– Только что?

– Вот, как только дьявол попадает в человека, он заставляет совершить грех. Ну, вобщем Шарлотта и я… так получилось, что мы утешали друг друга. После смерти моих родителей мы оба были очень одиноки, особенно по ночам. Понимаете?

Мы с Гейвином обменялись взглядами.

– Да.

– Она забеременела. Узнав об этом, Эмили решила, что это работа дьявола и ребенок будет ребенком дьявола. Никто кроме старика, Эмили и меня ничего не знали об этом. Никто в поселке ее не видел. Я помню ту ночь, когда она рожала, – говорил Лютер, глядя на дом. – Я помню ее крики. Эмили была счастлива от этого. Она делала все, чтобы Шарлотте было еще хуже.

– Ее держали в нехорошей комнате?

Он кивнул, но потом опустил голову.

– Хуже. Эмили заперла ее в туалете, когда подошло время.

Мне показалось, что в его глазах стоят слезы.

– Что? То есть когда она рожала? – спросила я.

Он кивнул.

– Она оставила ее там на несколько часов, а когда дверь открыли… ну, я полагаю, инстинкт взял свое. Шарлотта перекусила пуповину и сама завязала. Она вся была в крови. Эмили разрешила положить младенца в детскую, но несколько дней спустя я видел, как она тайком вышла из дома, неся в корзине ребенка. Я проследил за ней и видел, как она оставила младенца в поле возле дома Дугласов. Когда она ушла, я пришел к Карлону Дугласу и его жене и сказал им, что кто-то оставил младенца на их земле. Они с радостью взяли его. Дугласы назвали его Хомером и заботились о нем, как только могли. Эмили относилась к нему довольно недоброжелательно и всегда прогоняла его из дома.

– Но Шарлотта наверняка понимает, кто он, да? – спросила я.

– Даже если это так, она никогда об этом не говорила.

– Ты никогда ей не говорил об этом? – спросил Гейвин.

Лютер посмотрел на нас и отрицательно покачал головой.

– Я считал, что это будет слишком жестоко для нее и принесет ей слишком много боли. Вместо этого, когда Эмили наконец отправилась в ад, я все чаще стал приводить Хомера к нам, пока он не стал частью нашей жизни, и теперь, вы видите, он проводит у нас почти все время.

– Шарлотта должна была заметить родимое пятно, если я его увидела, – сказала я.

– О, я думаю она догадывается, кто на самом деле Хомер. Она не заявляет это вслух, но ей это и не нужно.

– А Хомер знает? – спросил Гейвин.

– Не так подробно. Он так же, как и она… чувствует окружающее, он познает все вокруг быстрее через чувства, чем через слова. Он часть здешней природы. Хомер чувствует себя как дома на этих полях, с этими животными, деревьями и холмами, да и со всем, что живет здесь. Ну, – он снова наклонился к мотору своего грузовика, – вот и вся история. Вы хотели узнать ее, и вы узнали. Я не могу гордиться семейной историей Буфов. Все, что я могу сказать, так это то, что даже их предки были жестокие, подлые люди. Они были теми владельцами плантаций, которые всегда плохо обращались с рабами. Мужчины насиловали и били их, а женщины заставляли их работать до изнеможения. Западное поле – поле смерти рабов. Там нет табличек, но я знаю, где их кладбище. Мой папа показывал его мне. Если раб заболевал, рассказывал мне папа, они закапывали его живьем.

– О, как ужасно! – воскликнула я.

– Ну как, хочется еще быть частью этой семьи? – спросил он.

– Я не хочу отрекаться от Шарлотты, – сказала я.

Он кивнул.

– Да, думаю так оно и есть.

Лютер вытер шею тряпкой.

– Ну и жара сегодня, да?

Гейвин рассмеялся.

– У нас тут есть пруд, в котором можно поплавать, там, за холмом, напротив Хаудли Фред, – показал он. – Пройдете по тропинке и держитесь левее, пока не увидите большой дуб. Там есть небольшой причал с лодками. Вода поступает из подземных родников, и поэтому она холодная. – Он улыбнулся. – Мы с Шарлоттой любили украдкой убегать туда.

– Здорово! – сказал Гейвин.

– Да, думаю поместье не может отвечать за тех, кто им владеет. Хотя это бремя должно чувствоваться, – добавил он и кивнул. – Должно.

