— Приди, Белимот! — простонал я, извергая семя. — Приди и прими презренного!

Когда девушка подвела меня к дубу королевы Елизаветы, я почувствовал себя не в своей тарелке. Я пытался собрать свою волю в кулак и вспомнить то, что только что произошло, я хотел, чтобы мое сознание вновь обрело контроль над моими многочисленными жизнями. Различные события постепенно начинали вновь собираться в единую картину. Я чувствовал себя главным героем в фильме, который я однажды снял. Это герой был частным сыщиком, страдающим шизофренией. Это была вторая моя картина в стиле «нуар». Действие происходило в Лондоне; героя наняли раскрыть преступление, которое он сам совершил, находясь в бессознательном состоянии, вызванном расщеплением психики. На премьере сценарист напился вдрызг и рассказывал всем, что главного героя он списал с меня. Только теперь, когда глумливый юмор князей мира сего открылся, наконец, мне, я понял, как зло надо мною пошутили в тот вечер, пользуясь моим неведением.

— Кевин, — воскликнула девушка, прижимаясь ко мне, — с тобой все в порядке?

— Я не Кевин, — прошипел я. — Я — Филипп.

— Но это же глупо! — возмутилась моя спутница. — Пару недель назад, когда я столкнулась с тобой на Гринвич-Черч-стрит, ты утверждал, что тебя зовут Джон. Но это что — мне пришлось напомнить, что меня зовут Ванесса, поскольку ты настаивал, что мы не знакомы.

— А что было дальше? — спросил я.

— Я решила, что это что-то вроде испытания, — призналась Ванесса. — А затем ты привел меня на квартиру и утверждал, что другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне.

— А смогла бы ты снова найти это место? — поинтересовался я.

— Да без труда, — отозвалась Несс, — там, рядом еще газетный киоск.

Мы вышли из парка и направились в центр Гринвича. Ванесса показала мне дверь квартиры, но, как и следовало ожидать, она была заперта. Мы пошли к реке и стали смотреть на сады Собачьего Острова. Мы шли вдоль Темзы, по крайней мере там, где к берегу можно было приблизиться, двигаясь в направлении Дептфорда. Вдоль берега высились плавучие дома и промышленные сооружения. Мы достигли аллеи, и пошли по ней в сторону ворот. Кругом росли какие-то колючие кусты, а на поверхности воды плавно покачивались использованные одноразовые шприцы.

Я смотрел на реку, когда Несс обняла меня и поцеловала. Я опустил правую руку в карман и извлек оттуда связку ключей, два из которых были от моей квартиры в Брикстоне, а остальные, как я инстинктивно чувствовал — от иных тайных врат. Я взял мою спутницу за руку и повел ее обратно к двери, которая еще двадцать минут назад представлялась мне непреодолимым барьером. Я попробовал открыть замок подъезда, и он поддался. Два других ключа распахнули перед нами дверь квартиры на втором этаже. Берлога оказалось неубранной; на книжной полке стояло несколько книг, в шифоньере — немного одежды. Молоко в холодильнике прокисло. Я поднял монографию "Политическая философия Бакунина: научный анархизм", которая лежала на полу. Книга была открыта на странице девяносто один. Рядом с названием главы "Бунт против природы Вселенной невозможен" кто-то написал на полях, что "Единственный необходимый бунт — это бунт против естественного закона смерти, который алхимики считали ненужным помрачением вселенского света. Тайна философского камня заключалась именно в его способности давать душе бессмертие".

— Это ты написал в последний раз, когда мы были здесь, — пискнула Ванесса. — Мы позанимались любовью, а потом ты перестал говорить, что тебя зовут Джон, и принялся стонать и спрашивать, где ты очутился. Потом взял книгу с полки, прочел несколько фраз и написал на полях вот эту самую заметку.

— А что потом случилось? — спросил я.

— Ты был голоден и мы пошли в китайскую забегаловку, — выпалила Несс.

— Тошниловка, — заметил я, порывшись на задворках памяти. — Пойдем-ка туда, я хочу, чтобы ты нагуляла немного жирку.

Я заказал еду — двойную порцию для Ванессы и обычную порцию жареных овощей с лапшей для себя. Официантка принесла нам японский чай, и я выпил две чашки перед тем, как принесли блюда. Я ел молча и закончил намного раньше Ванессы. Она попыталась оставить большую часть еды на тарелке, но я заставил ее съесть все до последней крошки. Эта девушка, эта Богиня была пока что далека от моего метафизического идеала. Ее можно будет использовать только после того, как она слегка поправиться. Я хотел, чтобы ее руки, бедра, живот и груди округлились так, чтобы надетое на ней красное платье лопнуло по швам.

