В ближайший подъезд, который гулко подвывал порывам ветра, прошмыгнула, подозрительно глянув на меня, лохматая кошка. И опять зашелестели по тротуару желтые, серые клочки бумаги. Откуда взялась эта прорва, кончится ли когда-нибудь? Назойливая жестянка уткнулась, наконец, в дорожную выбоину и тонко, пронзительно засвистела на сквозняке.
Конечно, я ошибся, предположив, что в городе ни души. В глубине улицы мелькали зыбкие силуэты. Холодно, сыро, тоскливо, вот люди и прячутся кто где может.
Я бесцельно топтался у закрытого журнального киоска, размышляя о нелепости своего положения, не в силах придумать что-нибудь путное.
Ветер не утихал, и я клацал зубами от холода.
— Погреться не хочешь? — сипло спросил кто-то сбоку. Я с удивлением повернул голову. Взгляд наткнулся на обширную лысину, которую обрамляла скудная седоватая растительность. Над крутым лбом двумя игривыми фонтанчиками серебрились брови, а под ними застыли черные жесткие зрачки. Ну, прямо старший брат из недавнего рассказа!
— Хочу, — едва шевельнул я закоченевшими губами.
— Идем. — Человек мотнул лысиной и проворно заковылял в сторону города. Его не застегнутое старенькое пальтецо трепыхалось на худых плечах, длинный шарф двумя серыми языками смешно вскидывался за спиной. Сильно изношенные башмаки звучно зашлепали по тротуару. Незнакомец почти бежал, кося на меня цепким глазом. Ему нравилось — я не отставал; он довольно хмыкал и подбадривающе сипел. Неожиданно он перебежал на противоположную сторону улицы и услужливо, слегка согнувшись, распахнул передо мной сверкающую дверь.
В лицо пахнуло вкусным теплом, бархатными переливами заплескалась музыка; за длинной стойкой, под гирляндами искрящихся бутылок, одиноко маячила приглашающая физиономия пожилого бармена. Заметив за моей спиной сопровождающего, бармен нахмурился, но незнакомец с полупоклоном показал на меня:
— Он платит!
— Я плачу? Интересно, есть ли у меня деньги? Машинально опустил руку в карман куртки и, кажется, что-то нащупал. Одна-единственная купюра! Новенькая, хрустящая. Откуда?…
Удивление надолго не задержалось. Бармен недоверчиво принял бумажку, повертел в руках, даже понюхал; в конце концов небрежно бросил в ящичек кассы и с улыбкой произнес:
— Ну, что вам угодно?
Лысый шустряк тут как тут, командует:
— Для начала два «бренди».
Бармен выставляет две наполненные рюмки. Шустряк тут же подхватывает одну и выпивает. Вторая ждет меня. А я тяну, раздумываю — как же быть? Не пью же ведь!
— Прекрасно! Меня угощают! — Вторая рюмка незамедлительно взлетает к жадным губам шустряка.
Теперь я хорошо разглядел лицо незнакомца. Собственно, ничего особенного, кроме отмеченной лысины. Нос как нос, губы как губы…Нет, нет, очень уж необыкновенные глаза: прячутся под фонтанчиками бровей и открываются неожиданно, чтобы, как опытный фехтовальщик, внезапно нанести удар…
Проглотив содержимое второй рюмки, незнакомец продолжал распоряжаться:
— У нас праздник. Берем пару бутылок.
Бармен понимающе завернул заказ. А мой взгляд нескромно уперся в румяную башенку из горячих пирожков. Голодный блеск моих глаз был замечен, — пирожки аккуратно отправлены в обширный пакет.
Незнакомец радостно заторопился, подтолкнул меня к выходу и уже на ветру, кольнув зрачками, спросил:
— Знаешь главную заповедь воров? Умей вовремя смыться.
— Воров? — опешил я. И слов-то таких не помню…
— Ну да. Самых настоящих воров.
— Разве вы… — я поперхнулся, — вор?
— А кто же еще? — подтвердил незнакомец. — И все вокруг воры! Но я самый справедливый вор — краду у тех, кто в чужом купается. И давай не выкай. С ворами на «вы» не говорят.
Я растерялся. Искоса глянул на редкого чудака, неуверенно спросил:
— А почему вы… то есть ты… не работаешь?
— На кого работать? На Карла? Ни за что!
— А как вас… то есть тебя… звать?
— Так и зови: Вор!
Я поежился и невольно опустил глаза. Ну и дела!
