему, что мне говорил. Мое сознание было совершенно затуманено.

– У меня его глаза? – осторожно спросила я.

– Они того же цвета, но у него они были такие масляно-блестящие и полные фальшивых обещаний.

– У меня скорей всего его рот, – предположила я. Мама внимательно посмотрела на меня.

– Да, думаю, да, и форма твоего подбородка – его. Иногда, когда ты улыбаешься…

Она замолчала, как будто к ней вернулось какое-то чувство.

– Он всегда был таким ужасным, даже в самом начале? – быстро спросила я, надеясь, что она продолжит этот разговор.

– О, нет! Сначала он был обманчиво очарователен и обольстителен. Я верила всему, что он говорил мне, жадно проглатывая угощения из его лжи. Но, – добавила она, наклонив голову, и ее глаза неожиданно опечалились, – тебе следует помнить, что я была молоденькой девушкой, у меня не было настоящей семьи, которую я могла бы назвать своей. Бабушка Катлер согласилась послать меня в Нью-Йорк больше из желания отделаться от меня, а моя мать была неспособна помочь даже себе, не то что – мне. Я была настоящей сиротой. Затем появился этот невероятно красивый, всемирно известный музыкальный идол, обративший свое внимание на меня, обещая, что когда-нибудь я буду петь рядом с ним на сцене мирового значения. Почему бы мне после всего этого не быть очарованной им и не верить во все, что он говорил? Он как хищник чувствовал добычу, – горько добавила она.