Да, его директора двигают, губернаторы поддерживают. Я в этом не вижу ничего удивительного или предосудительного. Они, конечно, не такие бедные, как наш народ,- может быть, и богатые, и хорошо живут, но они хотят удержать в руках свои заводы, свои корпорации. А через это, как Чубайс теперь говорит, полностью реформаторское правительство, Запад осуществляет добивание экономики, и самое главное,- добивание военной экономики. Запад одновременно ослабляет своего потенциального военно-политического противника и убирает с рынка вооружений конкурента. Так вот, директора, видя, что это все осуществляется через уринсонов и кохов,- они молятся: пусть там будет человек свой, хоть какой-то крючок, на который мы повесим свои дела, пусть он будет нашим ходатаем, пусть он в ухо там шепнет разок-другой юному премьеру, либо престарелому президенту. Вот на это надежда. А губернаторы - у них тоже в каждой области крупнейшие предприятия ВПК и те же самые проблемы. Я представляю, как ликовал Шабанов в Воронеже от радости, когда к нему приехал тот же Маслюков вместе с премьером Кириенко, подписали договор на 20 авиамашин. И Шабанов считает, что это Маслюков - отец-радетель, что заработает этот завод, пойдут отчисления, сложится бюджет области, будет зарплата учителям. Здесь ничего предосудительного нет. Просто радости по этому поводу особой испытывать не надо. Ведь это частное решение, и мы этим не спасемся, как мы не спаслись никакой гуманитарной помощью, даже наоборот: когда одному дали, а десяток ждет, когда им тоже дадут, и никто ничего делать не хочет. Надо налаживать свое производящее хозяйство. А для этого должен быть изменен “курс реформ”, должен быть изменен курс развития страны. Переход Маслюкова в ельцинское правительство сеет иллюзии, что с этим курсом можно идти и дальше, что с этим правительством можно сотрудничать. Такие иллюзии пагубны.
А.П. Мне все-таки представляется, что здесь определяющим было и остается то, что мы называем патриотической этикой, которая связана с качеством личности. Посмотри, что происходило после 1991-го года. Вспомни, с 1991-го по 1993-й год каким романтизмом было наполнено наше сопротивление. Это были, конечно, грозные, страшные дни, разгром страны, партия в запрете, демократы в Кремле… И, тем не менее. появление первых ласточек сопротивления окрыляло народ. Я помню вечера, которые проводила газета “День”, “Советская Россия”. Какие лица, какая интеллигенция приходила, какое воспарение, какой, повторяю, восхитительный романтизм! Какая это была энергия! Какая метафизическая сила, с которой и надо было строить оппозиционный блок. И этот романтизм кончился огромным пожарищем Дома Советов, потому что в недрах его, романтизма, не удалось создать структур информации и разведки, серьезных боевых группировок, общения с регионами, с исполнительной властью, выход на мировое сообщество - ничего. Был романтизм, были розы, были знамена, были восторги, были речи, были вечера патриотических газет… КПРФ к тому времени оправилась от удара, прошла через конституционные суды, не была закрыта в 1993-м году, вышла на выборы. И негласно было решено отдать все эти энергии в оболочку компартии, они ушли туда и загадочным образом скисли. Сейчас такое ощущение, что внутри патриотических образований высохли все те творческие энергии, которые давали рост. У меня есть, повторяю, ощущение, что к проблеме политического творчества надо нам постоянно возвращаться, надо постоянно повторять, что мы превратились в бюрократов, что мы слишком занимаемся представительством, что лидеры повторяют одни и те же тезисы, что вокруг мы не видим современных луначарских, современных красиных, современных молотовых, современных жуковых - нет спектра лидеров. Есть постоянно возникающий на пресс-конференциях Зюганов, который грешит воспроизведением вещей незначащих, отработанных,- и отсутствуют люди, понимающие законы и драматизм современного православия, культуры традиционалистской и авангардной культуры, которые могли бы работать среди молодежи, абсолютно не воспринимающей партийного сленга 70-х годов. Вот так стоит, на мой взгляд, задача оснащения нашего политического ядра. Мне кажется, это чрезвычайно важно.
В.Ч. Я согласен с пафосом вашего, Александр Андреевич, рассуждения, но кое-что в нем скорректировал бы. Я считаю, что никто романтизм не убивал, потому что это существо - романтизм - имеет свою пору, свои стадии развития. Я представляю, как молодогвардейцы: Земнухов, Уля Громова, Олег Кошевой,- с какими глазами сияющими они собирались в то время, когда война, тьма над страной и никакой перспективы нет вообще, но они были счастливы, что они - вместе, что уже начинается новая жизнь. Этот период прекрасен, но его нельзя поместить в какие-то организационные конструкции, чтобы он там развивался.
