Я закрыл глаза и расслабился, а когда снова открыл их, Сара Остерли исчезла. Вместо нее напротив меня сидел человек, в котором я узнал доктора Джона Ходжеса. Именно он держал меня под контролем, именно от него я, судя по всему, скрывался всю жизнь. Я проследовал за Ходжесом, мы сели в автомобиль и поехали в кабинет доктора в Белгравии.

— Плоховато выглядите, — дружелюбно сказал Ходжес. — Витаминчиков бы вам вколоть.

— Я не хочу убивать ребенка, — рыдал я, пока меня пристегивали ремнями к операционному столу. — Почему я должен его зарезать?!

— У вас нет выбора, — сказал доктор, выкручивая мне руку. — Вы думаете, что вырвались из-под контроля, но каждый эпизод в вашей печальной истории запрограммирован нами.

— Не понимаю!

— Это следующая стадия наших экспериментов по контролю над сознанием, — принялся объяснять хирург. — Мы хотим научить наших пациентов сознательно активировать различные личности, которые мы создали в их мозгу. Овладев этим умением, они с легкостью справятся с любой ситуацией, возникшей в ходе ведения ими шпионской деятельности.

— Но у меня нет склонности к совершению убийств, — простонал я.

— Какая чушь! — рявкнул Ходжес. — Неужели вы не знакомы с так называемой миметической теорией возникновения желания?

— Нет.

— Мы ценим вещи, — принялся разъяснять доктор, — потому что их желают другие люди. Мы усваиваем систему ценностей, подражая другим, — короче говоря, мы не столько желаем вещи сами по себе, сколько желаем походить на ближних. Но если мы желаем того же, что и другие, то конфликт неизбежен. Для того чтобы положить конец этому конфликту, необходим суррогат, очистительная жертва, убийство, после которого в социуме воцаряется покой. В вас мы запрограммировали личность, идентичную той, которая имплантирована в сознание двойника Сары Остерли. Это неизбежно приведет к конфликту между вами и малолетней матерью-одиночкой, и конфликт этот вы сможете разрешить только через ритуальное человеческое жертвоприношение!

— Но это ужасно! — простонал я. — Это же так ужасно!

— Ничего ужасного, — настаивал Ходжес. — Этот акт разом окупит все вложения, сделанные в мои исследования! Как бы вы не упирались, в конце вы сделаете то, что хочу от вас я!

— Ни за что! — вскричал я, но тут игла вошла в мою вену, и началось беспамятство, которое продолжалось то ли несколько недель, то ли несколько месяцев.

Я очнулся в незнакомой постели. Рядом никого не было. Я встал и открыл шторы. Лоджии, лоджии, ряды лоджий — спальный район. В комнате почти ничего не было: гардероб с весьма странным подбором одежды да несколько эстампов на алхимические сюжеты на стенах. В гостиной — ряд предметов явно чернокнижного толка и книги, книги, книги. Бегло пробежав взглядом по корешкам, я успел различить труды Элифаса Леви, Папюса и Юлиуса Эволы. Из названий книг явствовало, что их авторы писали на эзотерические темы, о чем свидетельствовал и тот факт, что немногие известные мне имена принадлежали прославленным оккультистам. Среди прочих были там и произведения Алистера Кроули, мадам Блаватской и Дион Форчьюн. Я закрыл глаза и наугад взял книгу с полки. Мне попалась "Тайна Запада" Дмитрия Мережковского, которая в те времена еще была китайской грамотой для моего неискушенного глаза.

Я быстро просмотрел содержимое досье, находившихся в выдвижных ящиках. В первых трех содержались документы, относившиеся к истории и ритуалам группы, зарегистрированной под официальным названием "Общество Любителей Древности Южного Лондона", хотя оно действовало и под множеством других имен, например "Ложа Черной Завесы и Белого Света". В документах часто встречалось имя одного человека, которого я отлично знал, но, тем не менее, я оказался абсолютно не подготовлен к шоку, ждавшему меня, когда я заглянул в последний, нижний ящик. Дело в том, что человек этот не просто носил то же имя, что и я — он был тождественной со мной личностью. Я уставился на мое собственное свидетельство о рождении — документ, который мог получить только я сам при достижении совершеннолетия. На свидетельстве старомодным почерком было начертано имя, которое я никогда не предавал огласке: Джеффри Реджинальд Томпсон.