— Согласись, — продолжал человек, назвавший себя вором. — Это честно! Это принципиально! Все воруют и при этом хотят быть красивенькими. А я не прячусь. Я — вор! Мне даже наплевать, как зовут тебя. Какая разница? Что даст это знание? Главное — мы добыли согревающий огонь, добыли радость! Что может быть важнее?… Вот погоди, придем ко мне, обстоятельно потолкуем. Не отставай!
Он резко взял с места и почти полетел. Я за ним едва успевал. Пересекли три или четыре улицы и, наконец, уперлись в проржавевшую железную калитку. За ней просматривался блеклый одноэтажный дом.
Вор, так уж буду его называть, не оглядываясь и не обращая на меня ни малейшего внимания, шустро пересек двор и ногой толкнул перед собой дверь.
— Проходи, — просипел он мне, — будем пировать, радоваться жизни!
Из глубины комнаты донесся негромкий женский голос:
— Кого ты привел? В доме ни крошки хлеба!..
— Молчи, ты же не злыдня, — миролюбиво огрызнулся Вор. — Иди скорей, неси губки для поцелуя!
Перешагнув порог, я увидел сухощавую женщину средних лет: остренький носик, острые скулы, острый подбородок…Лицо, впрочем, антипатии не вызывало… Вор стремительно опустил сверток на стол и обнял женщину — пылко, нежно, как будто сто лет не видел.
— Слышишь? — сказала женщина, застенчиво взглянув на меня… — Есть-то нечего… — Она перевела взгляд на свертки, выжидающе замерла.
— Иди выпей! — Вор повернулся к столу; сковырнул пробку, налил густо-коричневое зелье в тонкую прозрачную чашку.
— Вот… прекрасная еда. — Я подал пакет с пирожками.
— Оставь парочку на закуску, — распорядился Вор. — Остальное — голодным и детям. — Правильно? — обратился он ко мне. — Знаю — одобряешь. Ты ведь не от мира сего.
— Я пойду. — Неожиданно для себя я принял решение. — Не провожайте, сам дорогу найду.
— «Не провожайте»? — хохотнул Вор. — Да кому ты нужен! Топай, если хочешь. Но помни: мы еще встретимся. Воры без дураков жить не могут.
Я шмыгнул за дверь, хлопнул калиткой и через минуту был так далеко, что ни один преследователь не догонит. Заспешил в обратном направлении, не понимая — теперь-то куда меня несет?
Ветер, по-моему, озверел еще больше. Хорошо хоть теперь толкал в спину, помогая двигаться ногам… Я старался вспомнить комнату, в которой только что побывал, но память даже гвоздя в стене не зацепила…
Опять очутился возле журнального киоска; мучительно пытаюсь ответить на вопрос: для чего я здесь? Что со мной происходит?
За спиной прозвучал низкий мужской голос:
— Здравствуйте.
Я резко обернулся, задел плечом незнакомца.
— Извините.
— Ничего, — добродушно отозвался незнакомец. — Идемте, вас давно ждут.
Он вобрал голову в воротник по самые края шляпы и зашагал по улице.
С тупым безразличием я последовал за этим человеком, мне и в голову не пришло поинтересоваться: а кто он, собственно, такой? Не очередной ли вор? Почему я должен идти за ним и кто меня давно ожидает?… Мелькнула догадка, что все происходящее — следствие чего-то очень важного, и было это важное совсем недавно…
Я попытался вспомнить лицо идущего впереди незнакомца и не смог. В воображении расплывалось серое пятно — ни одной черточки, ни одной характерной приметы… Кажется, он в черных очках… Но так ли на самом деле? В памяти сплошные провалы…
Незнакомец обернулся, внимательно взглянул на меня. Он словно прочитал мои мысли и усмехнулся. Но я опять ничего не запомнил, даже, кажется, этому обстоятельству не удивился. Видно, так и должно быть, подумал я, уже не стараясь найти причину столь странной своей забывчивости.
На перекрестке, где вихрь неистово швырял во все стороны мусор, мы свернули на тесную улочку и вскоре вышли к старому парку, который размашисто мел небо высоченными метлами полуобнаженных деревьев, и сквозь шум листвы доносился резкий треск — где-то в глубине ломались хрупкие ветви. Улица теперь шла с одной стороны, а парк, огороженный чугунной решеткой, как бы посторонился, уступая узкое пространство мостовой, выложенной булыжником. Время от времени налетала дождевая пыль, и камни лихорадочно блестели, выискивая в небесной мути голубые прорехи.
