– Еще как, иначе униженный и оскорбленный полезет во Дворец со своими чаяниями, а Патриций потом спросит с меня, почему гражданин Империи до сих пор страдает вместе со своей лужайкой, вместо того, чтобы приносить пользу? Вообще, уровень жизни на Марсе очень высок, Патриций заинтересован в притоке лучших умов Системы. Переселиться в Империю – мечта лучших из лучших.

– А сбежать оттуда – мечта разумнейших из разумных, – проворчал Сократ.

– Ты не совсем прав, Дворец и Марс – это два различных государства, меж ними мало общего.

Когда пальцы Патриция замерли и смолкли последние звуки лунной музыки, Малахитовая Зала взорвалась бурей аплодисментов, и восторженнее прочих рукоплескали послы Луны. Отстраненно кивнув, Патриций покинул Залу, оставив своих гостей на попечение Дракулы и Палача.

В дворцовых делах день промелькнул незаметно. Лишь поздним вечером друзья разошлись по своим покоям. Сбросив платье, Анаис переоделась в невесомую ночную рубашку, распустила волосы и принялась неторопливо расчесывать золотистые пряди. Глядя в зеркало, она думала о Патриции. «Почему он никогда не принимал меня всерьез? Почему не дал мне ни единого шанса? Зачем нужно было добиваться того, что, в конце концов, я возненавидела всё: и его, и Дворец, и себя в первую очередь…» В дверь тихонько постучали. Анаис накинула лиловый халат и завязала широкий пояс.

– Да?

– Еще не спишь? – заглянул Алмон. – Я принес тебе травяной чай, очень для душевного покоя полезный.

– Спасибо, – улыбнулась девушка.

– А у тебя здесь очень симпатично, – полуволк поставил поднос на миниатюрный столик, – мило, уютно.

– Это гостевые покои, – вздохнула Анаис.

– А что не так? – Алмон присел в кресло.

– Это все равно, что жить в гостинице. Свой дом и гостевые покои – это не одно и то же.

– Нашла беду с проблемой, – пожал плечами Алмон, – у меня предостаточно средств на приобретение любого дома в каком угодно месте Солнечной Системы. Потерпи еще немного, прямо сейчас мы не можем заняться этим вопросом.

– Да я и не требую, чтобы было всё и сейчас, – Анаис поставила пустую чашку на поднос. – Но у меня самой ведь нет ничего.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что это твои средства, у меня же нет ничего, даже мои драгоценности остались во Дворце, хотя вряд ли я имею право называть их «своими». Я живу в доме Ластении, ем пищу Ластении, на мне одежда и обувь Ластении, в волосах заколки и гребни Терр-Розе, и я не знаю, что делать дальше. Ты думаешь, я себя хорошо чувствую?

– Думаю, лучше, чем в каком-нибудь Дворцовом подвале, – глаза полуволка потемнели. – Анаис, милая, мне странно слышать от тебя такие вещи. Все, что есть у меня, принадлежит тебе, это не моё, это наше.

– Алмон, – Анаис смотрела в сторону, – я всю жизнь зависела от Патриция, я каждую секунду ощущала эту зависимость. Я ни на что не имела права, даже на то, чтобы самостоятельно выбрать себе платье или съесть то, что хочется. Когда мне приходилось куда-то выезжать вместе с Патрицием, через слуг мне передавался лист бумаги, где было расписано всё: во что я должна одеться, с какими именно драгоценностями и как необходимо уложить волосы. В один прекрасный момент я поняла, что меня просто не существует, скоро я подойду к зеркалу и не увижу в нем отражения, потому что отражаться некому.

– Ты пыталась с ним говорить?

– О-о-о-о, – печально улыбнулась девушка, – пыталась ли я с ним говорить! Разумеется, насколько это вообще возможно. Когда я поняла, что достучаться, обратить на себя его внимание, возможно лишь совершив нечто, я и сбежала из Дворца. Признаюсь, я неоднократно думала о самоубийстве, но это означало бы лишь окончательное и бесповоротное признание моей никчемности. Мне не хотелось умирать, мне хотелось узнать, что же такое жизнь? Как она выглядит? Какова на вкус и запах?

– Я понимаю тебя, – Алмон сидел, опустив голову. – Ты боишься стать зависимой и от меня тоже. Нет, нет, дай мне договорить. Ты еще совсем ребенок, сейчас твое время наслаждаться жизнью, а у меня пока предостаточно сил и возможностей, чтобы обеспечить тебе эту жизнь. Я не собираюсь диктовать тебе, что делать и как поступать, я просто хочу… даже не знаю, как выразиться…

– Я понимаю тебя.

