Проходили через парк. Я поднял иссушенный лист, показал Мэри.
— Такое сейчас мое сердце…
— Вы, я вижу, великий пессимист, — ответила девушка и отобрала у меня листок. — Таких сердец, знаете, сколько! Вот мы сейчас соберем из них букет.
Букет собрать не удалось. Почти все опавшие листья размокли, смялись. Потеряли яркую окраску. Так что мой листок оказался единственный, и Мэри бережно несла его до самого дома.
Она жила действительно недалеко от моего особняка. Крохотный дворик, крохотная дверца в ограде, оплетенной сухими стеблями хмеля. Проводя меня в свои владения, Мэри сказала, что я первый, кто переступил порог ее жилища: ей категорически запрещено приводить к себе кого бы то ни было. Да и некого приводить: живет одна, даже знакомых нет. Но, естественно, скрывать от господина Карла мой сегодняшний визит было бы нелепо…
Единственная комнатка, не считая кухни, была чистой, опрятной, ничего лишнего… Где же девушка спит? Не на кухне же! Я, извинившись, спросил об этом. Мэри засмеялась, показала на стенку — здесь пристегнуто ложе!
Бросилась в глаза инкрустированная тумбочка. А на ней — начищенная до блеска керосиновая лампа. Я приложил палец к губам, как это делал Роб, поднял лампу и вынес во двор. Пусть записывает дворово-уличные шумы. Вернувшись, осмотрел все предметы в комнате и объяснил Мэри: не хочу, чтобы господин Карл подслушивал.
Мэри изумленно наблюдала за моими действиями. Потом сказала, что я, наверное, чересчур мнительный: не такой уж плохой господин карл, а если копнуть глубже — даже замечательный. Пример тому — она сама. Кому нужна девочка-сирота? У всех горя хватает. А господин Карл создал для нее все условия, пожарил жилье, обеспечил работой… Конечно, человек он необычный, сложный, но это не значит, что плохой…
Да, трудно будет переубедить девушку. По всему видно, она Карлу доверяет. Я высказал эту мысль вслух и услышал подтверждение. И еще я спросил: значит, она с ним делится, обо всем рассказывает? Мэри утвердительно кивнула: да, это входит в ее обязанность. Значит, продолжал я, о нашем разговоре она тоже… донесет?
Мэри смутилась. Донесет? А если это нужно для дела?
В опасное русло повернулся разговор, может привести к разрыву… А так не хотелось вражды, даже размолвки; девушка, я чувствовал, еще многого не видела, а то, видела, объясняла чужими, не выстраданными словами…
Ну что ж, говорю, не буду разубеждать. Однако я не смогу быть до конца откровенным. Почему? Да потому, что мои слова станут известными Карлу, и многих хороших, настоящих людей я приговорю к смертной казни.
Мэри покачала головой. По ее мнению, я все преувеличиваю. Она молча вышла на кухню и зазвенькала посудой. После чего объявила: будем обедать!
Она попросила объяснить — ей не совсем понятно, почему я вынес лампу.
— В ней записывающее устройство.
— Шпиономания какая-то, — усмехнулась она.
— А вы проверьте. Ну, нечаянно уроните, разбейте. На всякий случай и в сумочке своей покопайтесь. А лучше всего покопайтесь в себе. Вы найдете такое, очень важное, на что до сих пор не обращали внимания.
— Давайте договоримся, — попросила она, — Не нужно меня агитировать.
— Нужно. Иначе опять попадете в чернильницу.
Она замерла, в упор посмотрела на меня.
— Не попаду.
Принесла хлеб, наполнила две тарелки супом. Пригласила к столу.
— Ешьте. Вы первый, кто пробует мою стряпню.
Я с удовольствием вычерпал душистый, вкусный бульон с белоснежными дольками картофеля и поблагодарил девушку.
— У вас есть… друзья? — несмело спросила Мэри.
— Есть.
— Не бойтесь, все останется между нами.
Давно мне не было так хорошо. Человек мне верил и я верил человеку.
Я начал рассказ о Робе. О его трудной жизни. О невесте, которая стала женой старика. О его бедных родителях, которые до сих пор стараются помогать сыну. О бесконечных преследованиях. О том, что господин Карл боится этого человека и повсюду ищет его — опаснейшего историка…
О многом мы переговорили. Я даже рассказал о странном карловском глобусе со светящимися точками и продовольственном складе. Мэри была поражена этим почему-то больше всего. Она и не подозревала! Хотя не раз и не два ходила мимо железных ворот в библиотеку…
— Теперь я полностью в ваших руках, — резюмировал я.