Затем наступило долгое молчание, и мы на мгновение задумались.

– Нам лучше пойти проверить, чем занимается Джефферсон, – напомнила я.

– Хорошо, – согласился Гейвин.

– Лютер?

Он взглянул на нас.

– Спасибо за то, что доверил нам эту историю.

– Я решил, раз ты тоже прошла через боль, то поймешь.

– Да.

– Мне нужно смазать этот грузовик, – сказал Лютер. – Это моя обязанность. На случай, если Шарлотта будет обо мне спрашивать, – добавил он.

– Мы сообщим ей, – обещала я. Гейвин взял меня за руку, и мы направились назад к дому.

В дверях нас встретила Шарлотта и рассказала, что Джефферсон так устал от сегодняшнего тяжелого рабочего дня, что уснул на диване.

– И Хомер снова отнес его наверх в постель. Но хотя Хомер казался таким нежным и милым, я все равно забеспокоилась, и мы поторопились наверх.

Джефферсон крепко спал в своей кровати. Он был переодет в ночную рубашку, а одеяло было аккуратно подоткнуто со всех сторон, даже у подбородка. Мы вздрогнули, увидев Хомера, тихо сидевшего в углу комнаты в темноте.

– Я просто слежу за ним, чтобы все было в порядке, – объяснил Хомер. – Пока вас не было.

– Спасибо, Хомер. Очень мило с твоей стороны.

– Мне лучше тоже пойти домой, так как мы хотим встать рано, чтобы покрасить сарай.

Он направился к двери.

– Спокойной ночи, Хомер, – сказала я.

– Спокойной ночи. – Он словно тень выскользнул из комнаты.

– С ним все в порядке, – произнес Гейвин, когда я подошла к Джефферсону и посмотрела на его маленькое ангельское личико.

Я не могла не улыбнуться, вспомнив, что любил говорить папа: «Джефферсон просто ангел, хотя бы на несколько часов в сутки, когда спит». Гейвин подошел ко мне и прошептал:

– Как насчет того озера, о котором говорил Лютер? Сегодня довольно жарко. – Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам. – Возьмем полотенца и фонарь, чтобы освещать дорогу, – продолжал он.

– Джефферсон может проснуться и испугаться, – неуверенно проговорила я.

– Он не просыпается сразу после того, как уснул, и к тому же он знает, где находится. Идем, – сказал Гейвин. – Мы заслужили немного отдыха.

– Хорошо. Я только возьму полотенца. Несмотря на то, что мы шли как обычно, я не могла избавиться от ощущения, что мы тайком крадемся куда-то в ночи. Гейвин не зажигал фонарь, пока мы не оказались в дюжине ярдов, а то и больше, от дома. Мы нашли тропинку, о которой рассказывал Лютер, и пошли по ней, огибая небольшой холм. За ним открылось небольшое озеро, вода которого была иссиня-черной, а на его поверхности сверкали отражения звезд.

Мы прошли по причалу и сняли обувь и носки, чтобы проверить воду.

– Холодная, – пожаловалась я.

– Это только кажется. Мы будем купаться совсем без одежды? – спросил Гейвин. – Я могу погасить фонарь, если тебе так будет спокойней.

– Нет. Лучше оставь.

– Прекрасно, – сказал он и начал раздеваться. Мое сердце глухо забилось. Мы уже спали в одной постели прошлой ночью, но тогда было совершенно темно. Теперь наши тела были освещены светом фонаря и звезд. Несмотря на нашу близость той ночью, я все равно стеснялась и была очень взволнована. Если мое сердце будет биться быстрее, я наверняка потеряю сознание, подумала я. Гейвин уже разделся и стоял спиной ко мне, а я только сняла юбку.

Он повернулся и посмотрел на меня.

– Я первым нырну, – сказал он и прыгнул в воду. – Здорово! – крикнул он мне. На поверхности воды был виден только темный силуэт его головы. – Давай, стеснительная!

– Не дразни меня, а то я развернусь и уйду, – предупредила я.

– На моих устах печать молчания, – быстро сказал он и заработал ногами, вспенивая воду и повернувшись на спину.

Я расстегнула блузку и сняла бюстгальтер. Когда я, наконец, совершенно разделась, по моей коже побежали мурашки. Я снова ступила в воду и поискала взглядом Гейвина, но его не было. Я не слышала плеска воды и не видела его головы на поверхности.