После китайской забегаловки я повел Несс в ближайшую кебабную, где купил ей здоровенную порцию жареной картошки. По пути домой на автобусе я доставал из пакета картошку, запихивал Ванессе в рот и заставлял тщательно пережевывать. Когда мы вернулись в Брикстон, я отвел Богиню к себе на квартиру, скормил ей там несколько порций мороженного и влил в глотку пару бутылок пива. Когда она начала жаловаться, что ее тошнит, я сказал ей, что все это входит в программу магического обучения. Тогда она перестала жаловаться, а я с вожделением представил себе, как округляется ее брюшко. Надо торопиться, надо заставить ее толстеть как можно быстрее, поскольку я просто не могу позволить себе роскошь ждать слишком долго.

Заказав обед из индийского ресторана с доставкой на дом, я ушел, оставив Ванессе денег, чтобы расплатиться с курьером. Затем я доехал на метро по линии «Виктория» до Воксхолла. где пересел на главную линию. Мортлейк — станция безлюдная, и я был единственным пассажиром, который там вышел. Я двинулся по Норт-Уорпл-Уэй путем пилигримов, навещающих могилу покойного сэра Ричарда Бертона на римско-католическом кладбище возле церкви Св. Марии Магдалины. Меня, впрочем, интересовало вовсе не место упокоения человека, посетившего Мекку в одеждах паломника и переведшего "Сказки тысячи и одной ночи". Мортлейк был мне дорог тем, что в этой деревне некогда жил Джон Ди, который там же и похоронен, хотя никто не знает точно где. Я шел мимо приходской церкви Девы Марии, и по правую сторону от меня лежало все, что осталось от имения Джона Ди — стена фруктового сада. Протестантское кладбище, окружавшее церковь, было местом многих странных событий; среди прочих реликвий там имелась арка, находившаяся под колокольней, снесенной в 1865 году, которая была разобрана и вновь установлена между могил по настоянию приходского смотрителя Юстаса Андерсона. Самая ранняя сохранившаяся гробница хранила в себе тело Джона Партриджа (1644–1715) — астролога, который умер «дважды». Первая его смерть была предречена деканом Свифтом за двенадцать месяцев до настоящей. Свифт утверждал, что для вычисления этой даты он использовал астрологические методы, применявшиеся Партриджем. На следующий год сатирик распространил отчет о кончине астролога в тот самый день, на который он ее назначил, на что Партридж гневно заявил, что он еще пока что вполне жив. Здесь покоились ранее также останки Джона Барбера (1675–1741), убежденного тори, торговца писчебумажными принадлежностями, печатника, актера театра Голдсмита и лорд-мэра Лондона в 1732-3 гг. Также там располагается Обелиск Этавсов, воздвигнутый в честь отца и сына, разбогатевших на торговле с Вирджинией. Кроме того, на том же кладбище похоронен Генри Эддингтон, первый виконт Сидмаут (1757–1844), бывший премьер-министром в 1801-4 гг. и находится склеп семьи Гилпинов с костьми Уильяма Гилпина, скончавшегося в 1867 году — человека, который был, в частности, казначеем Христова Госпиталя. Еще одна зловещая история — никто точно не знал, что случилось с гробницей некого подозрительного сэра Джона Темпла (1632–1704) — спикера ирландского парламента и брата прославленного Уильяма Темпля.

На новой колокольне подвешены в круг восемь старых колоколов, в которые королева Елизавета — "королева фей" Спенсера — звонила, когда совершала путешествие на барже вверх по реке от Лондона к Ричмондскому дворцу. Бельфеб шла по той же самой тропинке, по которой сейчас шагал я, когда навещала королевского астролога Джона Ди. Глубокой ночью, объединенная общей страстью к звездам, парочка обсуждала здесь секретные стратагемы и тайные приемы оккультного ритуала. Неудивительно, что католические писатели эпохи, такие, как Николас Сандерс восставали против имперской пропаганды, объявившей Пандору одновременно Девой и Гайей, в то время как в действительности она являлась Антихристом. Несмотря на связи при дворе, Ди пользовался в деревне дурной славой, и местные жители после смерти астролога разграбили его имение. Вместо статуи память его увековечена многоквартирным домом, носящим имя "Джон Ди Хауз". Я стоял у входа в сии скромные обиталища, и тут Цинтия явилась ко мне. Я взял ее за руку; облако затмило лунный диск, и я повел Диану к Чизвикскому мосту.