Я швырнул обратно в ящик пачку бумаг, направился к телефону, взял трубку и набрал мой собственный номер. Пока лондонские АТС пощелкивали, осуществляя соединение, я поднял связку ключей, которая лежала возле записной книжки. Я перебирал их, слушая мой собственный голос на автоответчике. Когда звуковой сигнал сообщил мне, что на пленке имеется достаточно места, чтобы оставить сообщение, я почувствовал поднимающуюся во мне волну гнева,

— Ты скоро сдохнешь, ты, мешок с говном, вообразивший себя режиссером экспериментального кино. Я родился, как и ты, в Лондоне, но, в отличие от тебя, я по-прежнему почитаю предания наших ирландских предков-друидов. Я убью тебя одним враждебным и смертоносным порывом моей магической Силы!

Я бросил трубку на рычажок и хрипло расхохотался над абсурдностью угрозы. Затем принялся перелистывать лежавшую рядом записную книжку. Она была заполнена именами — в основном, женскими. Я набрал номер, и голос автоответчика сообщил мне, что в настоящий момент Ив нет дома, но я могу оставить сообщение после сигнала.

— Сними трубку, сука!

— Кевин, куда ты запропастился!

Я не потрудился ответить. Я просто сказал Ив, чтобы она отправилась в квартиру на Тернем Грин и прибралась там. Она всегда повиновалась мне, хотя ее трудно было назвать послушницей в полном смысле этого слова, поскольку интерес к сексуальной магии у нее был чисто чувственного происхождения. Тем не менее, Ив выполняла любой мой приказ, хотя наши отношения, в сущности, сводились к немногим случайным походам в дешевый садо-мазохистский клуб.

Мне следовало быстро взять себя в руки. А для этого нет ничего лучше, чем без промедления заняться практической деятельностью. Я открыл парадную дверь квартиры, вышел наружу и вложил один из ключей в замочную скважину. Ключ повернулся в скважине, когда я надавил на него; тогда я мысленно повторил про себя номер на двери и вернулся обратно, чтобы собрать вещи. Дойдя до конца улицы, я точно также запомнил и ее название. Я находился в Брикстоне, практически напротив одноименной станции метро. Доехав на метро до вокзала Виктория, я приобрел в торговом центре над железнодорожными путями гамбургер и пакетик жареного картофеля.

Примерно в девять вечера я сел на брайтонский поезд. То там, то сям в вагоне виднелись пустые места, но я хотел найти себе пустой ряд, дабы не войти ненароком в соприкосновение с кем-нибудь из попутчиков. Дойдя до конца вагона, я уже совсем упал духом, но тут увидел знакомую девушку и свободное место рядом с ней. Когда я подошел к Саре Петерсон и поздоровался, она демонстративно попыталась прикрыть газетой лежавшую перед ней пачку бумаг с грифом "Совершенно секретно".

— Привет, Филипп!

Судя по всему, Сара уже крепко вмазала. Возможно, не самая удачная ситуация для случайной встречи, но не такая уж и неудачная, если принять во внимание тот факт, что те несколько раз, когда я спал с ней, мы были как раз пьяными в треск. Я опускаюсь в кресло рядом с Сарой, и она проводит ладонью по моему бедру. Похоже, у Сары дома можно провести время гораздо занимательнее, чем на конспиративной квартире. И хотя мне хочется как можно быстрее добраться до моей берлоги, у меня впереди еще все воскресенье, так что несколько часов удовольствия работе не повредят.

— Все еще в издательстве работаешь?

— Только в качестве прикрытия, — бросает Сара, демонстративно перекладывая бумаги с грифом "Совершенно секретно" в свой дипломат.

Поезд отъехал от перрона, и Сара начала втолковывать мне, что в настоящий момент она работает на британские спецслужбы, и поэтому ей известно, что я стал на всю жизнь жертвой техники промывания мозгов, разработанной выдающимся психиатром Юэном Камероном, и она мне ото всей души сочувствует. По словам Сары в меня заложили несколько различных личностей, а затем заслали сразу в целый ряд подпольных организаций в качестве провокатора. Она также поведала мне, что одну из наиболее успешных операций я провел внутри экстремистского крыла движения «зеленых», где разоблачил многих видных деятелей как стукачей, чем сорвал деятельность ряда групп с подрывным потенциалом.