Когда наступило время более массовых и организованных действий, то появилась эта большая, разветвленная структура КПРФ. И если она провозглашает себя общенародной силой, берет на себя миссию, создает программу, проводит манифестации, то должна очень серьезно позаботиться и о том, какое развитие получит зачаток вот этого романтизма, вот этого патриотизма, вот этих объединений. То есть должен быть интеллектуальный штаб, который давал бы развиваться всем этим тенденциям, постоянно преобразуя их. Ленину действительно повезло, что у него к 1917 году, к Октябрю была довольно большая группа, которой он дал свободу, и вообще мало влезал в дела того же Красина, или Луначарского, пока что-то не обострялось. Там было много подразделений, которые работали как части большого компьютера, решая - каждая - свой участок общей задачи. А в КПРФ все-таки произошла тенденция возвращения к старой бюрократической схеме, что пагубно отразилось на состоянии дела сопротивления.
Но я не хочу в этой связи испытывать какие-то пессимистические чувства, потому что вижу уже другие глаза: глаза шахтеров, глаза ярославских рабочих, которые так же азартны, так же изобретательны в своих формах борьбы. Это уже новые силы, и они, интуитивно ощущая, что не должны попасть под эту бюрократическую сетку,- выделяют из себя, выдавливают стачкомы. Я вижу, что ребята - уже лидеры и маленькие вожди своих организаций, они прекрасно мыслят, они хорошо борются. Вспомним, сколько прошло переговоров всех этих сысуевых, чубайсов, немцовых,- они всю страну исползали. С кем они там беседовали? СЗюгановым? Нет, они беседовали со стачкомами. Стачкомы посылали их подальше или логически доказывали, что будут действовать так и так. Они выкладывали аргументы. Это великолепный подлесок растет. И он очень радует. Стачкомы не хотят быть сейчас ни шмаковскими, ни КПРФными, и это все показательно. Мы не наработали интеллектуальный багаж для нынешней стадии развития сопротивления. И опять возвращаемся к тому, что необходимо продемонстрировать общенациональное воссоединение. Если народ увидит, что разные силы воссоединяются по одним знаменем,- он поверит. А когда он видит, как то одна организация хочет его оседлать, то другая,- он оказывает совершенно естественное сопротивление. Как сказал один шахтер: “Нас хотят возглавить, чтобы обезглавить”. Они не хотят, чтобы их обезглавливали. В этом залог всего.
А.П. Таким мозгом или такой группой нейронов был задуман НПСР. НПСР - это как бы параллельная с партией структура, не связанная партийной дисциплиной, уставом и традицией - во многом полезной, но во многом и вредной,- которая в КПРФ присутствует. А здесь рядом можно было заниматься строительством как бы новой столицы, нового города, не разрушая старый, трансплантировать удачные решения, эксперименты в рядах НПСР - трансплантировать в старое, структурно оформленное тело партии или наоборот.
Но меня крайне не удовлетворяет ситуация, сложившаяся в НПСР. Создали как бы помещение, создали храм, но в этом храме нет службы, нет священника, в этом храме нет алтаря, и он чахнет, в нем начинается мерзость запустения. В недрах НПСР не создан серьезный аналитический центр, который работал бы с лидерами. Ведь задача аналитического центра - это не писание бумаг, которые кладут на стол лидера, лидер в самолете их читает, забывает и уходит. Это непрерывные встречи аналитиков с лидером, взаимодействие с принятием решений, механизм выработки этих решений, что напрочь отсутствует. До сих пор не создано информационное бюро, в котором мы, два газетчика, нуждаемся. Мы задыхаемся от отсутствия информации в тот момент, когда страна гудит левыми колоколами, но нет агентуры нашей, газетной, в этой среде. Это НПСР должен делать. Нет серьезной молодежной фракции, военного движения серьезного нет. Работа НПСР сегодня - это очень важный компонент, и я не понимаю, почему он заброшен, почему он задавлен. Там, в НПСР, должны быть наши красные губернаторы, через НПСР должна идти на следующие выборы через восемь месяцев или через год волна новых губернских депутатов. Если не будет реторты, через которую они будут проходить,- они будут отвязанные совершенно, как и сами губернаторы. Я предъявляю серьезные претензии к НПСР, к его лидерам, ко всей культуре наших заседаний. В НПСР можно было бы собрать все, что не может или не хочет вмещаться в КПРФ. Там можно было бы собрать интересную, яркую когорту лидеров 1992-93 годов, туда могли бы войти экстравагантные философы и политологи. Как нам сдвинуть с места мертвеющую на глазах, но живую еще ткань НПСР?