– Просто дай мне шанс хотя бы мелочами украсить твою жизнь, ведь это на самом деле сущие мелочи. Позволь себе просто жить, ни о чем не задумываясь. Со временем ты изберешь себе занятие по душе, это – несомненно, а когда я стану совсем старым, дряхлым и очень нудным, ты позаботишься обо мне. Ведь позаботишься?

– Ни за что, я оставлю тебя умирать на улице.

– Спасибо за честность, за это я тебя особенно люблю, – рассмеялся полуволк. – Что ж, уже поздно, пора отдыхать. До завтра.

Он поцеловал девушку в лоб.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – эхом отозвалась Анаис.

Алмон закрыл за собой двери гостевых покоев и быстро пошел по коридору в поисках кого-нибудь из придворных. Завидев одинокого слугу, полуволк подозвал его жестом.

– Да, господин?

– Ты не знаешь, Ластения уже спит или еще нет?

– Нет, они на центральной веранде беседуют с Сократом.

За белым кружевным столом на открытой веранде полуночничали Ластения с толстяком. Сократ тянул вино под легкие закуски, девушка – фруктовый напиток.

– О, Алмончик! – воскликнул толстяк, увидав полуволка. – Тоже не спится?

– Да, не получается заснуть, – он присел рядом с Ластенией. – Вот какой у меня вопрос назрел, есть ли где-нибудь сейчас открытые торговые центры?

– Какие именно?

– Ну, одежда, драгоценные украшения.

– Алмончик, тебе же пошили одежду, разве мало? А какие тебе среди ночи понадобились драгоценные украшения?

– Это для Анаис.

– Сейчас? – удивился Сократ. – До утра подождать нельзя?

– Увы, дело не терпит.

– Все крупнейшие торговые центры работают круглосуточно, – сказала Ластения. – Если дело действительно срочное, тебя отвезут в лучший.

– Спасибо.

– Я с тобой прогуляюсь, не против? – потянулся, зевая, Сократ.

– Поехали.

Анаис никак не могла заснуть. Она рассматривала темноту спальни и не могла понять, откуда берется эта странная тревога. Когда уснуть все-таки получилось, девушке привиделся сон. Ей приснился Марс и корабль Ахуна, разрезающий ярко-желтой звездой осенние воды Торгового Моря. Среди грязных измученных пленников Анаис заметила знакомое лицо.

Сократ с Алмоном сели в легкую двухместную «лодку».

– В торговый центр «Верта-Страда»? – уточнил пилот.

– Да, – кивнул Алмон.

«Лодка» взлетела, сделала небольшой круг над душистым ночным садом и устремилась к россыпи далеких огней.

– И все-таки, – Сократ вытянул ноги, поудобнее устраиваясь в пассажирском кресле, – чего вдруг ты среди ночи сорвался в торговый центр?

– У Анаис нет собственной одежды, она вынуждена ходить в платьях Ластении, ее это угнетает, а что-то заказывать у дворцовых портных – это смертельно долго.

– Хм-м-м, – задумчиво произнес толстяк. – Значит, ты решил купить ей одежду?

– В общем, да.

– Скверная идея. Думаю, ее это угнетет сильнее, чем платья Ластении.

– Почему?

– Эхо Дворца – ей не позволялось самой себе выбрать ни единой тряпки.

– Да, я зна… А тебе это откуда известно?

– Алмон, – терпеливо вздохнул Сократ, – безудержное стремление к владению информацией есть врожденная черта моего скверного характера. Что ж, если мы уже все равно на подлете к центру, надеюсь, ты сможешь придумать толковое оправдание своему безобразному поступку, и девочка не выбросит нас обоих за порог своей жизни.

– О, это да! Женщины это могут! Я вот как-то туфли решил своей супруге купить… – обернулся молодой пилот.

– Уважаемый, смотрите вперед, когда пилотируете транспортное средство! – сварливо отрезал толстяк. – Алмон, обслуга на Сатурне, конечно, уникальная. Такие тошнотворно искренние, непосредственные люди, что с непривычки можно и наскандалить. Они тебе и советы дают, и жизнь свою рассказывают, да и вообще лезут, куда их не просят! Я вот как-то одевался утром, когда спальню мою прибирала парочка таких умников. Только штаны натянул, рубашку застегнул, как они ко мне подскакивают и лопочут: «Вам цвет такой сейчас совершенно не к лицу, вы в нем выглядите как пьянь меланхоличная, вы нашему правительству все пищеварение испортите, давайте лучше что-нибудь другое подберем, вот, к примеру это беленькое с красными полосочками». Нормально, Алмон, да? Нет, нормально, я тебя спрашиваю? Чего ты смеешься, я не пойму!