Уходил с хорошим настроением. На прощание осмелел и поцеловал девушке руку.
Лампу, естественно, вернул на прежнее место.
Размышляя потом о событиях прошедших дней, удивлялся: полет с Карлом над Землей как бы ушел на задний план; неожиданная прогулка в авто с кинозвездой казалась крохотным пустячком; да и все остальное куда-то исчезло; а вот разговор с Мэри то и дело будоражил, я пытался вспомнить выражение лица девушки и даже интонационный рисунок нашего общения… Не изменится ли поведение девушки после всего, что она узнала?
На другой день, входя в карловскую приемную, прежде всего посмотрел на Мэри. Нет, изменений не находил. Не считать же ее более теплое приветствие признаком грядущих нежелательных перемен! Я и сам стал более внимательным, разве это не естественно после вчерашнего?…
Мэри сказала, что господин Карл не совсем хорошо себя чувствует, он хотел бы поговорить со мной в домашних условиях. Он просил справиться, не стеснит ли меня столь необычная форма приема. Я ответил, что весьма благодарен за высокую честь, и зашагал вслед за девушкой. Спустились на первый этаж, и Мэри шепнула: здесь живет господин Карл. Весь этаж — его, так сказать, квартира. И добавила: вечером она будет ждать меня.
Вслед за Мэри, по сплошным коврам, я медленно, по-кошачьи неслышно двигался по лабиринтам комнат, удивляясь, как ловко девушка находит дорогу. Она, судя по всему, здесь бывает нередко…
Кажется, последняя дверь. Мэри просит подождать и уходит. Возвращается и объявляет: можно!
Я громко произношу установленное приветствие; Карл с досадой поднимает руку: да, да, понятно, только тише… Он в цветастом халате, среди зеркально-коврового великолепия возлежит на диване. Вокруг него подушки, лоб обвязан ослепительно-белым платком.
— Мне бы сейчас лежать, — жалобно говорит он. — Но нельзя. Дела не позволяют. Пожалуйста, Ри, подвиньте стул молодому человеку. — Мэри подносит к дивану мягкий резной стул, и Карл, закрыв глаза, удовлетворенно кивает. — Умница, Ри. Теперь оставь нас. Женщинам не все нужно знать.
Мэри закрыла за собой дверь. Карл шумно вздохнул и пожаловался:
— Не знаю, что делать… Совсем не спал эту ночь. Лезут и лезут кошмары… И все из-за прогулки по небесам. А тебе как спалось?
— Тоже неважно.
— Вот как, — удивился Карл. — Девочка обидела? Вредно, значит, ходить по гостям.
— Ри — удивительный человек, — ответил я честно. — С ней было интересно.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Карл. — Ты, гляжу, не теряешься. То за женой почтенного Крома приударил, то на артистку глаз положил, то мою помощницу обхаживаешь…
— Вы же сами рекомендовали, — напомнил я. — Да и никого не обхаживаю. Мысли о другом… Несчастный Па может умереть…
— Не придумывай. Он в больнице, за ним надлежащий уход.
— Вы же знаете: я был у него. Больных, можно сказать, не кормят!
— Безобразие! О своем клерке, конечно же, я побеспокоюсь.
— Спасибо, господин Карл.
— Ты и сам не забывай. Навещай Па почаще. Все-таки каторжный приятель! — засмеялся Карл. — А за то, что привез Бо, спасибо. Талантам надо помогать. А с девушкой… не балуй! — погрозил он указательным пальцем с огромным перстнем. — Теперь о деле. Не вижу статей о космосе! Обещанного сценария тоже нет! Без нянек не можешь. Ладно, приду в себя, проведем посвящение Чека в клерки — и что-нибудь создадим.
«Посвящение в клерки?… — повторил я про себя. — Что это значит?»
Карл со стоном поднялся, прижал ладонь ко лбу и свободной рукой распахнул расписную инкрустированную конторку. Извлек высокую голубую шкатулку.
— Моя мечта, Чек. Только уже бывшая. Все опротивело, хочется чего-нибудь свеженького, чистого.
